Наш путь

Жарко. Тихо. Тишина здесь, в десятках километров от города, почти мертвая, непривычная, если не считать доносящихся из занятых номеров звуков: приглушенного визгливого женского смеха и легкомысленной ретро-попсы. Аомине ставит мотоцикл на подножку, которую нашаривает носком кроссовка не сразу - еще не привык толком управляться с железным зверем. Мотоцикл плавно вздрагивает - Кагами ловко спрыгивает с заднего сиденья. Аомине снимает шлем, после него прикосновения дуновений ветра к лицу кажутся настоящим кайфом. Запястьем он отирает мокрые виски и лоб и проводит ладонью по волосам. Слегка ноет уставшая спина. Даже задница болит - отсидел. Хочется есть, в душ и спать, и Аомине даже не знает, чего ему хочется в первую очередь, жаль, что совместить все это нельзя. Он даже не ожидал, что дорога и сидение за рулем мотоцикла так вымотают его. Но эта усталость неотягощающая, приятная, как после хорошей игры с достойным соперником. Хлопок по плечу. - Я пока номер нам сниму, - предупреждает Кагами, снимая со спины рюкзак. Он отчаянно щурится, в его глазах пляшут солнечные искры, а зрачок сузился до маленькой точки. На голове у него бардак, как после сна - прядки непослушно торчат в разные стороны. Аомине облизывает сухие солоноватые губы. - Видел бы ты себя, - фыркает он. Кагами смешно приподнимает брови. Аомине машинально тянется, запускает пальцы в его жесткие волосы и кое-как, по-быстрому, приглаживает непокорные вихры. - Ладно, догонишь, - говорит Кагами. Аомине согласно кивает. Ползущее к горизонту солнце бликует на затылке Кагами темной медью. Когда он открывает дверь, ведущую в крайний домик, тонко и переливчато звенит колокольчик. Аомине прищуренно осматривает вытянувшееся в длину и словно загнутое в виде подковы приземистое здание. Первый раз в жизни он будет ночевать в американском придорожном мотеле. Так себе событие, но что-то в этом есть. Он сует ключ зажигания в карман джинсов и идет к двери, за которой исчез Кагами. Над головой звякает колокольчик. Внутри работает вентилятор - хоть какое-то спасение. Аомине берется за воротник футболки и трясет его - импровизированный ветерок тоже приносит небольшое облегчение разгоряченному телу. Потом он прислоняется к стене, широко зевая, скрещивает руки на груди и изображает скуку. Кагами стоит около регистрационной стойки, облокотившись о ее поверхность, и со скучающим видом покусывает то ли ноготь на мизинце, то ли заусеницу. Рост вынуждает его чуть наклониться и отставить задницу. Солнечные лучи, проникая через щели в жалюзях, оставляют бледные полосы на его спине, обтянутой темно-бордовой футболкой. На полу возле его ног стоит большой рюкзак. По другую сторону стойки обросший недельной щетиной мужчина с загорелым лицом что-то записывает в большой журнал. Отвлекшись, он о чем-то спрашивает Кагами, тот отвечает, пожимает плечом, снова что-то говорит. Они перебрасываются еще несколькими репликами. Аомине не вслушивается. Он все равно не знает английского. Его словарный запас строится из краткого стандартного набора - "привет", "пока", "спасибо", "пожалуйста", "иди на хуй" и "я тебя люблю". Этого достаточно. Для других случаев у него под рукой есть Кагами. После короткого разговора мужчина переворачивает журнал, пододвигает его к Кагами. Тот что-то пишет, потом расписывается - быстрым размашистым движением руки. Мужчина лениво, но с плохо скрываемым любопытством, разглядывает его, переводит взгляд на Аомине - вряд ли азиаты такого роста разъезжают в этих краях каждый день. Аомине понимает это, но его все равно раздражает, когда на него глазеют, как на какую-то диковинку. Одно дело, когда на тебя смотрят зрители с трибун, и совсем другое, когда вот так таращатся. Аомине поджимает губы и ответно смотрит в упор, черта с два он будет строить из себя саму дружелюбность. И когда мужчина отводит глаза, он, тихо выдохнув, отворачивается к двери, раздвигает пальцами жалюзи и равнодушно смотрит на скучный пейзаж снаружи - несколько стоящих поодаль друг от друга автомобилей, мотоцикл Кагами, рыжее