Два придурка и фонарный столб

      Зимний ветер по лицу бьет, путает длинные волосы. А снежинки все равно тают, когда попадают на кожу, что, кажется, сравнялась по температуре с той, что стоит на улице. Отвратительный холод пронизывает до костей, и будто кровь в жилах обращается в лед.       А Ларри будто не ощущает «минуса», стоя в одной красной толстовке. Еще пять минут назад парню казалось, что чертов ветер режет ему руки своими резкими порывами. А теперь пальцы онемели, едва ли двигаются, словно заржавевшие механизмы. Но Ларри удается выудить из пачки предпоследнюю сигарету. Руки дрожат и всего его адски колошматит. И от мороза, и от выпитого, и от развернувшегося в душе безумия. По привычке недовольно цыкает, стараясь прикурить сигарету, но колесико зажигалки не крутится под мокрыми пальцами.       Стоит один под фонарем, что коротко мигает время от времени. Ларри не знает сколько уже находится тут. Когда он свалил из своей пещеры, часы показывали без пятнадцати три. Он уверен, что прошло не больше десяти минут. Желание вернуться в апартаменты с каждой секундой становится сильней, но ему там только хуже будет. В тепле и покое ничто не отвлечет Ларри от гребаной то ли боли, то ли ревности, то ли отчаяния. Да всего вместе. Ларри клинит. На части рвет затесавшийся меж ребер раскаленный клубок из треклятых чувств.       В квартире на четвертом этаже царит темнота. Ларри видит это через окно. Задирает голову, щурясь от ветра и снега, но тут же чуть ли не падает. Коньяк на пустой желудок дело такое. Встряхивает волосами и мокрые холодные пряди липнут к шее и щекам. Прикрывает глаза, делая глубокую затяжку, и приваливается к фонарному столбу. Совсем нехорошо. Ларри даже рад, что ему так дерьмово. Будет о чем завтра заботиться, не паря себя мыслями о Салли. Черт! Да ему одного имени хватает, чтоб почву из-под ног выбить. И сердце бьется, бьется, бьется. Качает кровь, пронося безумные чувства по всему организму. Их никакие лимфоциты не вытравят.       Они не разговаривают. Сколько уже? Ларри выдыхает белесый дым, просчитывая дни. Ха, всего-то полтора дня прошло с того момента, как Салли «захотел побыть один». Он тогда даже не глянул на Ларри и пробубнил что-то вроде: «Я устал от людей». И все. И наступили выходные. Протяжные, унылые, наполненные бессонницей и бесполезным времяпровождением. Вообще, Ларри понимает порывы Сала побыть одному. Они разрулили этот вопрос еще год назад, когда друг признался, что долгое время прожил в одиночестве и теперь ему необходимо временами вновь нырять в это болото. Личное пространство, все дела. Ларри и сам такой, головой отлично понимает подобное желание. Но…       Вновь смотрит в окно квартиры 402. Нервно кусает фильтр сигареты. Салли — ночная птица и часто зависает аж до трех ночи, но не сейчас. В этот раз Ларри дернуло слишком уж сильно, хотя, уже некоторое время «уходы в себя» со стороны Салли парень воспринимает как личную обиду. Глупую и даже в какой-то степени детскую. Но, блять, если б он мог с этим что-то поделать! И, наверное, больше всего остального Ларри выбешивает неожиданная смена отношения Сала к Трэвису. Слишком добрый Салли явно не понимает, что на подобных ублюдков растрачиваться не стоит — хуже будет. Они не умеют ценить человеческого отношения.       Внезапно улыбка трогает почти посиневшие губы. Ларри роется в кармане, выискивая на ощупь среди кучи хлама мобильник. Ключи, фантик, куколка Эш, пачка сигарет и …Да! Заледеневшими пальцами стискивает телефон, чтоб не выронить. Горбится, закрывая экран от снега. Набирает сообщение, с трудом нажимая на кнопки. Сал никогда не бросит в беде, он знает точно. «Эй, чел, не хотел тревожить, но у меня проблемы».       Минута проходит. Ларри закрывает глаза как раз в тот момент, когда по его пальцам пробегает вибрация. Одно новое сообщение. Три часа ночи. Сал не спит. «Что случилось? Ты в комнате?». «Срочняк. Дело жизни и смерти». «Блять, Ларри!» «Выходи, Кромсали. Мне надо, чтоб ты подышал мне на язык».       