здесь и сейчас

На фоне играет что-то из их общего, но Чихо насрать, если честно. Он и звуки-то сейчас едва различает. Хёк под ним – пьяный просто до неприличного. Он трётся и мычит, низко так, призывающе. У Чихо на этот призыв каждая клеточка тела отвечает, каждая молекула и каждый нерв. Он трясётся, сжимает кулаки и подёргивает непроизвольно пальцами. Рот Хёка сладкий и горячий: крепкое пойло смешалось с шоколадом, который они едва отыскали, чтобы было хоть что-то для закуски, и его скользкий язык трётся о рот Чихо, как изголодавшееся по ласке животное, с нажимом, будто Чихо сопротивляться станет. Чихо в ответ раскрывает губы, пуская его язык внутрь своего рта – уже мокрый, уже весь в Хёке – и вжимается в его лицо. У Хёка тонкие жёсткие губы, которые неожиданно нравятся Чихо настолько, что если бы он сейчас стоял, то у него ноги подкосились бы (Чихо чувствует, как судорога проходится по телу, расквашивая хрящи и кости). Хёк целует его долго-долго, будто бы дыхание не для них, гладит волосы с отросшими корнями и вымытой рыжиной, персиковые и слипшиеся от геля. Ладони Хёка держат лицо крепко, по бокам, пальцы цепляются за уши, за колечки, и Чихо мог бы решить, что Хёк так заигрывает, но они вроде как друзья. Хёк его друг, которого Чихо представлял с собой бесконечно долго, о котором почти грезил, а сейчас он лежит между крепких разведённых ног Хёка, чувствует, как где-то под левым бедром сжимаются пальцы на его босой ступне, и целует так, словно это последний шанс на поцелуй в его жизни. Чихо так этого хотел и так хочет сейчас, что точно не остановился бы, и смотря на чуть размазанного, – из-за эйфории глаза всё никак не могут поймать фокус, – горячего и какого-то довольного Хёка, он хочет, чтобы это было всерьёз. Чтобы это было между ними, чтобы Хёк всё понимал и помнил. Чихо вдруг перемыкает. Глаза напротив блестят совершенно неадекватно, голубоватые белки яркие-яркие, и Чихо спрашивает, отрываясь от его рта: - Хёк-а, ты же понимаешь, что это я? – у Чихо почти нет голоса. Хёк не отпускает его голову. Дышит ртом тяжело и открыто, громко. Его губы тут же покрываются тонкой плёнкой от высыхающей слюны, становятся матовыми. - Д-да... – он тянет Чихо обратно, но тот упирается. - Я не буду об этом жалеть, - брякает Чихо, чтобы оправдаться и перед собой, и перед Хёком за то, что он не может сейчас остановиться. Он снова наклоняется ко рту Хёка, который кажется таким одиноким и пустым без его губ, языка – но мажет мимо, проезжая губами по щеке и соскальзывая к уху, к самой линии роста волос. Хёк начинает шептать в ухо, и это оказывается таким горячим, его дыхание, перебивающее шёпот, что Чихо не сразу ловит суть: - Я всегда чувствую себя таким незаконченным… Мне лучше всех, когда ты рядом. Прости, что пришлось столько выпить, чтобы понять, что всё дело в тебе. Он срывается на полустон в конце, наверное, из-за дыхания Чихо прямо в ухо, но продолжает, выдаёт задушено, тихо и как-то отчаянно: - Чтобы сказать это тебе. У Чихо дыхание перехватывает. Он падает на Хёка, от его слов пьянея больше, чем от всей выпивки за вечер, и утыкается в сгиб его шеи лицом. От Хёка пахнет... Чихо не знает, ему плевать, он просто дышит Хёком, вдыхает его, и становится так жарко, что Чихо приходится приоткрыть рот. Он касается мягкой кожи на шее Хёка своими губами, жмётся, не целует. - Хёк-а, - скулёж вылезает из Чихо неожиданно, и судя по тому, как резко поворачивает голову Хёк, для него тоже. У Чихо есть время подумать, есть возможность сказать глупость, потому что, вероятно, Хёк готов подарить ему миллион возможностей сказать что-то по-настоящему важное, но Чихо хочет сейчас. Всего хочет. Он не жадный, просто не любит ждать. Собственная неоконченность, такая же как у Хёка, такая же как у всех, всё ещё дерёт его кожу изнутри, и только Хёк может помочь. - Я люблю тебя. Вот