Какая встреча, Юри-кун!

Хасецу – один из тех типичных маленьких городов, рассеянных по всему свету, выбраться из которых хочется как можно скорее, и, желательно, раз и навсегда. В таких городках обычно нет ничего примечательного, того, что осталось бы в памяти на всю жизнь, и, вспоминая о котором, сердце кольнуло бы легкое чувство ностальгии. Из таких городков бегут, как только подворачивается возможность, и забывают о них, стоит открыть для себя новые, неизведанные ранее горизонты огромных, вечно шумных мегаполисов. Юри Кацуки, не смотря на выбранную еще в детстве профессию, к таким людям не относился. Свой городок с единственной достопримечательностью – замком без известной на весь мир истории – он любил, как любят что-то близкое, родное, не имеющее аналогов. Незаменимое. За всю свою карьеру он побывал во многих странах, но ни один город, который он посетил, шумный, не засыпающий ни на одну секунду, сияющий множеством огней, не привлек его внимания настолько, чтобы хотя бы на секунду задуматься о смене места жительства. «Там хорошо, но мне туда не надо»* - сказал бы он, если б слышал замечательную песенку Высоцкого. Но эту песню он не знал, как и ее исполнителя. Да и вообще, могучий русский язык давался Юри очень нелегко. Каждое новое слово он выговаривал со скрипом, иногда даже заикаясь. Прибавьте к этому страшнейший акцент, и сразу станет понятно, почему Никифоров во время таких уроков постоянно скрывал лицо за раскрытым, потрепанным от времени, учебником, странно покашливая, а Юрио, который в последние годы уж слишком зачастил с визитами на горячие источники, просто, в открытую, ржал. И только Отабек, изредка приезжающий вместе с Плисецким, не выражал никаких эмоций по этому поводу. Пока двое русских пытались взять себя в руки – что получалось у них, к слову говоря, отвратительно – казах, все с тем же отсутствующим выражением лица, негромко и совершенно спокойно, объяснял краснеющему от стыда японцу, как нужно правильно произносить то или иное слово. Это было одной из главных причин, почему Кацуки, мягко говоря, России сторонился, и в Санкт-Петербург, повидаться с семьей Виктора и отметить с ними какой-нибудь из их традиционных праздников, ездил с большой неохотой. Которую, как и положено жителям Страны Восходящего Солнца, старательно скрывал за вежливой улыбкой. Виктор знал, как Юри бывало, порой, неуютно находиться среди многочисленных родственников Никифорова, собирающихся вместе на новогодние или майские праздники. Из них всех английским владело всего несколько человек, из-за чего общение становилось довольно проблематичным. Кацуки было очень неловко спрашивать перевода у возлюбленного через каждые пять минут, поэтому чаще всего он просто уходил на кухню, помогать Ирине Львовне, матери Виктора (которая, к слову говоря, английский знала в совершенстве) и оставался там до окончания торжества. Периодически чуть ли не пинками выгоняя оттуда самого Виктора, который порывался составить ему компанию, потому что «Ты и так очень редко видишься со своей семьей, Виктор, я не могу забрать у тебя еще и этот день». Виктор хоть и чувствовал себя немного виноватым, но был безумно благодарен, что Кацуки ни разу еще за все годы их отношений не жаловался, все понимал, да и вообще он у него самый лучший, и черта с два он его куда от себя отпустит дальше вышеуказанной кухни. Хотя, бывали и исключения. - Да нечего мне там делать! - Ты и здесь не особо не развлекаешься. - Неправда… - Мамы завтра не будет. - Да, но… - Юрка с Отабеком тоже, если ты о них. - Д-да? - Да. У них там свой какой-то праздник на завтра намечается. Не знаю… День, когда у нашего Юрио, наконец, закончился переходный возраст? Давно пора, двадцать лет уже через пару недель, а он – все такая же язва. - Сказал тридцатидвухлетний мужчина с разумом первоклашки. - Вот хорошо, что их завтра не будет… Юра неправильно учит тебя русскому языку. Хотя, если они даже и передумают, и приедут на наш праздник, ты их не увидишь. Потому что будешь за сотни километров отсюда готовиться к своему. - Ви-и-икто-о-ор… Они спорили уже несколько