У Ларри начинают неистово чесаться руки, чтоб рожу разбить. Самому себе. Но уже поздно что-то менять. И поэтому он переминается с ноги на ногу, через секунду резко разворачиваясь к столбу лицом. Таким кретином как сейчас он себя никогда не чувствовал. Ладно-ладно, чувствовал и даже был, но все-таки.       Выдыхает. Открывает рот и осторожно касается кончиком языка металлической поверхности столба. Чуть дергается от того, как сводит слабой болью зубы от мороза, инстинктивно пытаясь вернуть язык на законное место. Не выходит. В душе мечутся радость и доля сомнения. Реально примерз. — Нашел еблана, — внезапно раздается хриплый голос, приглушенный ветром и протезом, который Салли носит всегда, снимая лишь перед сном.       Слишком уж он к нему привык. Он стал Салу своего рода броней, защитой от чужих взглядов, слов. Безжалостных издевок. Все-таки за протезом никому не видны эмоции, а уж тем более испещренное шрамами лицо.       В руках Салли чашка с водой. Ларри морщится, складывая руки в молящем жесте, но друг даже не шевелится. Склоняет голову на бок, заглядывая Ларри в лицо. Голубые глаза блестят в свете фонаря и в них явно читается ехидство. Не каждый день застанешь металлиста в такой ситуации. Обычно в нелепости влипает именно Сал, из которых, однако, его тут же вытаскивает Ларри. Но это ему не мешает поприкалываться лишний раз. — Скажи «поезда», — едва слышно как Салли смеется, ухмыляясь, и металлисту до одури хочется увидеть его лицо. От одной мысли кишки мертвой петлей скручиваются.       Ларри пытается скорчить мину, но ни черта не выходит, а Сал уже почти в голос ржет. Жертва фонарного столба тыкает другу в лицо средним пальцем и норовит отобрать чашку. Но мальчишка легко уворачивается от чужих рук, шлепает ладонью по пальцам. Он все сделает сам.       Салли подходит ближе, вставая на носочки, потому что Ларри гребаная шпала. Чуть наклоняет чашку и вода мгновенно спасает поехавшего металлиста, решившего вдруг ночью облобызать фонарный столб. Ларри, конечно, пришибленный, но на кой все-таки черт? Хотя, Салли не сильно об этом волнуется. Его больше занимает мысль о том, что Ларри однозначно пойдет пирсинг. Он даже сейчас вполне живо представляет металлическую штангу в длинном языке. И то как этот самый язычок облизывает обветренные губы. Прямо сейчас. В голове у Сала мгновенно щелкает. Парень всегда был обладателем незаурядного и крайне живого воображения. Наверняка, именно по этой причине сновидения его столь яркие и ужасающие. — От тебя алкоголем несет. — Ларри смотрит на друга сверху вниз, широко улыбаясь от странной смеси легкости, счастья и вязкой безысходности.       Вот же блять! Вот же вляпался! Так хочется долбануться об этот столб раз триста, чтоб башка превратилась в бесформенное месиво. Ларри и не думал, что попал настолько сильно. Что все настолько плохо. Что его буквально будет разрывать от счастья при одном взгляде на Салли, который смотрит на него, задрав голову. Изучает с таким искренним беспокойством, что дух захватывает. — Ага. Хочешь тоже, Са-а-а-лли? — с насмешкой в голосе растягивает имя друга, который лишь глаза закатывает, деланно вздыхая.       Ларри крепко сцепляет руки за спиной, чуть наклоняясь вперед. Ему бы коснуться кончиков синих волос, которые от влаги начинают слегка виться. Но черт. Не-ль-зя. Внезапно металлист улавливает снедающее его ощущение неправильности. Словно маленькая ошибка в огромном уже сложенном пазле. Проходится пристальным взглядом по Салли. И вот оно! Хвостики. Не стал бы Салли париться с волосами только ради Ларри. Сал даже не ложился. — Опять шастал по апартаментам, выискивая потусторонних друзей?       