I'm on my way I'm making it
I've got to make it show, yeah
So much larger than life
I'm gonna watch it growing
Я продвигаюсь, я добиваюсь успеха.
И мне нужно, чтобы все заметили, да,
Какой он невероятно большой.
Я буду следить, как он растёт.
(Peter Gabriel - Big time)
«Никогда не танцуй на битых стёклах»
Голос, говоривший это когда-то давно, рассеивался и растворялся в янтарном напитке. Стакан с остатками виски на дне пугливо задребезжал, когда стеклянный стол, на котором он стоял, нетерпеливо отодвинули в сторону, и звякнул от соприкосновения с ботинком. Щелчки пальцев в ритм музыки раздавались гулким эхом по просторной комнате. Всё это было привычной прелюдией перед очередным бессмысленным разговором: осушенный стакан, ноги на столе и полурасслабленное тело в кресле, ритмично щёлкающее пальцами и что-то невпопад напевающее.
Мистер Хьюн потёр глазницы пальцами, поставил свой бокал на пол и, сложив руки замком у подбородка, выглянул в окно. Вид отсюда открывался на весь город. Сколько времени было убито, чтобы найти подобную квартиру и сколько нравоучительных бесед проведено, чтобы из захудалого, почти развалившегося пансиона сюда переехал Арнольд после случая с падением. Его удалось заинтересовать только одним: что вместо стеклянного потолка в новом жилище будут практически стеклянные стены, в которых будет видно не только небо, но и ожившая картина всего города. И серые глаза засияли изумрудным светом от правильно подобранных слов. Они подтолкнули даже поехать в центр и осмотреть всё лично.
– И сомневаюсь, что у вас есть деньги для такой квартирки, сэр.
Кожа агента по недвижимости чуть ли не трескалась от ухмылки, но ответ небогатого на вид покупателя более, чем усмирил пыл пошутить ещё раз. «Небогатый покупатель» всего лишь небрежно оглянулся и, оставляя позади своих конкурентов, так же претендующих на этот пентхаус, весьма просто, но не без лоска отметил:
– У меня достаточно денег, чтобы купить всё здание вместе с вами, но, к сожалению, мне нужна только эта квартирка.
– Большой успех, – проговорил почти по буквам Арнольд и подкинул в воздухе крупный кулон, который нашёлся неделю спустя после переезда прямо возле шкафа.
Подлив себе в стакан виски, он жестом предложил сделать то же самое и своему гостю, но тот помотал головой и указал на нетронутый напиток в своём стакане.
– Вы многого добились, мистер Хьюн, – спрятав за краешком стакана свою улыбку, Шотмен щёлкнул ещё раз, а затем откинул голову на спинку кресла и прикрыл глаза. – Вот только зачем так много сбережений со своего дела тратить на меня?
– Это моя обязанность. Ты мне как родной сын, в конце концов.
– Ну, да, – скептично хмыкнув и описав полукруг стаканом в воздухе, Арнольд допил его содержимое и плавно опустил на столик. – Я сижу на вашей шее, у меня нет работы, своей семьи и даже собственный дом выплёвывает меня из своего нутра. О таком сыне вы мечтали?
– Ты ничего не помнишь из-за своей травмы, – мистер Хьюн сделал небольшую паузу и взглянул на свои старые мозоли на пальцах. – Но именно с твоей помощью я и добился всего этого. Те квартиры, которые ты сдаёшь, нашёл именно ты. Да и стать успешным я не смог бы без тебя. Твой друг, ты его не вспомнишь, но вы вместе помогали мне записывать альбом, который принёс мне славу и… деньги… и всё это. Если бы не ты, я бы…
– Большой успех, – подпел Арнольд песне и провернулся в кресле лицом к окну.
– Просто ты этого не можешь вспомнить.