часов. А началось все с разговора с мамой Юри по скайпу, по ходу которого та оповестила сына, что его приглашают на встречу выпускников, что состоится через три дня. Виктор, только услышав это, тут же радостно провозгласил, что с удовольствием познакомится со школьными приятелями Кацуки, а то, что это такое – столько раз уже побывал в родном городе японца, а ничего, кроме катка, там не увидел, и ни с кем, кроме семьи Нишигори и Минако, толком и не поговорил. Нет, в замке Никифоров тоже побывал, один раз, в свой самый первый визит в Хасецу, но после того, как он, на радостях от новых впечатлений, совершенно случайно, чуть не разбил какой-то неизвестный, но очень ценный артефакт, дальше внутреннего двора его больше не пускали. Юри, сразу после Никифоровского «Мы обязательно приедем, Хироко-сан!», спешно попрощался с матерью, сбросил звонок, и… И, собственно, с этого их спор и начался. - Мне совершенно нечего там делать, - в черт знает какой раз повторил Кацуки, к слову говоря, уже гораздо неуверенней, чем в самом начале их «словесного поединка». - Юри, это же встреча выпускников, понимаешь? – сменив тон с убедительно-твердого на мягко-разжевывающий, каким часто пытаются что-то объяснить своим малышам порядочные мамы, произнес Никифоров, пододвинув стул, на котором сидел, чуть ближе к японцу. – Школьные друзья, первая влюбленность… Неужели тебе не хочется вспомнить все это в кругу старых знакомых? Я понимаю, если бы ты был таким же поросенком, как при нашей первой встрече, можно было б постесняться. Но ты же прекрасен, знаменит на весь мир, ты лучший… А может, ты боишься, что они из зависти не захотят с тобой разговаривать? – догадался он, и прижал мгновенно покрасневшего японца к себе, добродушно усмехаясь. - Виктор, твоя мама… - пискнул тот едва слышно, косясь в сторону Ирины Львовны, которая, не обращая внимания на мальчишек, лихо нарезала какой-то салат, напевая под нос одну из песенок советских времен. - Если бы они завидовали, они бы не прислали тебе приглашение, глупый, - пропустив его писк мимо ушей, продолжал Виктор, воодушевленно так, что даже бы Юри, который Плисецкий, окажись на месте несчастного Кацуки, усомнился бы в своем мнении, и, оставшись без единого аргумента, просто бы вдарил старшему земляку-товарищу в нос, весьма достойно завершив тем самым этот глупый спор. Но не Юри Кацуки. Нет, только не он. - А вот и неп-правда! – снова заикнувшись, возразил он, все так же неуверенно. – Я как-то несколько лет назад смотрел одну дораму, так там тоже девочку пригласили на встречу выпускников, говорили, что хотят все извиниться перед ней, за то, как насмехались над ней в школе, а когда она все-таки решилась и пришла, они как начали над ней издеваться… Если бы ее друзья не пришли вовремя на это мероприятие, ее совсем бы загнобили, бедняжку…** - Думаешь, твои одноклассники хотят устроить для тебя что-то такое же? – Никифоров нахмурился, а после, под еще один возмущенный писк своего возлюбленного, крепче обнял мгновенно раскрасневшегося юношу, словно желая защитить его от всего зла в мире. – Юри… А хочешь, я поеду с тобой? Если кто из них скажет тебе что-то обидное, я его… - Нет! – не найдя никакого средства, чтобы остудить горячий русский темперамент хотя бы на пять минут, Кацуки, извернувшись, зажал рот Никифорову рукой. – Хорошо, я поеду. Но только… только если ты останешься дома, со своей семьей. Ты же так давно не виделся с ними всеми. А следующий раз будет очень нескоро, соревнования уже не за горой, нам нужно будет много тренироваться… Поэтому я поеду один. Да. Не встретив возражений со стороны Виктора – в большинстве благодаря своей собственной руке, все еще зажимающей рот неугомонному русскому фигуристу – Юри, извинившись перед Ириной Львовной, спешно ретировался из кухни, звонить маме и собирать вещи, и уже начал считать секунды, когда весь этот кошмар со встречей выпускников закончится, и можно будет вернуться в морозную российскую стужу, пить горячий чай, и, укутавшись в плед вместе с любимым много-раз-кратным чемпионом, учить сложный и совершенно непонятный русский язык.