Как же он его цепляет. Загадочный мальчишка, окутанный морем тайн, в которых сам едва ли не тонет. Захлебывается, идет на дно, но борется и каждый раз побеждает. Не боится сделать шаг навстречу смерти, самому Аду. Сильный и слишком добрый Салли. А Ларри грустно от того, что нечто светлое так легко испачкать. Но он верит в Сала. Верит, как раньше верил в своего отца, с которым он не боялся ничего в этом мире. Ларри хочет, чтоб в этот раз все сложилось иначе. Увы, верить в чудеса ему теперь страшно. — Идем. — Салли хватается за рукав красной толстовки, слабо потянув металлиста в свою сторону. — Тут холод собачий. — Не-е-е-т, в самый раз, Сал. — Ларри, кажется, развозит окончательно, и он стремительно летит в кратер своих чувств, принявших облик настоящих химер. — Тебе холодно? Давай я тебя согрею.*       Подмигивает, напевая строчку из знакомой песни. Салли не реагирует. Во всяком случае, так это выглядит со стороны. Но на самом деле, тот пронизывающе вглядывается в металлиста и в голубых глазах застывает отнюдь не лед, а настойчивая просьба с намеком на острое раздражение. Очень внимательный взгляд, который буквально кожей ощущается. Ох, знал бы он, как Ларри вставляет именно эта пристальность. А Салли даже не моргает, смотря прямо в темно-карие глаза, а в них сверкает прижившаяся печаль и едкая ирония. — А, да, ладно. Меня уже колошматит. — Металлист, наконец, соглашается, передергивая плечами, и плетется следом за Фишером, с неудовольствием отмечая то, что у него побаливает горло.       В комнате тепло и пахнет сигаретами. Небольшой ночник горит, освещая малую часть обжитой пещеры, которая, кажется, является отражением сущности ее хозяина. Творческий, небрежный, любитель жути и тяжелой музыки, чтоб напрочь выбивала из головы мысли. Такое впечатление сложилось у Салли, когда он впервые переступил порог этой комнаты. Сейчас же все имеет значение, и даже затупленные карандаши, разбросанные на тумбочке, скажут Фишеру достаточно много.       Ларри небрежно падает на кровать. Тонкая простыня впитывает влагу с его волос, но металлисту как-то плевать. Его больше удивляет, как все так повернулось. План был совершенно другим. Впрочем, план этот заканчивался на приходе Салли, а дальше Ларри продумывать ход событий как-то не решился. Мысли и идеи порой могут завести в такие дебри, из которых век не выберешься.       Фишер застывает посереди комнаты, впадая в ступор от смущения. Он совершенно не понимает, что ему стоит сделать, а взгляд Ларри исподлобья доводит паренька до полнейшего оцепенения. Все-таки Сал не мастер утешений и хуже всего то, что он не знает, что довело друга до такого состояния.       Салли поправляет край задравшегося свитера. Несколько шагов к кровати и все эти секунды металлист неотрывно следит за ним. За каждым движением. Фишер садится на кровать и та коротко скрипит. Наваливается телом на ноги Ларри, согнутые в коленях и, наконец, решается нарушить, наполненную странной атмосферой, тишину: — Чел, ты можешь мне довериться.       Фишер разглядывает изнеможденное бессонницей лицо, понимая, что не может оставить Ларри одного, такого добитого и замученного. Он не хочет его оставлять. И ему даже нравится видеть такого Ларри. Открытый. Слабый. Чувствительный. Совсем другой. И Салли льстит, что Джонсон позволил ему увидеть себя таким. — Выпьешь, хороший мальчик?       На эту дешевую провокацию Сал лишь коротко усмехается, а Ларри приподнимается на локтях, осторожно перегибается через край кровати и выуживает из-под нее небольшую бутыль. В ней плещется медного цвета жидкость. Терпкий аромат бьет в нос. Металлист чуть прищурившись протягивает напиток Салли. Тонкий намек, ставший уже привычной немой просьбой снять протез. Парень поджимает губы в растерянности, пока не понимая, что в нем сильней: страх быть отторгнутым или желание открыться лучшему другу.       Ларри пьет из горла, делая большой глоток и тут же стискивая зубы от того, как жжет глотку. Все его тело обдает горячей волной. Давненько он так не нуждался в смелости, как сегодня. Сейчас. Когда тонкие худые пальцы теребят ткань его джинс, легонько щекочут колени. А алкоголь разносит по венам эту странную веселость. Ясно понимает, что этот азарт может сыграть злую шутку, но черт подери, чувствам Ларри сейчас доверяет больше, чем разуму. — Не юли. Ты что-то сделал? Я все равно буду на твоей стороне, Ларри.       