Шотмен посмотрел на соседнюю высотку и многозначительно пожал плечами. Для вида. Потому что на самом деле всё он помнил: как вместе с Джеральдом они продвигали мистера Хьюна на большую сцену, как, пытаясь отвлечься после смерти дедушки, он вместе со своим опекуном ударился в поиск хороших квартир для покупки, чтобы потом их сдавать, как вместе они придумывали песни для нового альбома, и сколько трудов всё это стоило. Арнольд всё помнил до мельчайших деталей. Большой успех мистера Хьюна привлёк хорошую выгоду. Вот только нужно ли было всё это? По мнению Арнольда, его опекун (в прошлом) слишком много для него делает. Благодарность не исчислялась одной лишь квартирой, деньгами со сдачи помещений и даже хорошей машиной, пылившейся теперь в гараже. Благодарности этой не было конца, она душила своими объёмами, сдавливала в тисках и припечатывала к земле. Её было так много, что, казалось, от неё никуда нельзя деться.
Снова подбросив кулон, Шотмен посмотрел на своего названного отца и выдавил улыбку. Разговор, как обычно, зашёл в тупик. Все разговоры в этом доме заходили в тупик.
– Что ж, спасибо, что зашли, мистер Хьюн.
Тот точно так же вымученно улыбнувшись, резво поднялся на ноги и, бросив последний взгляд на то, как тело в кресле снова подносит стакан с виски ко рту, поспешил к выходу.
Солнце, показавшееся из-за туч, ударило ярким светом в глаза и луч заиграл светом на целлофане давней пластинки, до сих пор не распакованной, хотя ей было уже примерно шесть или даже семь лет. Она – как знак чего-то, что исчезло сразу же после того, как Арнольд очнулся в больнице после падения. Знак чего-то…
Кулон снова рассёк воздух. Это была обычная серебряная гитарка на цепочке. Но каждый раз, когда за неё цеплялся взгляд, в голове звучали слова и вновь повторяли название улицы. Мужской это голос или женский – не разобрать, но он ясно выговаривал одно: «Бахман-стрит». Эти слова бились в черепной коробке снова и снова, будто кто-то повторял их за спиной, а не в голове. Бахман-стрит, Бахман-стрит… И что это значит?
На журнальном столике завибрировал телефон и на ярком экране высветились буквы, собираясь в одно тошнотворное имя. Проведя пальцем по экрану, чтобы отклонить вызов, Арнольд прикрыл глаза и вздрогнул от возобновившегося трещания на столе.
– Ну чего тебе? – почти без злости спросил Шотмен у человека в трубке.
– У меня есть предложение по поводу сегодняшней вечеринки, – весело пропел голос.
– Не думаю, что идея хорошая.
– Но ведь я даже ещё ничего тебе не сказала, – обиженно взвизгнула девушка и тут же протараторила: – Даже не думай ничего отменять, я знаю, что тебе понравится.
С кислой миной Арнольд поискал взглядом пачку сигарет. Вечеринка… Эта чушь, где все напиваются дешёвым пойлом, дрыгаются под плохую музыку и делают вид, что им всё это нравится. А сколько грязи после таких сборищ! Тем более, после них всегда остаётся кто-то на ночь и выдворять наглецов себе дороже. Лучше уж закрыть двери на все замки и сделать вид, что никого нет дома. И череда скучных вечеров в одиночестве обеспечена очень-очень надолго. Нужно ли это?
Выдохнув дым через нос, Шотмен переставил ноги и опёрся рукой о перила балкона. Ску-ка. Как много скучных событий. И как много бесполезных вещей в жизни. В кармане продолжал названивать телефон и после серии звонков короткими вибросигналами начали приходить уведомления об смс. За входной дверью уже около часа топтались гости, едва ли не снося с петель саму дверь, а Стелла в ярости – Арнольд был в этом больше, чем уверен – строчила гневные сообщения о том, какой он идиот. Идея с вечеринкой была ужасной. Растрясти уныние таким способом – самое худшее, что только можно было придумать, но Стелла упёрто настаивала именно на таком времяпровождении. И вряд ли она это делала для того, чтобы помочь. Ей нужно было похвастаться перед своими никчемными друзьями. «Смотрите, какой дом у моего парня, смотрите какая у него кровать, и вот ключи от клевой тачки. А вид из окна – ну просто чума, правда?», вот так бы она и рекламировала свой Большой Успех. Он у Стеллы Гарсиа строился именно на том, что она встречается – а она искренне в это верила – с парнем, у которого много денег и кто выглядит лучше, чем какой-нибудь Крейг Росман.