***

- Если что случится, сразу звони мне, я мигом прилечу, и испорчу праздник всем, кто захотел испортить его тебе, - уже на следующий день, в аэропорту, шептал Никифоров на ухо отчаянно краснеющему из-за излишней близости японцу, даже не думая выпускать того из объятий и отступить хотя бы на шаг назад. – Да и просто так звони, чтобы я знал, как ты доехал, и что там вообще у тебя будет происходить. Я не буду отключать скайп, так что ты можешь звонить мне в любое время суток, понял? - Да, конечно, - косясь в сторону трех застывших неподалеку от них девушек, держащих свои смартфоны в подозрительно ровном направлении к ним, Юри осторожно выбрался из кольца рук своего любимого, и, пока тому не взбрело в голову еще и поцеловать его на прощание у всех на глазах, с обещанием позвонить сразу же, как окажется дома, шустро ретировался на регистрацию рейса, уже издалека решившись помахать русскому на прощание рукой. Как только самолет, направляющийся в Страну Восходящего Солнца, скрылся среди облаков, Виктор, уже не скрывая начавшей грызть его изнутри тоски, и растерявший из-за этого всю свою жизнерадостность, побрел к выходу из аэропорта, мысленно отсчитывая секунды, когда снова вернется сюда, чтобы встретить свой до одури обожаемый лучик света, сграбастать его в самые крепкие объятья, утащить домой, и больше никогда не отпускать от себя ни на шаг. Или хотя бы до начала соревнований. Дома его встретила куча гостей и родственников, и снова пришлось улыбаться, смеяться, шутить, да отвечать на глупые вопросы вроде «А ты только медали будешь матери дарить, или задумаешься уже о личной жизни?», «Когда мы уже с маленькими Викторовичами да Викторовнами возиться будем?», «А ты вообще собираешься когда-нибудь со своими покатушками завязывать?». Рассказать всей этой ораве правду было бы чистым самоубийством – Никифоров понял это еще давно, когда только в первый раз привез Юри знакомиться с его многочисленным семейством. Имея свой, довольно устарелый в большинстве своем и невероятно узкий, взгляд на жизнь, ни один из них не смог бы смириться с таким «позором», и долго бы еще пытался наставить его на «путь истинный». Чего бы им, конечно, не удалось, и все-таки… Такого исхода не желал ни сам Виктор, ни тем более Юри. Хоть мама, узнав об этом, не стала их презирать, и на том спасибо, и очень большое. Наскоро отделавшись от назойливых любопытцев туманными ответами и намеками на не совсем определенное будущее, Виктор сбежал в кухню, где его ждала мама, в окружении кучи салатов с закусками, и ноутбуком на коленях. - Ты вовремя, сынок, - женщина мягко улыбнулась, оторвавшись от экрана компьютера. - Проводил Юрочку? - Он Юри, - автоматом поправил ее Виктор, усаживая рядом. - Юрочка у нас совсем другой, заноза в зад... Да, проводил, и даже помахал на прощание самолету, в котором он сидел... А что ты делаешь? - Хироко должна сейчас позвонить, - Ирина Львовна поставила ноутбук на стол, передав сыну перед этим пару мешающих мисок. - Поставь их в холодильник, сейчас они нам не понадобятся... Спасибо. Я сказала ей, что ты смог уговорить Юри пойти на встречу, и она хотела лично тебя за это поблагодарить. - Поблагодарить? - удивленно переспросил Никифоров, кинув на мать недоуменный взгляд. "Неужели и правда есть о чем волноваться?", - пронеслось у него в голове. Дальше развить свои размышления ему не удалось - из динамиков ноутбука послышалась мелодия вызова скайпа, и уже через несколько секунд он увидел добродушного вида женщину, на которую так походил его любимый Юри. - Хироко-сан! - мгновенно нацепив фирменную ухмылочку, поприветствовал ее Виктор. - Докладываю незамедлительно: ваш сын уже летит к вам. Если он опять не потерялся, и его не определили в багаж. - Рада видеть, что ты не меняешься, Вик-чан, - почему-то именно эту черту характера Никифорова, его извечную жизнерадостность и ребячество, Кацуки-сан всегда считала самой важной. Как и было для нее важным звать Виктора именно так. Сколько раз сын не просил ее не называть его тренера и очень