Мальчишка буквально вырывает бутылку с коньяком из рук металлиста, ставит на пол и резко обнимает Ларри. Пальцами слабо сжимает край мокрой насквозь толстовки. Чувствует чужое сердце, колотящееся с дикой силой. Чувствует сигаретный запах, исходящий от Джонсона. Салли впервые за долгое время чувствует счастье, которое, кажется, витает в воздухе.       У края кровати, что упирается в стену лежит скомканное одеяло, а на нем журнал с оборванными уголками. Довольно старая и потрепанная порнушка. Ларри неловко тянет уголок одеяла в свою сторону, стараясь скрыть от посторонних глаз смятые бумажные салфетки, которые совершенно забыл убрать перед тем, как свалить на улицу. Матери нет, она срулила к каким-то родственникам на выходные и точно не увидит этого. А вот мелкое чудовище, прижавшееся к нему, мгновенно палит, бросая заинтересованный взгляд сначала на использованные салфетки, а затем, на ставшего пунцовым Ларри. — Тебе рано на это смотреть, Кромсали, — Джонсон выдавливает из себя слова, корча ехидную гримасу, но сам чувствует, как горят его уши. — Но мне надо на что-то дрочить, ма-а-а-м. — Иногда Сал до ужаса бестактен и напрочь забывает о собственной застенчивости. Ларри обожает такие моменты.       Фишер поднимается с постели, неуклюже ковыляет к высокому шкафу. Дверцы его поскрипывают, разбивая вдребезги тишину. Внутри сложенные стопками вещи. Ничего, из того, что могло бы привлечь внимание. — Снимай свое барахло, — бросает Сал через плечо, продолжая нагло разглядывать чужой гардероб, проходясь пальцами по футболкам. Не торопится, ему бы отдышаться, но что-то безрассудное тянет его обратно к Ларри. — Держи.       Хватает самую верхнюю. Кидает. Черная, как оказывается, майка прилетает Джонсону прямо в лицо. Сал нервно сглатывает. Бледная кожа Ларри покрыта мурашками от прохлады, которую Фишер не чувствует из-за теплого свитера. И его передергивает, до самых костей пробирает черт знает каким ощущением, но оно как патока тянется, медленно дробя суставы приятной дрожью. Подрагивающий кадык. Тонкие ключицы. Выпирающая косточка у запястья. Темные родинки на шее. Салли нравится, нравится, нравится.       Все кажется странным в этом дне. И даже атмосфера, что наполнена таинственностью, нерешительностью и ноткой чего-то нового, что Салли пока незнакомо и непонятно. Необычный Ларри и его непривычный взгляд, который вот-вот дыру проделает в протезе Фишера. Жутко. Жутко интересно и одновременно страшно. И как назло, Джонсон заговаривает: — Чувак, сними протез. Я прошу тебя. — Теперь тишина становится звенящей. — Пожалуйста. И я скажу, что случилось.       Его голос звучит настойчиво. Уже не напоминает шуточную просьбу и Сал заметно напрягается, стараясь сделать так, чтоб слова его прозвучали более небрежно и отстраненно: — Без этого. — Да ладно. Ты также можешь мне доверять, чел. Серьезно. — Ларри рывком поднимается с кровати и делает несколько шагов к Салли, который, наконец, понимает, что страх открыться в нем куда сильней остальных желаний.       Джонсон чувствует, что рискует. Что норовит переступить ту черту, которая приведет к полному краху. И его руки холодеют от волнения, чуть подрагивают, но он не останавливается, приближаясь к Фишеру. А тот дышит через раз, не зная, куда деться от спутавшихся мыслей, что словно змеи бешено извиваются, жаля друг друга. Страшно, страшно, страшно. Слишком все по-другому теперь. И Салли абсолютно не понимает, почему его настолько трясет от того, что Ларри вдруг, совершенно внезапно отреагирует как все. Жизнь научила Фишера немалому, и в голове он привык прокручивать все варианты возможных событий. — Это другое, — Сал запинается, будучи уже не в силах смотреть в топкие темные глаза.       