небо и присыпанные таким же рыжим песком каменные холмы вдали. На звяканье Аомине оборачивается. Кагами бросает ему ключ с болтающимся на нем прямоугольным пластиковым жетоном, на котором значится цифра семь. Аомине ловко ловит его одной рукой и выходит наружу - обратно в пыльную жару. *** Номер неплох для такой глуши, по крайней мере, на первый взгляд. Две односпальные кровати, тумбочка между ними, на ней маленький светильник, даже телевизор есть, хоть и древний, с кинескопом. Интересно, он хотя бы цветной? На высоком столике с маленькой столешницей размером с большую тарелку, расположившемся возле двери, лежит журнал, наверно предыдущий постоялец оставил, а убрать забыли, ну или это сервис такой. На обложке с загибающимися и до лохмотьев захватанными уголками красуется темноволосая девица в откровенном купальнике. Два матерчатых треугольничка едва прикрывают ее внушительные, похожие на два упругих мяча сиськи, на деле закрывая только соски. Аомине куда больше интересуют натуральные, а здесь никакой натуральностью не пахнет, они и на ощупь наверно как резиновый мяч. А вот личико хорошенькое, и плечи красивые - широкие, округлые. - Глянь, какие буфера, - перехватив взгляд Кагами, Аомине кивает в сторону журнала. - Силикон, - коротко заключает Кагами со скучающим видом. Рюкзак с глухим стуком приземляется на пол. - Кто какую кровать берет? Они перекидываются короткими и отрывистыми взглядами и, не сговариваясь, срываются с места. Соревновательность, ставшая первым толчком к их приятельству, связующей нитью проходит через их отношения, нанизывая на себя прочие ее составляющие. Аомине с победным кличем запрыгивает на кровать, стоящую у окна, и распластывается поверх покрывала. Секундой позже приземляется Кагами, больно заехав ему коленом по бедру, заваливается ему на спину. Аомине охает и сдавленно чертыхается - Кагами из него чуть весь дух не вышиб. Кровать отчаянно вздрагивает под ними, пружинит матрас. Кагами тяжелый и горячий, так и пышет жаром, который его кожа впитала за день. А потом он приподнимается и седлает Аомине. - Кровать моя, - заявляет он, склонившись над его ухом. Аомине, уткнувшись лицом в покрывало, не глядя, показывает Кагами средний палец. Тот бьет его по руке, а потом заводит ее ему за спину. Аомине дергается, высвобождая руку из захвата. - Разбежался. Ты просрал свой шанс. - От постельного белья немного пахнет затхлостью и пылью, даже в носу свербить начинает. Аомине поворачивает голову к стене и прижимается к покрывалу щекой. - У тебя была фора, - не сдается Кагами. - Ты ближе стоял. Аомине усмехается. - Найди оправдание получше, - лениво бросает он ему и тут же фыркает и вздрагивает от щекочущих бока пальцев, пытается увернуться, но на узкой кровати деться некуда, чуть дернешься в сторону и окажешься на полу. - Ах ты сука... Грязно играешь! Аомине ненавидит чертову щекотку, ржет в голос, кое-как переворачивается на спину и пытается схватить Кагами за запястья. Они возятся на кровати как какие-то малолетки, но с Кагами маяться дурью даже приятно, с ним очень просто, как с самим собой, а за эту неделю они здорово сблизились и попритерлись, зависая вместе почти по двадцать четыре часа в сутки, хотя и порядком задолбали друг друга. В какой-то момент Кагами опасно заваливается вбок, взмахнув руками, но у Аомине молниеносная реакция. - Научись принимать поражение, - провокационно говорит он в лицо Кагами, удерживая его за предплечье. - Это еще кому научиться надо, - состроив комично-сниходительную мину, усмехается Кагами и толкает его пальцами в грудь. Аомине откидывается на спину и показывает ему язык. - Ладно, кровать твоя. Но в душ первым иду я. - Окей, - соглашается Аомине. Так и быть, душ он уступит. Ему все равно лень вставать и тащить себя в ванную. Как только его тело приняло горизонтальное положение, мысль о ней стала казаться уже не такой притягательной. Сказывается недосып и накапливающаяся усталость - за полторы недели они пытались выжать из свободного времени максимум: гоняли мяч по баскетбольной площадке, где