Удары в дверь возобновились с новой силой. Стряхнув пепел, Шотмен взглянул на коридор через окно и самодовольно ухмыльнулся. Вечеринка не состоялась. Гости спустя ещё пятнадцать-двадцать минут ожидания повалили на улицу (видимо, чтобы погулять в другом месте, дело-то несложное) и бросая окурок вниз, Арнольд очень надеялся, что он попадёт кому-нибудь на голову или хотя бы на плечо. У каждого свои развлечения, кто-то вот ищет новое местечко для развлечений, а кто-то бросает окурки вниз и ожидает, что тот попадёт на людей.
I'm smarter than that
I worked it out
Я поумнее их всех.
Я всё продумал.
Песня в гостиной крутилась по кругу. Шотмен положил на стол кулон-гитару, долил себе виски и слегка оттянул ворот рубашки от приступа духоты. Вечернее солнце светило так мучительно ярко, так сильно, что будто прожигало всё: руки горели огнём, щёки обдавало языками пламени. Тело полыхало в душной, невыносимой пляске солнечного пекла, будто находишься в аду и под тобой разгорается костёр, вокруг которого пляшут черти.
Big time
I'm on my way I'm making it
Big time big time
Большой успех.
Я продвигаюсь, я добиваюсь его.
Большой успех, большой успех.
– Большой успех, – проговорил вслух Арнольд и плюхнулся в кресло, накрыв рукой лицо. – И это сплошная скука, мистер Хьюн, сплошная скука.
Квартира ответила молчанием. Запрокинув голову назад, Шотмен беззвучно посмеялся. Вспомнив снова про ту самую улицу, он попытался вспомнить, кто о ней говорил. Бахман-стрит, Бахман-стрит, Бахман-стрит… Это был кто-то близкий и он что-то говорил о парне, который там работает продавцом.
«И он может продать всё, что угодно»
Очень-очень запоминающийся хрипловатый голос. Это был приятель. Да, какой-то друг.
Знакомое лицо склонилось над креслом и человек что-то пробормотал. Что-то вроде «спокойной ночи». Спокойной. Ночи. Спокойной ночи. Нет, кто-то обычно приходил по утрам и резко дёргал за руку. И что-то говорил про улитку. Вот так: «Просыпайся уже, улитка!». Резко очнувшись, Арнольд оглянулся и увидел сидящую рядом на кровати Стеллу. Она с интересом разглядывала свои ногти, а потом, увидев, что её «парень» проснулся, радостно хихикнула.
– Ты спал целую вечность, – сказала она, и это казалось правдой.
– Слушай, Стелла, – Шотмен собрался непонятно что говорить в оправдание, но его рот мгновенно закрыли ладонью.
– Ой, не хочу ничего слышать, проехали. У меня такая новость есть, сейчас всё-всё расскажу. Я встретила сегодня утром Мелиссу и...
Уронив голову обратно на подушку, Арнольд глубоко вздохнул. Скука. Очередной скучный день, скучный монолог Стеллы, затем скучный секс и скучные перекуры на балконе. Ни-че-го интересного. Даже сигарета оказалась с привкусом скуки. Поморщившись, Шотмен щелчком пальца отправил её за перила и, войдя в гостиную, без удовольствия взглянул на ожидающую его Стеллу.
– Я не хочу сегодня ходить по магазинам, – Арнольд повернулся спиной к гостье, чтобы не видеть её удивлённого выражения лица, и подошёл к полке со старой дедовой вертушкой.
Стелла говорила про то, что ей нужно подобрать новое платье и потом что-то ещё, но прилагая все усилия, Арнольд старался её не слушать. Он рассматривал диски, протирал пальцем пыль и кивал, когда нужно. Под руку попалась та самая пластинка, оставленная кем-то в больнице и, взяв её в руки, Шотмен взглянул на обложку. Синяя Lancia Flavia, окроплённая дождём. Внутри автомобиля мужчина. Может, хозяин машины, а может, сам исполнитель. Или какой-нибудь другой человек. Но его лицо выглядело печальным. Или задумчивым? На обороте композиция под названием Solsbury Hill жирно обведена маркером. Видимо, кто-то хотел, чтобы к ней особенно прислушались. Приглядевшись к надписи на белой клейкой бумаге в уголке, Арнольд широко распахнул глаза.