близкого ему человека кличкой умершей собаки, она словно не слышала его. Хорошо, что Виктор никогда не обижался на это, ему даже нравилось... Особенно подшучивать над Юри и его былым фанатизмом. - Твоя мама уже сказала тебе, зачем я звоню? - Да, - мужчина лучезарно улыбнулся, а после беззаботно рассмеялся. - Я, правда, не совсем понимаю, зачем меня благодарить. Встреча выпускников бывает в жизни каждого человека, Юри не исключение. Думаю, он и сам не был против встретиться со старыми друзьями, просто не хотел подводить меня и маму. Хироко на мгновение заметно помрачнела, что очень не понравилось Никифорову, и неуверенно улыбнулась. - Это не совсем так, - ответила она наконец. - Вы же знаете, что Юри с детства подражал тебе, Вик-чан, и все свободное время проводил на катке. В нашем городе фигурное катание никогда не было в моде, дети приходили туда, но только потому, что их туда приводили родители, против их воли. А Юри всегда хотел этого сам, он с детства был влюблен в лед. Но его любовь никто не понимал. И в первую очередь одноклассники. Юри никогда не рассказывал мне об этом, но я знала, что из-за этого в школе у него были проблемы со сверстниками. Поэтому на каток он всегда приходил один, и только когда там была Юко и Такеши. Только они его понимали, хотя, Такеши в то время тоже над ним насмехался, но и он в конце-концов признал, как важно это для моего сына... Остальные дети относились к нему не очень хорошо. Поэтому мой мальчик вырос неуверенным в себе, и не принимал свой талант, не мог раскрыть его полностью. Пока ему не помог ты, Вик-чан. Женщина по ту сторону экрана добродушно улыбнулась, но у Виктора просто не нашлось сил ответить тем же. Все - и скрытое нежелание Юри ехать на встречу, и рассказ его матери - сложилось в одну картину, которая ему совсем не понравилась, и внушила неприятную тревогу. На несколько секунд в небесно-голубых глазах русского показался морозящий душу холод, но он успел отвести взгляд в сторону, чтобы это никто не заметил. - Но сейчас он очень изменился, - продолжала тем временем Хироко. - Прежний Юри, узнав об этой встрече, закрылся бы в своей комнате и сослался на плохое самочувствие, лишь бы туда не ходить. Но сейчас он согласился. Он стал более уверенным в себе, перестал бояться. И это полностью твоя заслуга. За это я хотела сказать тебе спасибо. Виктор уже почти не слушал ее. Потому что знал, что это неправда. Юри остался таким же, каким был, когда он встретил его в самый первый раз. Все такой же неуверенный, не желающий принимать себя, вечно ищущий в себе недостатки, он раскрывался только когда с ним был он, Виктор Никифоров. Он все так же робел, принимал слишком близко к сердцу любую мелочь, смеялся слишком тихо, чтобы никто не слышал, и плакал всегда в одиночестве, чтобы никто не увидел его слез. Да, на катке он стал сильнее, уже никто и думать не смел, что он не заберет хотя бы одну из трех медалей, не то что не пройдет в финал. На льду он больше не прятался, не боялся ничего, идеально откатывая каждую свою программу. Четверной флип, который, вместе с четверным сальховым, стал и его коронным, он порой выполнял лучше самого Никифорова. Но за пределами катка он превращался в того же милого, стеснительного, вечно прячущегося в тени Юри, каким его Виктор знал с самого начала. И, как бы он ни пытался, помочь ему раскрыться и в жизни Виктору так и не удалось. А это значит... - Не стоит благодарности, Хироко-сан, - Никифоров снова улыбнулся, приняв прежний беззаботный вид. - Юри всего добился сам. И смог стать сильнее только благодаря самому себе. Простите, мне нужно позвонить. Передайте Юри, что я его люблю и ужасно скучаю, когда он приедет, хорошо? Стоило ему спешно покинуть квартиру, от наигранной беззаботности не осталось и следа. Практически скатившись по лестнице, Виктор на ходу набирал на телефоне номер, чтобы прокричать короткое, но безумно злое: - Общий сбор в моей квартире! Только Джакометти удостоился простого сообщения. "Через двадцать минут позвони мне на скайп".

