Прошлое и настоящее

• Иногда случаются дни, когда без дополнительной стимуляции, память подсовывает мне фрагменты прошлого. Разумеется, яркие. Какие же еще. Так бывает, когда мне предоставляют слишком много времени наедине с самим собой. Стая обладает оригинальной особенностью полностью исчезать из поля моего зрения именно тогда, когда мне того меньше всего хочется. Сегодня один из таких дней. Птицы разлетелись, и Гнездовище в моем распоряжении. Думал, употребить настойку, но организм дал понять, что и без нее паршиво, не стоит. Нет, так нет. Не вижу смысла насиловать собственное тело. Над ним и так в свое время провели неслабое такое насилие. Ныряю в воспоминания, обычно не приносящие ничего, кроме боли. О том, что мы «не такие», нам твердили с тех пор, как мы с Максом вообще что-то начали понимать. Не такие. Неполноценные. Уроды. Мы не вписались в их идеальный мир с самого своего появления, будто были виноваты в этом сами. Двое, но по злой иронии в одном теле. Первые пять лет мы скорее были одним целым. Хотя и представляли собой два противоположных по характеру человека. Нас выкинули, как котят… Хотя нет. Котят неугодных люди просто топят. Нам повезло немногим больше. Нас вышвырнули из дома. Ну, как вышвырнули. Не совсем, конечно. Сбагрили в интернат, вычеркнули, как мне казалось, из истории семьи. Хотя какая там семья? Мать повесилась. Сразу, как увидела, кого произвела нас свет. Об этом нам не забывала напоминать бабка. Родись мы двумя здоровыми пацанами, она, может, и была бы жива. Как по мне — так это ложь. Повесилась она, скорее всего, от того, что наш папаша растворился из ее жизни еще до нашего рождения. Так или иначе, семья решила вычеркнуть нас из своей жизни, хотя стоит отметить, что перед тем как это сделать, над нами совершили, как по мне, так бесчеловечное насилие: попытались разделить. Кто-то там напел бабке, что так будет лучше для нас. Ага, восемь раз лучше. Я смутно помню, что было до операции. Помню только страх. Не свой. Я, скорее, испытывал любопытство: а как это, когда я один и сам по себе. Макс, словно, чувствовал что-то, его трясло. Внутренне, конечно. Он старательно скрывал это. Пытался, во всяком случае. Но разве мог он скрыть что-то от меня? Мы тогда еще были слишком одним, чтобы он мог отгородить от меня свои эмоции. Я, как мог, пытался его успокоить. Он не верил. Сейчас, размышляя о том дне, я начинаю думать, что он даже не предчувствовал, а почти наверняка знал, что выживет только один из нас. Но тогда я и слушать не стал его размышления на эту тему. Я верил, что мы оба будем жить. Просто немного иначе, чем сейчас. • Я хорошо помню, как открыл глаза после вмешательства, переменившего мою жизнь. Нашу жизнь. Было немного тошно и больно. Но главное… Главным было даже не то, что я испытал боль, главным было ощущение пустоты и паники. Я не чувствовал брата. Я не слышал его дыхания рядом с собой и паниковал. Это было непривычно и страшно не слышать его дыхания. Я попробовал подняться, но грохнулся обратно. Тогда я предпринял отчаянную попытку развернуться на бок, чтобы хотя бы увидеть Макса. Я надеялся, что он где-то тут, где-то рядом. Попытка принесла волну боли, но я увидел то, что хотел: брата. Ему было, по всей видимости, куда хуже, чем мне. Во всяком случае, он почти не подавал признаков жизни. Меня накрыла истерика. Я заставил себя сползти с постели и отправиться к нему. Я знал, что должен сейчас быть рядом. Ему это поможет. Ну всегда же помогало прежде. Попытка встать. Падение и острая боль. Еще попытка. Черт, да как поймать равновесие, если все так поменялось? С пятой попытки кое-как, цепляясь за все, что попадается, с трудом ползу к кровати брата, шепча его имя и умоляя цепляться за жизнь и не оставлять меня. На созданный мной шум погрома прибегают врачи и пытаются оттащить меня обратно в мою постель. Ору и кусаюсь, вырываюсь, давая понять, что все равно сбегу, потому что должен быть рядом с ним. Врачи тихо ругаются, зачем-то снимают с меня бинты, что-то делают с раной. Я пытаюсь вырваться — к черту мои проблемы, я нужен Максу. Наконец, до взрослых доходит, на что я так активно намекаю, и меня переносят к Максу. Устраиваюсь рядом и сжимаю его руку. Словно, получив опору, он выныривает из небытия и возвращается ко мне. Слабо улыбается и шепчет « спасибо»… Хлопает дверь, вырывая меня из воспоминаний. Стая умеет не только исчезать, но и материализоваться в самый неподходящий момент. Гнездовище оживает, заполняясь своими и несвоими. Я вздыхаю, отложив в очередной раз мысли и воспоминания, и наблюдаю со своей стремянки за жизнью внизу. Стая…