Ему бы отойти, сделать пару шагов назад, но ему не хочется отступать. Никогда не любил давать заднюю, даже в такой мелочи. И чем ближе Ларри, тем оглушительней колотится сердце. Стреляет глазами вниз: на черной майке принт «КоЯn». Еще ниже: металлическая цепочка, прикрепленная к шлевкам джинс.       Ларри всем своим существом чует нерешительность, засевшую в Салли. Он ведь сам никогда не рискнет показать свое лицо, а это важно. Металлист докажет ему, что в этом мире не все идет по одной стезе. — Руки убрал, — сквозь зубы проговаривает Фишер, когда длинные пальцы касаются холодного протеза и ловко прослеживают черный ремешок с застежкой-пряжкой.       Сал чувствует, как внутри него пробуждается нечто темное, мрачное. Он вцепляется в руки Джонсона, не позволяя тому справиться с нехитрой застежкой. Крепко держит, с каждой секундой стискивая чужие руки сильней и сильней. Фишера жрут изнутри собственные страхи, облаченные в черное, красное, серое. Одним скопом кидаются и, разрывая в клочья выдержку, которая и до этого по швам расходилась. Глаза застилают злые слезы. Из-за Ларри. Из-за трусости. Из-за того, что он тот, кем является.       У Салли не было друзей. И тем более, не было тех, кто вызывал в нем такое буйство эмоций, как этот неугомонный металлист. Он понимает, что на самом деле его так мучает. Но это «непозволительно». Ему стоит радоваться уже тому, что он обзавелся другом. Другом, который стоит буквально вплотную и безотрывно смотрит на Салли, пытаясь заглянуть тому в глаза.       И все-таки, разве это честно? Ларри ничего не скрывает от друга, и Фишер знает почти все, вплоть до того, в каком ящике металлист хранит нижнее белье. Но то, что скрывается под протезом, — совершенно другое дело. Потому что он урод. Может, какие-то черты прошлой внешности и сохранились, но этого ничтожно мало. И все же Фишер знает, что давать шансы можно бесконечно, но вместе с тем, он понимает, что все разные. И если уж Ларри, как остальные, захочет сбежать, то не лучше ли узнать правду сейчас? Сал привык к жестокости. — Да, давай, — шепчет и в интонациях его сквозит злая ирония. — Хочу посмотреть, как ты пересрешь с моего лица.       А Ларри не отвечает. Он аккуратно выуживает ремешок из-под металлической застежки. Сначала один, затем второй. Медленно. Сал хватается за край протеза и от напряжения костяшки белеют. Вся его суть словно сальто делает вместе с сердцем, которое будто к самой глотке подскочило и не дает вдохнуть. Кисти рук немеют, но Фишер резким движением убирает от лица протез.       Ждет, считая секунды, пока Ларри молча вглядывается в испещренное багряными рубцами лицо. Прослеживает рваные полосы, скользящие замысловатыми узорами по щекам и тонкие шрамы от хирургических нитей на скулах. От уголка тонких губ идет широкая темная уже зажившая ссадина, при взгляде на которую кажется, будто Салли некий сюрреалистичный персонаж с вечной ухмылкой, что тянется почти до самого уха. Про отсутствие правого глаза Ларри давно знал, сам догадался и ограничился всего одним вопросом, на который получил утвердительный ответ. В то время лезть к Фишеру по поводу протеза было слишком нагло. А теперь Джонсон может аккуратно провести пальцами по шраму, разделяющему правую бровь на две части. — А ты ныл, как школьница, которую в первый раз зажали. — Салу кажется, что его окатили ледяной водой, которая разом смыла все предрассудки и страхи.       Одной ехидной фразочки Фишеру вполне хватает, чтобы поднять голову и, наконец, посмотреть Ларри в глаза. Тот довольно зубоскалится, смотря прямо, не стараясь отвести взгляда. Даже не вздрагивает. Медленно наклоняется и мягко кладет свою ладонь на руки Салли. Секундное недоумение встречается смешком, после которого металлист резко вырывает из ослабевшей хватки протез. Парень отскакивает в сторону, чуть пошатывается, но все же держится на ногах. — Ну Ларри, ну блять!       