***

Как он и опасался, ехать в Хасецу было очень плохой идеей. Нет, Юри был очень рад повидать свою семью, поесть кацудон - после клятвы родителей, что те не скажут об этом Виктору, которому точно не понравится, что он бессовестно прервал диету, на которую снова сел - был рад встретиться с Минако, Такеши, Аксель, Лутц и Луп. Но больше он был счастлив увидеть, что нигде не было плакатов с его изображением. Совпадение это или нет, но ему очень не хотелось, чтобы хоть кто-нибудь из его одноклассников узнал, чем он сейчас зарабатывает себе на жизнь. То, что ни один из них не следит за миром фигурного катания он был более чем уверен. Он хорошо помнил, с какой ненавистью отзывался его класс на этот вид спорта, и как сильно ненавидел местный каток. И ничего менять не хотел. Так что отсутствие его физиономии на каждом углу только было ему на руку. На этом, собственно, плюсы его прибытия в родной город и заканчивались. Кацуки подозревал, что пригласили его на это мероприятие неспроста. Да, это могла быть простая вежливость, присущая жителям Страны Восходящего Солнца, но уж слишком хорошо он знал своих бывших одноклассников, чтобы не заподозрить, что за этим есть что-то еще. Что-то, что приведет его к неприятностям. И не ошибся. Нет, с самого утра все еще было более-менее прилично. Так, пара смешков, когда он, в своих неизменных очках, взъерошенный и немного помятый оттого, что толком не выспался, да еще и проспал к тому же, едва не опоздав, еще можно было стерпеть. Как и холодно-вежливое "Какая встреча, Юри-кун! Как же мы давно не виделись...". Он, как и обычно, держался в стороне, не решаясь влезать в общий разговор, и когда все пошли в ресторан, плелся сзади, только слушая, о чем все говорят. Как он и догадывался, фигурное катание их волновало в самую последнюю очередь. Разъехавшись по другим городам, они жили совсем другой жизнью, полную невзгод и суеты, свойственным большинству живущих людей в мире. Лишь раз он услышал фамилию Виктора, уже за столом, от одной из одноклассниц, и уже успел испугаться, когда оказалось, что та только повелась на его - чего уж тут скрывать, Юри и сам это не раз признавал - сногшибательную внешность, которая с каждым годом становилась только лучше. Как оказалось, она видела его фото в каком-то журнале, но даже не стала читать интервью, стоило ей узнать, что он русский фигурист. Потом кто-то заикнулся про Джакометти, который часто фотографировался с Никифоровым, несколько упомянули других фигуристов, но все, что Юри услышал про них - чистое презрение и потаенная зависть. Да, все так, как он и ожидал. - Кацуки, а ты чем теперь занимаешься? - неожиданно спросил Минато, в прошлом - главный задира их класса, а сейчас - продавец обуви в одном из токийских магазинчиков. И к этому Юри был готов, потому совсем не испугался, а только лишь привычно покраснел. Врать он не любил, и не особо умел, но сейчас это было для него необходимостью. - Я? - смущенно переспросил он под тихие смешки остальных. - Помогаю родителям с источниками. Когда начинается сезон, сюда приезжает много туристов... Дальше продолжать не имело смысла - его никто не слушал. Что ж, это не настолько удивительно. И это тоже можно стерпеть. Как и весь этот день. По крайней мере, он так думал, когда все тот же Минато, не растеряв остатки былого характера, громко объявил: - Ну что, теперь пора на главное событие этого дня... Все идем на каток! Если бы русский язык, а точнее, нецензурная его часть, поддалась Кацуки легче, чем приземление четверного флипа, он бы в этот момент и в самом деле начал ругаться. Вот оно, то, чего он так боялся, и чего