Бахман-стрит 9, «Пластинки Джимми»
Та самая улица…
«А эта дыра находится в жопе мира, приятель, да ещё и выглядит всё убого, знаешь, развалины просто жуть. Каждый раз боишься, что что-то упадёт и треснет по голове, – прозвучал чей-то голос в голове, точно сквозь сон, – но мне там нравится вообще-то. Некоторые места становятся лучше, когда в них свои люди»
Перед глазами проплыли картинки из больничной палаты: светлые стены, капельницы и человек, надоедливо расхаживающий туда-сюда. Он пришёл всего раз, но что-то очень долго рассказывал. И, кажется, слушать было интересно. Вот только всё почему-то забылось и всплывало обрывками. Будто бы к притворной амнезии как-то примешалась настоящая и стёрла многие воспоминания, оставляя лишь жалкие частички. Потому что, казалось бы, помнилось всё. Но вместе с тем ничего.
– Мне нужно уходить, – Арнольд накинул куртку и выжидающе посмотрел на подругу. Она скривила лицо в недовольстве. – Так, прогуляться. И кое-что найти.
Стелла закатила глаза и гневно выдохнула, вставая с дивана. Она даже это делала скучно.
***
When illusion spin her net
I'm never where I want to be
And liberty she pirouette
When I think that I am free
Watched by empty silhouettes
Who close their eyes but still can see
No one taught them etiquette
Пока иллюзия плетет свою сеть,
Я никогда не буду там, где хочу.
И свобода будет делать пируэты,
Когда я думаю, что свободен,
Наблюдаемый пустыми силуэтами,
Которые закрывают свои глаза, но все еще могут видеть.
Никто не учил их этикету.
(Peter Gabriel - Solsbury Hill)
Бахман-стрит была слишком далеко, если считать расстояние от Авеню Надежды. Можно было бы ездить на машине, но Арнольд по какой-то причине испытывал к этому предмету роскоши особое отвращение. Ему нравилось ходить пешком, а в крайнем случае можно было воспользоваться такси. Но только не этой машиной, которой так восхищалась Стелла. Джимми говорил, что ему машины тоже не нравятся: они создают слишком уж много шума. Этот старик всегда говорил толковые вещи. За исключением, правда, рассказов о своём помощнике. Потому что такие штуки называют «подставой».
Я помедлил с ответом, взглянув на её белое запястье, будто обвязанное синими венами и узорами сосудов, а потом ей в глаза. Там, в этих глазах, была картина с сочным небом голубого цвета.
– Это хороший альбом, – незнакомка одобрительно кивнула.
– Кто ты?
– Лайла Сойер, – она едко улыбнулась и будто дожидалась какой-то определённой реакции.
– Что-то знакомое.
Авеню Надежды заиграла вечерними огнями. Выкурив сигарету, Шотмен посмотрел вниз. Там уже не было никаких назойливых гостей. После случая с розыгрышем Стелла вообще перестала звонить и даже не открывала дверь. Солнце выглянуло из-за тучи и спряталось за другой. Хиллвуд не любил делать двойные бонусы в виде хорошей погоды в дополнение к хорошему расположению духа. Задумавшись над тем, скучно ли сейчас, Арнольд вгляделся вдаль. Скучно ли…
Высвободившись из-под груза мощных лапищ, девушка подошла ко мне и протянула руку, представившись Хельгой Патаки.
– Вот, парень, – сказал хозяин магазина, – это моё местное сокровище, я тебе рассказывал.
– Я бы закопал такое сокровище на твоём месте, Джимми.
Арнольд подпрыгнул от испуга и с ужасом обернулся, когда мимо лица пролетел бейсбольный мяч, предварительно разбив панорамное окно. Дорогостоящее панорамное окно. Оглушительно разбив дорогостоящее панорамное окно.