Джонсон будто задумавшись, прикусывает нижнюю губу, а затем, подмигнув Салу, кладет протез на высоченный шкаф. А Фишер мечется, хватаясь то за окрыляющую радость, то за разгорающееся негодование, ведь на этом сраном шкафу столетия никто пыль не протирал! Он, конечно, каждый день чистит протез, но один Дьявол знает какая херня обосновалась в том срачевнике. Никакого спирта не хватит, чтоб отполировать до блеска свою «броню». — Верни, — произносит с нажимом, но сейчас Салли кажется, что голос его без протеза стал менее внушительным.       Легкая хрипотца остается, но некая безэмоциональность из интонаций исчезает. Может, потому что теперь все чувства Фишера открыты для окружающего мира. Это смущает его не меньше слов Ларри: — А что мне за это будет?       Морщится, чуть прикрывая глаза. Джонсон лениво приближается к постели, идя лицом вперед, не желая отворачиваться от сконфуженного Салли. Обычно этот мелкий провокатор всегда находит, что ответить, а сейчас он действительно растерян. Ларри кажется, что это выглядит трогательно. Все эти его чувства косички сплели из тянущихся по всему телу нервов. Настоящее лицо Сала на самом деле потрясло его в некотором плане. Не сказать, что он ожидал что-то похлеще, но все эти шрамы будто отражали суть всего Фишера. Израненный. Изломанный. Всегда один на один с истинным собой, который от других прячется под протезом.       Царга кровати под ноги бьет, и металлист с шумом падает на скомканное одеяло. — Думал, я тебя кину? Это, знаешь ли, обидно, Сал. — Джонсон на ощупь вытаскивает из валяющейся толстовки пачку с единственной сигаретой. — Я бы сказал, что ты мне в душу плюнул. — Все делали именно так. — Я — все? — Укол от въедливой совести ощущается слишком болезненно, но выдавить банальное «прости» Салли отчего-то не может. — Если б я не боялся, что ты меня кинешь, то показал бы свою рожу при первой твоей просьбе.       Самыми сильными людьми, которых Ларри в своей жизни встречал были его мать и Салли. Поначалу этот мальчишка его настораживал своим бесстрашием и аурой отчужденности. Металлист даже думал, что Сал тащится от вида крови и подобного трэшака. Но тот оказался до ужаса невинным, по мнению Ларри. Фишер предпочитает пассивную борьбу. — Ты обещал рассказать мне… — Не-а. — Джонсон прищуривается, борясь с собой и желанием выпалить все разом. Все, что накопилось и гложет его, давя ужасающим грузом на плечи. — Это так не работает. Снял-то протез я. — Эй, Ларри-Схерали, — интонации Салли внезапно меняются, приобретая оттенок беззлобной язвительности. — С какого ты пошел лизать столбы, а?       Металлист мгновенно затихает. По позвоночнику пробегает холодок, а кисти рук сковывает. Алкоголь медленно прекращает туманить разум, и осознание собственных действий смачно бьет по затылку. И если б был вразумительный ответ.       Я хотел тебя увидеть. Мне было одиноко. Ты мне нравишься. Я обожаю тебя до экстазной лихорадки. — Придурок, я тебя спалил.       Салли смотрит из-под опущенных ресниц, подмечая про себя в очередной раз, что синяки у Ларри под глазами стали более отчетливыми. А последний вовсе обмирает. Так и сидит, зажав между пальцами сигарету. — Ты, типа… Видел, что я… Ну… — Ага, воспылал страстью к элементу уличного декора. Только почему-то после того, как бросил мне мессагу.       Фишер приваливается к шкафу, чувствуя себя доминирующим в сложившейся ситуации. Ему это нравится, но больше ему бы понравилось кое-что другое. Чего греха таить, нервы у Салли ни к черту. Они сдают. Просто никто об этом не знает. Именно по этой причине он кинул Ларри перед выходными, отчаянно коря себя за «неправильность». Может, Трэвис был и прав? Не компашка, а полнейший вертеп. Одна Эшли фигурирует, как нормальная и то, есть мыслишка, что парни ее просто плохо знают, и за милым образом прячется та еще штучка. В тихом омуте, как говорится… даже черти могут омут осадить.       