опасался все три дня, что провел в своем родном городке. И что теперь делать? Каток ведь в городе только один. И персонал там никогда не менялся. Мысли вихрем закрутились в голове Юри, подводя его к самой настоящей панике. Там же Юко. И Такеши. Которые знают его. И которым хорошо известно, как "хорошо" вели себя с ним эти люди. А еще там Аксель, Лутц и Луп, которые, конечно, осведомлены гораздо меньше, но хорошо знают, кто на самом деле Кацуки Юри. Всем скопом это семейство точно в стороне не останется, выдадут его, даже если этого не захотят - не взрослые, так дети. Причем, очень вредные дети. И совершенно неконтролируемые. Вот это и правда будет самое главное событие дня... Но почему он должен быть в этом главным участником? Уже на половине пути Юри хотелось просто позорно сбежать. Отговорки на бывших одноклассников не подействовали - они просто его не послушали. Некоторые из них даже упомянули о его "увлечении", и не побрезговали намекнуть, что его нежелание идти с ними продиктовано тем, что он так ничему не научился, и просто боится опозориться. И он бы хотел с ними согласиться, но его не отпустили. Раз начали вместе отмечать, вместе и закончим. И никаких путей для отступлений. Словно контрольный в голову. На подходе к катку Юри начало заметно трясти от волнения, что вызвало еще больше приглушенных смешков, но он не обращал на них внимания. В голове он прокрутил уже с десяток вариантов того, что может произойти, когда они зайдут внутрь. Юко может броситься его обнимать, крича о его последней победе. Такеши может гордо похвастаться, что дружит с одним из лучших фигуристов мира. Дети могут окружить его с телефонами в руках, чтобы наделать кучу фотографий и скинуть их в сеть, говоря о том, что после этого подписчиков в его инстаграмме будет еще больше, ведь он вновь в родном городе, да еще единственный из его бывшего класса, который смог достичь таких высот. Вариантов нашлось даже больше, но он совсем не ожидал того, что будет на самом деле. - Добро пожаловать! - заметив среди толпы Кацуки, Юко даже и глазом не моргнула, сохраняя ледяное и вежливое спокойствие. - Пришли покататься? Прошу сюда, нужно заполнить бланки. Такеши, стоящий рядом, даже ухом не повел, когда Юри тихо поздоровался вместе с остальными, и невозмутимо подал ему один из листочков. И так же невозмутимо его забрал, когда Юри заполнил все данные. Но больше всего удивили Аксель, Лутц и Луп, которых он со всеми встретил в соседней комнате, где хранились коньки. Они никак не показывали радости от встречи, телефонов в их руках не было. Вместо этого первая стояла с бланками, которые ей передал отец, зачитывая имя и размер коньков, вторая находила нужные и отдавала тому, кого называла сестра, а третья стояла в стороне, и вежливо показывала, куда нужно идти, чтобы выйти на каток. После этого Юри стало совсем дурно. Что вообще происходит? Они все сговорились? Если да, то кто с кем, и ради чего? В любом случае, расслабляться не следовало. Даже не так - именно сейчас, когда вокруг творится черт знает что, нужно быть максимально сосредоточенным. Заговор ли это, или простое стечение обстоятельств, нельзя оплошать и забыться, выдав себя нечаянным повтором одной из прошлых программ. Им не стоит об этом узнавать. И так будут смеяться, всегда смеялись. А если раскроется правда... Его тут и зарежут. От души проехавшись по нему коньками. С одной стороны, они сами виноваты, что не добились в жизни того, к чему стремился он. Что выбрали незнакомые, чужие города, устроились на нелюбимую работу, связались не с теми людьми, и сетуют теперь на жизнь, которая не предоставила им