– Ты знаешь, Шотмен, дерьмовая у тебя квартира, – новая сожительница запрокинула бейсбольную биту на плечо и оценила результаты игры, взглянув на разбитое стекло и ошарашенный вид Арнольда. – Ищи новую, придурок. Нужно же мне где-то в бейсбол играть, а эта не очень-то подходит.
Из образовавшейся дыры повеяло горелым. Кто-то из них двоих собирался жарить себе бекон. Видимо, в том пламени, активно разгорающемся в сковородке. Шотмен вздохнул, потёр глаза и достал из пачки вторую сигарету. Чертёнок в этом доме весело плясал вокруг своего кострища, пытаясь его потушить.
Третья, четвёртая сигарета. Скучно ли было?
– Тебя, кстати, хотел видеть сосед снизу. Он обиделся, что мы думаем, будто у него толстая харя.
– Мы? – Арнольд глубже затянулся и повернулся на звук шагов по битому стеклу.
– Ну, ты же согласился со мной, – отряхнув ботинки от осколков, девушка грубо ухватилась за чужие плечи. – Вот и иди теперь, получай по роже. За свои слова отвечать нужно, знаешь ли.
Ни в одном глазу не скучно, даже в подбитом. Это ли не большой успех? Звёздный час чертёнка с Бахман-стрит 9. Из-за него приходилось ежедневно наворачивать круги по Авеню Надежды и думать о том, как всё исправить.
– Слушай, Хельга, – задумчиво произнёс Арнольд и протарабанил пальцами по перилам. Патаки вопросительно промычала и повернула голову в сторону, куда так заинтересованно смотрел Шотмен. – А давай потанцуем?
– Очень символично, чудик.
– Почему?
– Никогда не танцуй на битых стёклах, – увидев непонимающий взгляд, Хельга цокнула и скрестила руки. – Ну, это я вообще-то тогда, в больнице, тебе про жизнь говорила, про возвращение к прошлому, знаешь.
– И, видимо, в знак этого ты оставила пластинку на кровати перед уходом.
– Ага. Но твоя голова настолько дырявая, что ты поселил своё прошлое у себя.
Презрительный взгляд Хельги вскоре сменился на непринужденную полуулыбку, когда её ноги, так же как и ноги напарника по танцу, ступили на битое стекло. На заднем плане играла старая песня из, наконец, распакованной спустя столько лет пластинки. Певец рассказывал о голосе, который обещал привести домой.
Под ногами скрипели осколки, впиваясь в подошвы ботинок, а напряжённые лица с каждой секундой становились всё более расслабленными.
I will show another me
Today I don't need a replacement
I'll tell them what the smile on my face meant
Я покажу другого себя,
Сегодня мне не нужна замена,
Я расскажу им, что значит улыбка на моем лице.
Кулон в виде серебряной гитары сверкнул на шее Хельги, когда она повернулась всем корпусом, чтобы помахать приближающемуся к ней человеку. Она не слишком любила встречаться на Авеню Надежды, но на этом настоял тот, кто с задумчивым выражением лица подходил всё ближе. Куда больше ей нравилось в «Пластинках Джимми», где старик, посмеиваясь, рассказывал какую-нибудь историю о своих гастролях, и куда не боялось заглядывать солнце, освещая все пыльные полочки магазина. Туда же приходил старый друг с очередной порцией баек о своей работе и ещё кое-кто, кого Арнольд так и не смог вспомнить: весенняя девочка с ржавым цветом волос. Она любила слушать игру на гитаре, и в её янтарных глазах в это время загорался какой-то огонёк, от которого всем становилось теплее на душе. Там, в «Пластинках Джимми», люди чувствовали себя как дома.
My heart going boom boom boom
"Hey" I said "You can keep my things,
They've come to take me home."
Мое сердце забилось: бум-бум-бум.
- Эй, - сказал я. – Можете сохранить мои вещи,
За мной пришли, чтобы доставить меня домой.
И Авеню Надежды протянулась до самой Бахман-стрит 9.