Сал слишком дорожит дружбой. Он не верил, что когда-нибудь ему удастся заиметь таких друзей, которые с тобой в любое дерьмо полезут. А первым и самым лучшим стал Ларри. И разве стоит разрушать все, что они создали нелепыми откровениями? Без протеза Фишеру непривычно, потому что его лицо пылает и это видно. Внезапно до него доносится обрывок фразы, что теряется на фоне давящих размышлений. — Я не расслышал, прости. — Аааааа, — Джонсон протяжно выдыхает. — Бро, если ты решил таким способом меня проигнорить, то это, блять, вообще не круто. Мне правда херово, понимаешь? И станет намного легче, если ты просто примешь это. Не сказал бы сейчас, меня б разнесло к чертям собачьим.       Отношения, колебавшиеся последние месяца три на границе дружбы и странной привязанности резко накрениваются. Оба чувствуют это. У Салли потеют ладони, а из-за свитера становится ужасно жарко. Уши горят. — Я не буду тебя игнорить, если ты повторишь, — в горле пересохло и голос звучит низко, даже шипяще.       Джонсон думает, что это шанс. Шанс промолчать, закрыв тему плохой шуткой и предложением врубить чего-нибудь мозгодробильного. А потом разделить на двоих последнюю сигарету. И поржать над Салом, который будет неуклюже отнекиваться, вспоминая первый неудачный опыт. — Хей, я сказал, что ты мне нравишься. — Колесико зажигалки щелкает и от кончика сигареты тянется тонкий белесый дымок. — В том самом гейском плане. Ты понял, короче.       Он не разделит ее ни с кем. Просто выкурит сейчас, чтоб не сдохнуть сразу, как только хлопнет дверь его комнаты. Ларри опускает голову, просто не смеет поднять глаз на Фишера, который до сих пор не шелохнулся. Так и стоит, скрестив ноги.       А, нет. Вот и зашевелился. Только не в сторону выхода. Металлист на секунду забывает все слова и, кажется, у него сейчас даже мыслей нет. Восхитительно пустая голова. Шаркающий звук чужих шагов оглушителен. Перед глазами сначала возникают синие, слегка замызганные кеды, а через миг лицо Салли. Он сидит перед Ларри на корточках, взирая с каким-то заговорщицким предвкушением. И впервые замечает, насколько сильно отличается неестественный правый глаз от левого, что по цвету однозначно светлее стеклянного. — Я тебя даже поцелую, если ты уберешь от лица это дерьмо. — И не дождавшись ответа, Сал отбирает сигарету. Тушит в пепельнице, что на полу стоит, не отводя глаз от Ларри. Ошарашенного и такого потерянного. — Если только, ну… Тебе не противно.       Джонсону чудится, будто он пригоршню гвоздей проглотил. Горло дерет нещадно не пойми от чего, но его буквально несет, разрывает словесным потоком: — Чел, черт! Да у меня от тебя башню рвет. Ты слишком милый для такой роли. Тем более, ты ж ни разу не целовался, или я что-то…       Сал цепляется за лямки растянутой майки, рывком дергает Ларри на себя. Губами тюкается в горячую щеку, лихорадочно соображая, что ему делать дальше. Тема любви и отношений его никогда не трогала чисто из того, что он и не рассчитывал на появление чего-то подобного в жизни. Поэтому Салли осторожно кладет прохладные пальцы на скулы металлиста, прося этим легким касанием дать ему еще одну попытку. И на этот раз он прижимается своими губами к сухим потрескавшимся губам Ларри. От стыда Фишера колбасит хлеще, чем тогда, перед экзаменами. Но прикасаться к Ларри неизменно хочется, несмотря на смущение. Кончиком языка касается крохотных ссадинок, зубами несильно впивается в них, стараясь расшевелить подзависшего Джонсона. А тот только лыбу давит и Салли понимает, что ржут именно над тем, что он чепуш безопытный. — Так себе? — Сал исподлобья глядит, нутром чуя, что сам себя сейчас сожрет от одной только усмешки металлиста. — Ну. Ощущение такое, словно я младшеклассницу растлил.       Фишер нервно цыкает, борясь с желанием улететь отсюда к хренам. Но ноги не держат и, кажется, он рассыплется, если его окатит еще одной волной напряжения. Перегорит и сдохнет тут же. — Эй, мне нравится, что ты такой, бро. Даже похожий на младшеклассницу. — Завались, придурок.