никакого шанса на осуществление мечты, которой у них, по сути, никогда и не было. Но с другой... Утирать им нос Юри не хотел. Да, они смеялись над ним и его мечтой, называли неуклюжей свиньей, которая ни на что не способна, уверяли, что у него ничего не получится, и он навсегда останется в этом богом забытом городишке, и никто никогда не узнает о нем. Ну и что с того? Всего, что он хотел, Кацуки добился. Он доказал самому себе, что может, что способен. Но ему еще есть над чем работать. Так зачем красоваться перед ними, если он почти такой же, как они? Лучше доставить им немножко злорадного торжества, позволить еще один раз посмеяться. Им, с их жизнью, станет хоть немного легче, а он... Будет все так же неприятно, но он справится. Как только вернется в Санкт-Петербург, закутается вместе с Виктором в теплый плед, и будет продолжать пытаться выучить русский язык. Стараясь думать только об этом, Юри неуверенно вышел на лед... И чуть не упал. Сразу послышались смешки, кто-то начал чересчур громко перешептываться, но Кацуки старался не слушать. В мыслях только Виктор, только плед, только горячий чай, бутеброд с малиновым вареньем, и потрепанный учебник по русскому языку. Он так сильно думал об этом, когда сделал, спотыкаясь, небольшой круг по катку, что совсем не заметил, как кто-то подобрался к нему со спины. И чуть не схлопотал инфаркт, когда этот кто-то положил руку ему на бедро. - Ю-ю-юри, опять ты решил без нас повеселиться! - К-кристоф?! - получился сдавленный писк, но в этой ситуации это не казалось таким уж неуместным. Джакометти, с привычной пошловатой улыбочкой, подмигнул японцу, прижимаясь сбоку. И не зря, потому что именно он и удержал Кацуки на ногах, когда за их спинами послышался до боли знакомый голос: - И правда, что за несправедливость, Юри-и-и! Хоть раз бы позвал нас повеселиться вместе! Виктор Никифоров, одарив замершую толпу перед ними своим фирменным взглядом, остановился позади Юри, обнимая его за талию, и едва слышным шепотом в ухо добавил: - Я же сказал, чтобы ты сразу позвонил мне, если они вздумают испортить тебе праздник. Юри, зачем ты им это позволяешь? Юри казалось, что это какой-то сумасшедший сон. Вот он сейчас проснется, в своей комнате, совершенно один, поймет, что опоздал, и сломя голову понесется к замку, где должны встретиться все одноклассники... Но он не просыпался. Одноклассники все так же стояли напротив него, удивленно смотря на то, как его обнимают два знаменитых на весь мир фигуриста, тоже не совсем понимая, что здесь происходит. На несколько минут на катке воцарилась почти что гробовая тишина, которую нарушил - кто бы сомневался - Минато: - Ну и чем ты их подкупил, свинья? В жизни не поверю, что такой неудачник, как ты, можешь быть знаком с этими людьми! Юри прямо почувствовал, как Кристоф и Виктор напряглись, явно собираясь ответить наглецу, уже хотел их остановить, как на лед неожиданно вылетел Юрий Плисецкий. Злой, как тысяча чертей, Юрий Плисецкий. - Пасть завали, уродище! - заорал он на весь каток. - Ты кто здесь такой, чтобы вякать не по делу? Да я тебя... - Успокойся, - за его спиной появился вечно невозмутимый Отабек, и оттащил Юру к Виктору, Кристофу и Юри. - Ты фигурист, а не мясник. - А он прав, - хмыкнул Никифоров. - Тебе лезвия к ботинкам прикрепили для того, чтобы ты по льду ездил, а не по людям. - Да ладно, а тебе разве совсем не хочется ему по морде коньком съездить?! - продолжал бушевать Плисецкий. Но Виктор ему не ответил. Кивнув Джакометти, который тут же отъехал в сторону, он снова прошептал на ухо Юри: - Не бойся показать им, какой ты есть на самом деле. Ты