***
«О цене не беспокойся!» — заявляет маркиз, и Дик беспокоится не на шутку всю дорогу. Он настолько потрясён и растерян, что и не замечает это в конце моста. Огромное дерево, оплетённое лианами, покрытыми слизью, блестящей в свете фонаря, освещающего их. Огромные твари, что-то среднее между злющим слюнявым бульдогом, только почему-то цвета гнилых зубов и в перьях, и крокодилом-переростком. — Что ж, ты здесь Воин, — отвечает на его немой вопрос маркиз, и чуть подталкивает его вперед. — Вот и воюй. Их спутник замирает посреди моста, скучающе глядя в закат. Ричард понимает: ловить здесь нечего. И идёт вперёд. Медленно, шаг за шагом, выставив перед собой нож Охотницы, приближается к этим тварям, а когда до них остаётся полметра, когда одно их чудовищ скалит зубастую пасть, что-то пролетает над головой Ричарда. Это «что-то», — стрела, выпущенная маркизом из арбалета, — вонзается монстру в шею, и тот падает замертво, окатив Дика с ног до головы липкой и вонючей зелёной жижей. Маркиз убивает второго, и подходит ближе, брезгливо треплет Дику волосы, вытирает руку о штаны и роняет: «Ну ты бы ещё зубочистку взял». Больше ничего особо опасного — если не считать пропасти с лавой на дне, теней и мародёров — им не встречается. В конце путешествия Грач сует Ричарду в руки старинную книгу, сломанные серебряные часы и, обожемой, упаковку теннисных мячиков.***
— Спасибо, что прикончил тех… этих… ну в общем, спасибо, за помощь, — скомкано благодарит Рич на обратном пути, в глубине души зная, что одним спасибом он не отделается, и Карабас подтверждает это: — Спасибо в карман не положишь, мой дезориентированный друг. Хотя, то, что мне от тебя нужно, тоже не положишь, но всё же. Они приходят в место, которое в Верхнем Лондоне назвали бы отелем, и снимают один номер на двоих. Событие третье: маркиз целует его, едва Дик выходит из ванной. Вдавливает лопатками в стену, кусает его губы, цепляется, как утопающий, и шепчет: — Ты и не представляешь, Воин, как я тебя здесь ждал. Какого чёрта ты думал так долго, а? Ричард не отвечает, но думает вдруг, что если это и есть цена за помощь, то он здесь — самый нуждающийся, и он не прочь платить её вновь и вновь.