влегкую сделали местных уличных асов; ночами колесили на мотоцикле по городским улицам; пару раз оттянулись в клубе; разок крепко дунули, ржали потом над какой-то херней, как два придурка; и под конец решили выехать на загородную трассу и бездумно гнать вперед, сбегая от большого и шумного города, - просто испытать кайф от незапланированного путешествия и свободы. Может ли что-то быть круче бьющегося в складках одежды ветра, рева мотоцикла, несущего тебя вперед на бешеной скорости, от которой в крови мечется адреналин, и чувства бесконечной дороги, убегающей к горизонту? Разве что только вкус победы над более сильным противником на игровой площадке... - Я не понял, а почему так жарко? - Аомине поднимает голову и смотрит на подвешенный под потолком кондиционер. Тонкие ленточки на решетке безвольно висят. - Какого хрена? - Сам же хотел дорожной романтики. Все "как в этих ваших голливудских фильмах", - передразнивает Кагами слова Аомине, сказанные им еще на днях. - Не до такой же степени. - Аомине разочарованно роняет голову обратно. - Владелец сказал, что кондиционеры не работают в большинстве номеров, и уже давно. - Мы тут испечемся заживо. - Ночью будет прохладно. - До ночи еще дожить надо, - скептично замечает Аомине. Кагами широко и заразительно зевает в ответ. Матрас начинает ходить ходуном под его движениями. Он укладывается рядом с Аомине, нагло отпихнув его мешающуюся руку. Еще и коленками своими в ногу тычется. Тут итак не повернуться, тем более с их-то габаритами. Но Кагами разлегся с таким видом и таким комфортом, как будто спать здесь собрался. - Твоя кровать вон там. - Аомине тычет пальцем в сторону второй односпалки. - Не жопься. Вставать лень. - Да тут одному места мало, - ворчит Аомине, но все-таки пытается устроиться так, чтобы места хватило им обоим, ложится напротив, устроив голову на согнутом локте. Он разглядывает темные блестящие глаза Кагами. А потом в голове как будто перещелкивает что-то. То ли опьянила пресловутая дорожная романтика, то ли любопытство взыграло под влиянием момента, но Аомине отпускает тормоза и поддается глупому порыву. Отрываться так отрываться. До конца. Он подается вперед. Просто губы к губам, без языка. Отстраняется и смотрит. Лицо у Кагами такое, как будто его врасплох застали. - Твоя непредсказуемость иногда все границы переходит, - сглотнув, выдыхает он. Будто даже с укором говорит, но во взгляде у него искрится интерес. Аомине косо ухмыляется и собирается ответить, но губы Кагами уже слишком близко. Поцелуй выходит коротким, отрывистым и звучным. Пустяковым. Но почему-то именно он отзывается мурашками по коже. И вся усталость куда-то мигом улетучивается, как будто ее и не было. А это даже здорово - валяться вот так и целоваться. И неожиданно приятно делать это с Кагами. Губы у него мягкие, только обветренные немного. Целоваться с ним - совсем не так, как с девчонкой - без сопливого романтического подтекста, без каких-то туманных ожиданий с ее стороны, просто ради забавы и удовольствия, так, как хочется - грубовато, с покусываниями, - и встречать горячий ответный напор. Даже когда Аомине перебарщивает с языком или зубами, Кагами не отпихивает его и не возмущается, как это сделала бы девчонка, только удивленно мычит и шумно выдыхает в коротких перерывах, когда их губы на миг теряют контакт. Может, просто девчонки не те попадались. Да их и было-то всего ничего. Аомине просто лень ввязываться в обременительные отношения и поддерживать их, и ни одна из них пока не вызывала желания хоть как-то это изменить. Аомине нравится целоваться, хотя он в этом и не признается. И никакого стеснения нет. По крайней мере, Аомине его не испытывает. И по Кагами тоже не скажешь, что он стесняется, он только порозовел слегка, а, может, это отблески заходящего солнца, сочащиеся через окно, создают обманчивую иллюзию. Да было бы чего стесняться. Они даже дрочили друг при друге, да и друг другу тоже, было дело. А что такого? Ощущение сильных пальцев Кагами понравилось Аомине гораздо больше, чем прикосновения тонких