так становится совсем хорошо. Голос Чихо стелется по шее Хёка, внутрь, под кожу – а потом Хёк стонет. Чихо опускает взгляд на свою руку, всё это время, оказывается, крепко сжимавшую подол хёковой рубашки, ниже, к члену, едва выделяющемуся в этих огромных низких штанах, и тупо пялится, пока Хёк вдруг не скидывает его с себя. Он садится на колени на кровати и говорит, дёргая пуговицы своей рубашки: - Без тебя так пусто... везде, - и когда Чихо поднимает на Хёка взгляд, тот ухмыляется так, что у Чихо не только член дёргается, но и каждая грёбаная струна его души. Чихо тянет его обратно к себе за всё ту же рубашку, Хёк податливо наклоняется, и когда он почти вмазывается всем своим телом в Чихо, тот выкручивается из-под него, переворачивается и валится сверху. - Боже… меня укачивает. - Придётся тебе потерпеть. Чихо неловко возвращает ему ухмылку, дёргая уголком губ, потому что ему сложно держать лицо – оно будто бы плавится от близости Хёка, от выражения его лица, от тихих звуков придыхания, которые он издаёт. Каждый нерв в теле Чихо размягчается, разжижается, и контролировать себя совсем не получается. Чихо хочет вылизать Хёка целиком. Он начинает с челюсти. Она мягкая и плавная вообще-то, но сейчас, когда Хёк весь вертится и так дико запрокидывает голову, она заостряется, кажется, будто кость изнутри царапает кожу. Чихо не то что вылизывает, скорее гладит тело Хёка своими губами (они у Чихо чувствительные ужасно, он ощущает каждую мурашку, покрывающую Хёка, каждую разгорячившуюся клеточку его кожи), как давно хотел. Ему хочется узнать каждый уголок, каждый сантиметр Хёка, будто он новая цветная локация в игре. Чихо скользит губами по сгибу кости, придавливает мягкую, чуть шершавую от бритья кожу и опускается под подбородок. Кожа там нежная, с излишком, который Чихо находит таким очаровательным, что даже словами не выразить. Если он слишком долго думает о Хёке, о своём отношении к нему, то внутри всё сжимается, как перед истерикой, и на глаза будто наворачиваются слёзы. Поэтому Чихо не думает. Хёк лежит под ним наполовину раздетый и настолько раскрытый, оголённый морально, что ни одна одежда в мире не прикроет. Чихо спускается к шее, и его губы плавно следуют от складочки к складочке (у Хёка на горле их несколько), ему очень хочется Хёка по-настоящему вылизать, потому что кожа его по ощущению похожа на мастику, а сам Чихо любит его настолько сильно, что даже боится представить себе пределы этого чувства. Чихо это кажется странным и неприемлемым, он смущается жутко – а потом его губы проходятся по адамову яблоку, и нижняя цепляется за кожу, чуть увлажняя её. Хёк стонет – Чихо бормочет прежде, чем успевает понять, что вообще издал какие-то звуки: - Я хочу всего тебя вылизать, Хёк-а. Хёк отвечает ему разгорячённо и резко, утыкаясь смазанным взглядом в лоб: - Ага. Я тоже. Хочу. Боже. Чихо просто с ума сходит. Он абсолютно точно спятил. У него совсем нет сил справиться с этим. Он никогда не слышал, чтобы Хёк так задыхался, никогда не видел Хёка таким, и то, что он видит и познаёт это сейчас, похоже на ту черту, после которой жизнь не станет прежней. У Чихо на мгновение влажнеют глаза, настолько он потерян и ошеломлён. Он чувствует, как любовь к Хёку раздирает его изнутри, невозможно так кого-то любить и желать. Он смотрит на него, тёплого и какого-то… преданного? Готового ко всему. Жаждущего. И понимает, что хочет столько всего, что даже не может осознать, чего именно. Самое яркое и очевидное желание Чихо – чтобы Хёк был с ним всю жизнь. Он целует Хёка в скулу – на большее неожиданно не хватает храбрости – и зарывается носом в ворот его рубашки. Хёк просовывает руку под щёку Чихо и начинает перебирать пальцами, пытаясь сдвинуть ткань со своей кожи. Чихо ему помогает: отрывается кое-как и непослушными руками начинает расстёгивать оставшиеся