лучший, Юри, и это не нужно скрывать. И в эту же секунду заиграла музыка. Что было дальше, Юри плохо запомнил. Все, что он видел перед собой - лицо Виктора, его бездонные, небесно-голубые глаза, его улыбку, которая очаровывала его с каждым разом все сильнее, его сильные, но в то же время невероятно нежные руки, которыми он то сжимал его ладони, то поднимал его, то прижимал к себе... А еще он очень хорошо слышал шорох льда, что разрезали их коньки в почти что забытом танце. Сам того не понимая, он вместе с Виктором откатывал ту самую программу, которая полностью изменила его жизнь. "Останься со мной"... Когда же это было? Кажется, что только вчера, но на деле - вечность. Сколько всего произошло... Взлеты и падения, неуверенность и страх, неумирающая надежда. И триумф, безграничное счастье, теплый плед, горячий чай, учебник по русскому языку, общая полка с медалями. И жизнь. Настоящая жизнь, полная ярких красок. Жизнь, которой можно гордиться, и которую просто невозможно не любить. Когда мелодия стихла, а они оба остановились, Юри с удивлением отметил, что на катке, кроме них, больше никого нет. Все перешли на трибуны. Рядом с Кристофом, Юрием и Отабеком оказалось все семейство Нишигори. Юко плакала, широко улыбаясь, Такеши, обнимая жену, тихо смеялся, а их дети, не останавливаясь, щелкали камерами на своих телефонах, что-то неразборчиво бормоча себе под нос с коварными улыбками. Юрий Плисецкий уже успокоился, и смотрел на них привычным презрительным взглядом, Отабек всем своим видом излучал просто слоновье спокойствие, а Джакометти посылал им свои фирменные пошлые ухмылочки. Юри с некоторой опаской перевел взгляд на своих бывших одноклассников... И обомлел, когда услышал прямо-таки оглушительные аплодисменты. "Смотрите-ка, а наш поросенок-то вон какой талантливый оказался!", "Да он еще всем этим фору даст, так держать!", "Прокатись еще!", "А ты красавчик, когда без очков, чего скрывал?", "Я буду за тебя болеть, ты только не бросай!" - сыпалось от них наперебой, когда Юри, отчаянно раскрасневшись, уткнулся тихо смеющемуся Никифору носом в шею. - Я же говорил, - шепотом сказал он. - Ты - лучший, мой маленький Кацудон. Пора бы тебе уже это признать.

***

- Так вы все подстроили, да? Они, все вместе, сидели в квартире Виктора. Только что от них ушла Ирина Львовна, основательно забив холодильник своими кулинарными шедеврами, чтобы "ее мальчики" не остались голодными. Кристоф устроился в одном из кресел, с нескрываемым удовольствием уминая мясной пирожок. В соседнем расположились Юрий и Отабек: как Плисецкий не пытался доказать обратное, мягче всего сидеть ему было именно на коленях казаха, когда тот его еще к тому же и обнимал. Виктор с Юри заняли диван: закутавшись в плед, они пили горячий чай. А Юри к нему прихватил еще и парочку бутербродов с так полюбившимся ему малиновым вареньем. - Все вопросы к старой истеричке, - пробурчал Юрио. - Это он тут панику развел, орал, как петух недорезанный, что тебе грозит большая опасность... - Я просто волновался! - мгновенно принялся защищаться Никифоров. - Ты бы, небось, половину Питера разнес, если б такое с Беком случилось! - А зачем мне это? - пафосно отозвался младший. - Бек не такой идиот, чтобы вляпываться в подобную ерунду. - Что ты сказал?!.. - Успокойтесь... - вмешался Отабек. - А пирожки еще есть? - встрял вслед за ним Джакометти. - Такие вкусные... Юри смотрел на них, мягко улыбаясь, и просто не мог поверить обрушившемуся когда-то счастью, которое оставалось с ним по самый день. А еще и кое-что понял. Все-таки, встречи выпускников - не такая уж и страшная штука, как оказалось.