Моцарт-таки отравил Сальери

      От болезни не осталось и следа. Теперь, в конце месяца после Рождества, Вольфганг снова стал похож на себя. Антонио заходил к Моцартам на протяжении всего декабря и января, но в это воскресенье почему-то не пришел. И снова тоска овеяла Амадея. До обеда он ничего не ел, даже несколько раз бросался к шкафу, где за потайной стеночкой хранился заветный бутылек, приобретенный им еще года два назад. Где же Сальери? Поддавшись импульсивному порыву, Моцарт, недолго думая, оделся и выскочил на улицу. Ветер сбивал с ног, поэтому Амадею пришлось взять экипаж. Первым делом он направился к итальянцу домой.       Когда Вольфганг стоял на занесенном снегом пороге богатого дома, церковные колокола пробили три. Амадей, не задумываясь, постучал в дверь. Через полминуты ему открыла Тереза.       — Антонио дома? — Вольфганг краем сознания зацепился за то, что назвал коллегу по имени, чего не позволял себе никогда; но сейчас не мог сейчас держаться этикета и чувствовал, что сердце его скоро не выдержит: так сильно оно колотилось в груди.       — Да, разумеется. — Женщина впустила гостя в дом и помогла ему раздеться. — Только он с утра чем-то занят у себя в комнате, я бы не стала его беспокоить.       — Будем надеяться, он не прогонит меня.       Вольфганг взметнулся по лестнице и в миг оказался на втором этаже. Заветная комната, всего в паре метров… Моцарт преодолел это расстояние лишь за один шаг и, замерев у двери, тихо, почти робко постучался:       — Сальери? Это Моцарт, могу я войти?..       Дверь открылась, и Сальери, воровато оглядевшись, затащил композитора в комнату, выверенным движением закрыл дверь на замок и прижал Моцарта к ней же. Тот не смог вымолвить и слова, только ошарашенно смотря на итальянца.       — Меры предосторожности, — пояснил Антонио. — Двадцать седьмое, черт возьми! Это значит…       — Мой день рождения, — выдохнул Амадей, неуверенно улыбаясь. Он знает?..       — Вот именно…       Сальери отошел к какому-то непонятной формы предмету, стоящему на полу, и точным движением сдернул с него ткань. Вольфганг не мог поверить своим глазам.       — Вы серьезно?.. О, мой бог…       Вольфганг, почти не дыша, подходит к небольшому органу. Это было в новинку: такие были только у очень богатых людей. В самом деле — кто осмелится иметь дома часть интерьера любой церкви? Внезапно в композиторе проснулась детская любовь к этому инструменту. Он робко потянулся к клавишам и опустил кисть. Тут же труба задушенно просипела внутри. Моцарт обошел этакий ящик и приметил небольшую дверцу сбоку: там были расположены меха. Юноша вопросительно обернулся на коллегу.       — Мне нужен калькант*… Придется нанять еще одну служанку. — он едва заметно усмехнулся, но Сальери обнаружил это лишь по веселым искоркам в голубых глазах.       — Полагаю, сейчас я могу вам помочь.       Практически спустя пару мгновений до Моцарта дошла одна простая истина, от которой стало невыносимо стыдно.       — Поэтому вы не могли приходить? Вы были заняты…       — Положим, так... — Антонио самодовольно улыбнулся и подошел к инструменту. Мастер, у которого итальянец с огромным трудом купил это чудо, рассказал в мельчайших подробностях, как что работает и что нужно делать, чтобы шел звук. Подмастерью, который должен был постоянно качать меха, композитор явно не завидовал.       — Спасибо вам… — Вольфганг задумчиво смотрел в пол, не зная, как реагировать на столь дорогой подарок. — Но почему именно орган? Почему не маленькая скрипка?       — А разве скрипки у тебя нет? — скептически поднял бровь Сальери, решив, что они могут перейти на «ты», будучи наедине.       — Есть, но… — Амадей все же недовольно поджал губы, — Скрипок много не бывает.       Сальери тем временем уже пододвинул стул для себя и устроился рядом с органом, готовый качать меха с помощью небольшой педали. Моцарт мотнул головой и послушно сел на скамью. К его огромному стыду, ноги едва дотягивались до ножной клавиатуры, и юноша принялся искать, как можно опустить сиденье. Сальери молча наблюдал, как невысокий коллега подстраивает инструмент под себя. Впервые он услышит, как Амадей играет на органе. Его не должно разочаровать…

***

      Амадей с трудом оторвался от нового инструмента. Пусть он сильно уступал церковному, уменьшенная версия органа впечатляла. Почти все возможности были сохранены искусным мастером, но звук, конечно, не завораживал так же, как под сводами старых храмов.       — Как я могу отблагодарить вас? — австриец вышел из-за мануалов и посмотрел на коллегу. Тот еще не до конца опомнился. Кажется, он еще не слышал этой музыки. Моцарт импровизировал? Но как достойно! Каждая нота была выверена, каждая была правильной, и композитор совершенно не сбивался в течение игры. Музыка лилась из него и была его прямым продолжением.       — Ох, мой друг… — Сальери поднялся и поправил домашний сюртук, морщась: похоже, завтра он будет прихрамывать. Моцарт играл больше трех часов — он посмотрел в окно, где было черным-черно, и только снег устилал темные улицы, — и ноги в конец одеревенели, хоть мужчина менял их. — Это ведь подарок.       Амадей скептически осмотрел капельмейстера. Он понимал, что доставил немалое неудобство коллеге.       Раскрыв рот, чтобы что-то сказать, Моцарт захлопнул его, поджимая губы и что-то для себя решая. — Что ж… — он не поднимал больше глаз, все еще не уверенный в правильности своих действий. — Тогда можно ответить вам тем же?       Сальери затаил дыхание. Он не знал и не мог предугадать, что выкинет австриец. Последняя фраза вызвала улыбку.       — Я не умею играть на органе. И вряд ли бы хотел. Это не по моей части, пожалуй.       Амадей сдержанно покачал головой и отошел к дивану, который стоял у окна. Тот самый диван, на котором он когда-то уснул, и… Моцарт коротко поманил мужчину к себе. Он имел в виду не орган...       Сальери медленно опустился рядом с юношей, все еще гадая, что же он задумал. Амадей все еще сидел, склонив голову вниз. Вдруг он решительно вскинулся и в одно мгновение припал к чужим губам, крепко зажмурившись. Теперь назад дороги не было.