пуговицы. На четвёртой Хёк ловит его руку: - Только не рассматривай. Бля. Его щёки краснее красного, а Чихо, кажется, близок к сердечному приступу. - Я не смогу… «Вдруг я тебя больше не увижу таким», - остаётся в горле Чихо горьким жёстким комком, который он никак не может сглотнуть. Но Хёк вдруг отпускает его руку, фыркает (смущённо), и становится легче. В конце концов, как его можно не рассматривать? - Я сейчас умру, - говорит Хёк. И следом шепчет: - Мне стыдно. Чихо знает, что Хёк не любит, когда его рассматривают, неважно – толпа или кто-то знакомый – но отчаянно не понимает, что же ему не нравится. В голове на секунду вспыхивает цель доказать Хёку, что он самый лучший, и Чихо просит её задержаться хотя бы до завтра, чтобы он как следует мог её обдумать. - Ага, мне тоже, - отвечает Чихо, дёргая последние пуговицы на рубашке. – Если я посмотрю сейчас тебе в глаза, то… Хёк подскакивает к нему прежде, чем он успевает договорить. И они встречаются взглядами. Он смотрит осоловело, и в неправильном мрачном свете комнаты блеск его глаз кажется почти мистическим. - Я не хочу облажаться. А ты? - Я не хочу завтра делать вид, что ничего не было. Хёк замолкает потерянно на несколько – Чихо не знает, секунд или минут – а потом откидывается на руках и смеётся. У Хёка ужасный смех, потому что только ужасная вещь может по-настоящему разбить другому человеку сердце. Хёк смеётся негромко и классно, и он шумно дышит, будто бы задыхаясь, но Чихо всё равно считает этот смех самым замечательным. Это же Хёк. - Вряд ли я когда-нибудь смогу напиться настолько, чтобы забыть, как ты на меня смотришь сейчас. Ох, чёрт. Чихо переживает маленькую смерть. Чихо чувствует, как к щекам приливает кровь, и просто стаскивает с Хёка рубашку. Его плечи широкие, они выглядят неожиданно жёсткими, а ключицы крупными буграми натягивают кожу. Грудь у Хёка широкая тоже (Чихо вообще-то и так об этом знал, он рассматривал её под кучей слоёв одежды, в глубоких вырезах маек), с подтянутыми мышцами и красивыми коричневыми сосками – Чихо толкает Хёка, упираясь ладонью прямо посередине, и тот поддаётся, мягко опускаясь обратно на постель, а потом выдаёт на выдохе: - Раздевайся. На самом деле, Чихо пиздецки жарко, у него даже затылок взмок, но это «раздевайся» вдруг холодит голову, чуть отрезвляя. Хёк лежит, смотрит на него так горячо, что кожа скоро волдырями, наверное, пойдёт, и Чихо очень отчётливо понимает, что пути назад уже нет. Хёк пихает его коленом в бок – и становится так плевать. - Разд- Чихо поддевает край свитшота ещё до того, как Хёк заканчивает говорить. Это… вообще-то довольно стыдно. Но Хёк смотрит, и глаза его всё ещё блестят, и, вау, он буквально пожирает Чихо взглядом, а ещё его замечательные губы растянуты в небольшой улыбке, и сердце от этого делает кульбит. - Я видел их только в инете. - А? Чихо опускает взгляд вслед за Хёком и видит, как тот тянет руку к его животу – кладёт пальцы на татуировку у пупка, гладит. Щекотно. Чихо даже засмеялся бы, если бы мог. Пальцы Хёка будто плавят его кожу, и он снимает их с себя, сжимает задумчиво. У Хёка широкая ладонь с милыми и не особо длинными пальцами, с красивыми коротко стриженными ногтями – Чихо проходится подушечками своих по их гладкой кромке – и вдруг подносит руку к губам. Указательный палец Хёка упирается в его нижнюю губу, и Чихо приоткрывает рот. Хёк шумно сглатывает. Серьёзно, учитывая густую тишину комнаты, этот звук кажется почти оглушительно громким. Чихо ведёт головой в сторону, позволяя пальцу проехаться по своей десне. Во рту горячо и мокро, а палец Хёка холодный и жёсткий, его подушечка приминает уздечку под верхней губой, скользит по ней туда-обратно пару раз и ныряет дальше, по тонкой коже десны, под которой жёсткие корни зубов, дальше, к боку челюсти и оттуда – на внутреннюю сторону щеки. Хёк гладит её подушечкой