Инфинитив

— Ты не разберешься, спрягая глаголы на его крыльце. Знать бы, какие они, эти глаголы. Подозревать, например. Подозреваю, что он лжёт, сижу за шторкой, играя в сталкера. Подозреваем — уже не одна, потому что дурной пример заразителен, а верить умнице Спенсер намного практичнее, чем Эмили. Лепишь на него клеймо «убийца» и не подозреваешь даже, как хочет он уйти, вскрыть крышу своего воскового домика, где в каждом тёмном углу — скользкие змеиные кольца. Где за каждым поворотом что-то ждёт его, шипит и бросается. С-с-с-с. Слепая сестра-садистка. Но жестокие реалии таковы, что никто не видит правды. И Спенсер тоже. Верит только той истине, что на удачу высветила карманным фонариком в кромешной темноте. Тоби виновен — вот она — правда. А дальше? Гнать. Или обидеть всё же? Для Спенсер, в итоге, они сплавляются воедино. Пялится сухими глазами в потолок еженочно — и гонит мысли о том, что ошиблась, что запараноила, что Элисон смеётся над ней сейчас в своём гробу. Глупая Спенсер, наивная Спенсер, бросилась в первую же приоткрывшуюся дверь — ну, разве этому я тебя учила? Гнать прочь от себя все, что движется и дышит, как-то быстро и ненавязчиво входит в список её домашних обязанностей. Сбрасывать звонки Арии, не открывать Эмили, грызть себя за то, что снова обидела Ханну. Спенсер не берет в расчёт, что и Тоби она обижает тоже. Вот так, чисто по-человечески и без всякой драмы. Каждым взглядом, словом и движением. Спенсер не думает об этом даже — какая обида может быть у потенциального убийцы? Какое сердце? Но смотри. Смотришь? Это убийца плачет за мусоркой? Это убийца дышать не может потому, что пара детишек увидели в нем чудовище и перебежали на другую сторону улицы? А ты, Спенс? Из-за быстрого бега не хватает воздуха? Или же давит то, что ты этого чудища увидеть не можешь, хоть и стараешься со всей своей фамильной упертостью? Может, слепая здесь вовсе не Дженна? У неё сердце колотится так, что никак не объяснить анатомически. Сценарий этого шоу больше не в её руках — остаётся только смотреть, но даже не из зала, а откуда-то из-за кулис, из-за пыльной бархатной шторки. У неё какой-то сбой в системе, перегрев — все нули меняются на единицы, и код больше не читается. Спенсер больше не читается. Она — переменная, не найденный икс в бесконечном уравнении Э. А Тоби — соседний ей игрек. И как она только просмотрела, упустила момент, когда даже в собственной голове перестала связывать его имя с Эли? Тоби — это Тоби, не больше. Возможно, все-таки больше. Тогда, когда Спенсер не отворачивается, как положено воспитанным девочкам, и пялится на него через щель в двери-гармошке. И слово на доске для скраббл выходит совсем уж бессмысленным. Или когда отвечает на поцелуй, вместо того, чтобы вызвать полицию. Но не будем отвлекаться. Теперь держи. Его руку, если вдруг станет страшно — так же, как когда-то держала его за главного подозреваемого. Держи, потому что отпустить уже не выйдет — и, на этот раз, выходки Э тут совсем не при чем. Спенсер сама не знает, как. Просто хватается за него, как за соломинку, и пытается не захлебнуться. Молится, чтобы её не сбросили ненужным балластом — до дна недалеко, а тонет она быстро. Держи в курсе, если вдруг потянешь его вместе с собой. Тоби въедается в подкорку, дрожит на ресницах невыплаканной обидой — жуткий соседский мальчишка остаётся единственным, кто верит. Без оговорок, без тайных связей с Э, Элисон и кем бы то ни было ещё. Спенсер сложно вспомнить, что спрягать эти глаголы она начала на его крыльце. Да и она ли это была? Вытянутая струной, выдержанная в спирте и кислоте — не разъело, не смыло с кукольных щёк глазурь. Спенсер доходит до последнего глагола и ставит точку. Зависеть. Зависеть — это не зависать с парнем на вечеринке, чтобы утром не вспомнить его имени. Зависеть — это вот так, до самых лёгких, до пальцев, завязших в ткани его футболки. Это обрезать поводок, чтобы на глазах у сестры и матери броситься ему в руки. И больше не меняться ни в числах, ни в лицах.