и осторожных девичьих пальчиков. Кагами тоже парень и лучше знает, как сделать так, чтобы стало хорошо, так, как надо, не хуже, чем себе. И сейчас его пальцы елозят по затылку Аомине, ерошат его волосы, и Аомине думает, что было бы неплохо, если бы они оказались на его члене - у него уже стоит. И не скажешь же вот так просто: "Подрочи мне". Кагами так доверчиво подается губами навстречу и целуется с такой самоотдачей, по-настоящему классно. Даже не хочется поганить момент. С чего бы вдруг? Неужели, и правда, глупая дорожная романтика в голову ударила? Хрен знает что. Аомине с раздражающей досадой выдыхает носом и сильнее стискивает ткань футболки на воротнике Кагами, притягивая его ближе. Кагами расценивает это по-своему. Аомине опомниться не успевает, а тот уже забирается на его бедра, седлая их. А вот это уже на вызов смахивает. - Твою мать... ну куда ты... - Аомине резко выдыхает, и почему-то ему смешно. Ну какого черта он сегодня постоянно оказывается под Кагами? - Моя кровать - мои правила. - Я такого правила не знаю, - категорично говорит Кагами. "Я хочу трахаться", - ясно говорит его взгляд. Аомине опускает глаза. Ширинка на джинсах Кагами красноречиво бугрится. Аомине резко бросает в жар - вид оседлавшего его бедра Кагами как-то слишком двусмысленен. Он сглатывает. По нутру прокатывается звенящий импульс. Ему хочется скинуть Кагами с себя, опрокинуть его на спину и навалиться сверху, взглянуть ему в лицо - на нем каждая эмоция проявляется, как изображение на фотобумаге, опущенной в раствор, - актер из него вообще хреновый, и эта его бесхитростность нравится Аомине. Но когда Кагами, нависнув над ним, прижимается пахом к его паху и делает резкий толчок, он обо всем забывает и только чертыхается на выдохе, вжимаясь затылком в подушку. Хочется еще, но перед глазами, отвлекая, раздражающе маячит бессменное кольцо на цепочке, которое Кагами носит, почти никогда не снимая. Аомине оттягивает воротник его футболки и сует кольцо под него. Так-то лучше. Чтобы двигаться было удобнее, он сгибает ноги в коленях и разводит их пошире. Кагами тут же прижимается плотнее. Нащупав над головой невысокую спинку кровати, Аомине вцепляется в нее пальцами, рядом, впритык, ложатся пальцы Кагами. - Давай сильнее, - на выдохе командует Аомине. И Кагами дает. Двигается быстро, сильными рывками. Аомине подается бедрами навстречу. Круглые набалдашники на спинке кровати при каждом толчке бьются о стену. Ширинка джинсов так давит, что почти больно, но это даже немного приятно, ощущения становятся острее. Аомине облизывает губы. Ему жарко, он вспотел. У Кагами тоже лоб блестит от испарины, а глаза у него потемневшие, словно цвет радужки стал гуще, и взгляд тяжелый - он весь напряжен. Они двигаются вместе, в едином грубом ритме, не разрывая сцепившихся взглядов, и, кажется, даже дышат в унисон, отрывисто, часто и неровно. - Интересно... в соседнем номере... кто-нибудь есть? - Голос у Кагами срывается. - Какая в жопу разница, - едва не рычит Аомине. Он уже на пределе, и такая ерунда сейчас заботит его меньше всего. И кому какое вообще дело, чем они тут занимаются? Завтра их здесь все равно уже не будет. Кагами вдруг наклоняется и тычется носом ему в шею, под ухом. Его дрожащее горячее дыхание бежит по коже щекоткой. Аомине вздрагивает, выгибается, на миг закатив глаза, и громко выдыхает. Ему хорошо, очень. Только дышать под весом Кагами тяжело, и в трусах мокро - все-таки придется топать в ванную. И снова по телу вязко растекается усталость. Аомине кажется, что если он сейчас закроет глаза, то откроет их как минимум через несколько часов. И Кагами что-то притих, только тихо дышит ему в шею. - Ты там не заснул? - разглядывая его топорщащиеся прядки, лениво спрашивает Аомине. - Хорошая идея, - глухо бормочет Кагами. Аомине с ним согласен, но трусы противно липнут, да еще Кагами сверху елозит. - В ванную бы. - Я первый. Но они так и не двигаются с места. Аомине бессмысленно смотрит в грязно-белый потолок, слушая дыхание Кагами под ухом, а потом все-таки закрывает глаза.