своего пальца, совсем не давит, а лишь мягко касается – и стонет, когда Чихо прикрывает рот, несильно смыкая зубы на пальце. Они смотрят друг на друга всего миг, потому что вдруг становится неловко настолько, что почти хочется прекратить. Чихо думает, что через это чёртово "почти" ни один из них переступить не в состоянии, так же как и остановиться. Хёк дёргает руку на себя, едва ли Чихо успевает разжать челюсть, но тот его останавливает, перехватывая запястье. А потом Хёк стонет снова, потому что Чихо широко лижет горячую ложбинку между указательным и средним пальцами, колет её кончиком и ласкает пластом своего языка. Мокро. И горячо. У Хёка пальцы на ногах поджимаются. - Давай ты сделаешь это в другой раз, - Хёк длинно выдыхает, стискивая в пальцах кожу на бедре Чихо. Что он имеет в виду? Он типа передумал? Чихо хмурится, кривя губы. - Что… - Ну, - второй рукой он начинает мять свою нижнюю губу, прижимает и пощипывает её, нервничая, но продолжает, - я так хочу трахаться, что мне уже плохо. Давай просто сделаем что-нибудь, я больше не могу. Его бёдра подкидываются, твёрдый член проезжается прямо по ширинке Чихо, и они оба стонут. - Бляяяять, раздевайся, - Чихо дёргает свои брюки туда-сюда, пытаясь расстегнуть пуговицы, скачет взглядом от лица Хёка к его ширинке, и хочет его настолько, что сердце замирает. Когда он снова нависает над Хёком, на них совсем нет одежды – Хёк время от времени елозит по кровати, потому что часть одежды всё ещё где-то под ним, впивается в его спину. Чихо просто смотрит на Хёка, совсем не в силах оторваться, и тупо улыбается. - Я не знаю, что мне делать. - Иди, блин, сюда. Хёк прижимает его к себе и ржёт в ухо, пока они не притираются телом к телу – тогда его смех обрывается, он пытается вдохнуть, но давится стоном. Чихо утыкается лбом в его лоб и толкается на пробу. Тело Хёка тёплое и влажное, но самое важное – именно к нему Чихо хотел прикоснуться, и это чувство выполненного желания, сбывшейся неосуществимой мечты затягивает его в себя так глубоко, почти швыряет в эйфорию. Он наверняка может кончить в любой момент. Хёк под ним напряжённый и, вероятно, перевозбуждённый – он может тоже. Член проезжается по паху Хёка, соскальзывает на низ его живота и оставляет влажный след. Чихо опускает взгляд – между ними почти нет пространства, света нет тоже, только маленькие его капельки, просачивающиеся сквозь тень, и отблеск смазки на животе Хёка. От этого вида у Чихо яйца поджимаются. Он опускает руку вниз, сжимает в кулаке головку, выдавливая из неё смазку – Хёк вскидывает бёдра, упираясь в его руку, и тогда Чихо сжимает оба их члена, медленно надрачивает, пробуя. - Боже… - Хёк сжимает его плечо, почти щипая влажную кожу (скорее всего, он сдерёт её под утро). Чихо слушает голос, смотрит на всё, за что может уцепиться – пьяно-возбуждённый блеск в глазах, влажный лоб с крупной веной посередине, взъерошенные тёмные волосы и чуть нахмуренные брови – глаз не отвести. Капля пота соскальзывает с кончика носа Чихо и падает на скулу Хёка. «Мне это не снится, не снится, не снится», - думает Чихо. Это чувство такое странное. Взаимность. Чихо не то что не надеялся на неё, он даже не думал о ней, и не в безысходном смысле этого слова, а просто не думал. Ведь обычно люди не думают всерьёз о чём-то невозможном, например, как они станут супергероями, только лишь мечтают или представляют. Чихо и подумать не мог, что всё окажется так. У него до сих пор в голове не укладывалось, что Хёк, такой замечательный и милый, самокритичный и стеснительный, добрый и весёлый, может любить его. И он ответил ему взаимностью. Он хочет быть с ним. Даже сейчас он с ним и уходить никуда не собирается. - Мне же это не снится, - полувопросительно шепчет Чихо, прижимаясь влажным лбом к щеке Хёка. - Надеюсь, - сбивчиво хрипит Хёк. – А то будет хуёво. Чихо усмехается, и одновременно с этим Хёк кладёт руку поверх его, пытаясь попадать в ритм, его рука периодически соскальзывает, всё только портя, но на это так насрать. Чихо чувствует, как бёдра Хёка подаются навстречу его руке, как короткие волоски покалывают низ кулака и как смазка скользит по пальцам. С них обоих течёт, как будто их чем-то накачали. - Я сейч-! Чихо кончает, не успев договорить. Его тело крупно дёргается пару раз, он ещё сильнее сжимает руку на членах, чувствуя, как ладонь Хёка сползает на его запястье, когда тот кончает следом. Чихо упирается по бокам локтями, не находя в себе сил даже повалиться рядом, и пытается нормально вдохнуть. Внутри всё сжалось ещё перед самым оргазмом, а потом раскрылось – и стало так пусто, что кажется, будто тело отказало. Он приходит в себя чуть позже, слыша над ухом ржач Хёка. - Я так и думал, что ты из этих. - Чего? – Чихо еле разлепляет губы, только сейчас понимая, что во рту ужасно сухо. - Которые говорят перед тем как кончить. Хёк снова начинает ржать, а Чихо молчит, потому что у него в голове такая дикая каша, что он даже не может осознать смысл слов. Почему-то первое, что Чихо уясняет из слов Хёка, – тот о нём думал. В постели. Чихо так и говорит: - Ты думал о сексе со мной? Смех Хёка тут же превращается в тихое, едва слышимое хихиканье – так бывает, когда он смущается – и Чихо самому вдруг становится стыдно. Им достаточно лет, но происходящее всё равно кажется таким странным и неловким, они же оба парни. Это так сложно. Чихо наконец-то сваливается в сторону, отлепляясь от Хёка – между ними липко и холодно, потому что всё начало высыхать. Он ложится на бок, разглядывая смущённый профиль Хёка, и не может насмотреться. Хёк ему слишком дорог, но говорить об этом совершенно не хочется, потому что это как-то интимно, такое ощущение, будто не стоит выплёскивать такой объём чувств на кого-то. Чихо этого и не делает, он говорит: - Я тоже о тебе думал, - подразумевая под этим всё. Он думал о Хёке по-всякому: сначала это было просто что-то вроде восхищения, потом признание, но почему-то на этом Чихо не смог остановиться. Его просто несло куда-то всей этой волной неожиданно свалившихся чувств, и, наверное, однажды он просто захлебнулся, переставая контролировать своё сердце. Он думал, что Хёк дорог ему, как друг, что он любит его, как друга – все любят своих друзей, невозможно это отрицать. Как они вообще здесь оказались, в этой точке невозврата? Они достигли её ещё до этого вечера – Чихо уж точно – но как так получилось, он до сих пор не понимает. Это… просто случилось. И Чихо не жаль. Хёк поворачивается, смотрит неожиданно растерянно – но в его глазах Чихо видит ответы на все-все дурацкие вопросы о чувствах, которые крутились у него в голове, и надеется, что в его глазах Хёк видит то же самое. Когда он поднимается, у Чихо скручивает живот. Сразу же хочется Хёка схватить, потому что кажется, что, если он отойдёт хоть чуть-чуть, обратно уже не вернётся. Чихо важно чувствовать его. - Куда? – он подрывается, садясь на постели, и осоловело глядит на голую спину Хёка. Спина крепкая, чуть смуглая и покрыта глубокими красными следами от пуговиц. Чихо хочется её поцеловать. - В душ, - Хёк поворачивается к Чихо лицом. Чихо бесконтрольно скользит по нему взглядом, опускаясь по животу к паху, – там всё в сперме, – и понимающе мычит. - Я с тобой, - говорит он, легко подрываясь с кровати; усталости и опьянения как не бывало. Хёк уходит, не дожидаясь и не одеваясь, и отворяет дверь в светлую, слепящую глаза ванную. Видя, как он пытается настроить воду, Чихо понимает, что Хёк готов дать ему неограниченное число шансов сказать и сделать самое важное. Его сердце трепещет от предвкушения, потому что это всё ещё слишком сложно и непонятно, но одно Чихо понимает точно: он ничего не позволит им обоим упустить. Теперь уж точно.