(не)идеальные

Руки натянуты как струна. Грубое волокно веревки еще не ранит, но уже почти. Завтра она снова скроет следы под черной кружевной тканью ниспадающих рукавов. На шее саднит след от его укуса. Он близко, она чувствует на себе его взгляд. Она ждет. А ему нравится видеть ее такой. Распластанной, обманчиво-податливой. Принимающей все его желания и открывая свои. Наваждение, граничащее с одержимостью, охватывает его. От того, с каким безоговорочным доверием, с каким нескрываемым удовольствием она вверяет ему себя. Свои связанные руки, свое блестящее, светящееся звездным светом тело, абсолютно бесстыдно открывшиеся перед ним. Вверяет ему себя, погружаясь во тьму желания снова и снова, безжалостно забирая его с собой. Это ее дар, и он боготворит ее за это. Ему нравится изучать. Ее лицо. Повязка из плотной ткани скрывает глаза. Он так близко от нее, что она невольно дергает уголком губ, чувствуя его дыхание на своей коже. Он очерчивает прикосновением ладони ее скулы, такие выразительные, как будто вырезанные из мрамора, и замирает над ее приоткрывшимися в ожидании поцелуя губами. Он перемещается к ее шее, и улыбается, услышав вздох разочарования. Невыносимо. Он не может ее разочаровать, поэтому шепчет на ухо сладкие обещания и просит быть терпеливой. Ее тело. Гибкое и нежное, но необъяснимо-выносливое. Он проводит ладонью по ее груди и не случайно задев окаменевшие соски, наслаждается тихим стоном и сам того не замечая стонет в ответ. Нет. Он не намерен мучить ее ожиданием, по крайней мере сейчас - это просто невозможно. Когда первый самый острый голод утолен, и тела словно парят в сладкой невесомости, можно перевести дыхание, мазнуть по губам горячим поцелуем, встать, отворить настежь окна и впустить в комнату холодный влажный воздух с кладбища. Можно вернуться в постель и прижаться к ее совершенному телу. И начать новый ритуал. Каждый раз как в первый, и каждый раз, как последний. Наслаждаться гладкостью и безупречностью ее кожи, сжимать до боли, до синих-на-утро отметин. Прикусывать нежную грудь, оставляя алые следы. Спускаясь ниже, слегка прикусывать нежную кожу и оставлять влажную дорожку на внутренней стороне бедра. Припадать к ней, как к источнику. Вбирать всю ее без остатка. Крепко сжимая ее движущиеся навстречу его языку бедра, подводить к краю и раз за разом останавливаться и слыша теперь уже просительный стон, мучительно неторопливо войти в нее. Уже самому сгорающим от желания, погружаясь снова и снова в ее податливое связанное тело, умирать от острого удовольствия и возрождаться вместе с ней. И потом, отдыхая, лежать прижав ее к себе и нашептывать на ушко грязные словечки на испанском, вновь наслаждаться ее нарастающими стонами. Ему бы хотелось снять чертову повязку и заглянуть в ее глаза. Он знал, что увидит там лишь тьму, и он мечтал о том, чтобы эта тьма поглотила его. Когда он смотрел в на нее, он видел не просто женщину озаряющую его жизнь, не просто женщину вызывающую у него смертельное желание. Он видел демона посланного самим владыкой преисподней, спасшего его от жалкого существования. Наделившего его силой и отвагой. Разрушивший прежнюю жизнь и на руинах воздвигнувший новую. Однажды, Мортиша и в самом деле предстала перед ним в облике демона. Ее матушка-ведьма снабдила их этим дьявольским зельем, и они смогли увидеть самые темные стороны своей души. На закате, когда солнце огненным шаром покидало небосвод и полумесяц нетерпеливо ступал на свое место, он пригубил горький напиток и мир вокруг растворился в красно-черном мареве. И в треске разрываемых простыней два обнаженных тела создавали свой новый дикий мир. Мортиша потеряла свое сияние, взамен обретя матовую черную кожу, ее когти теперь не оставляли отметин, но протыкали насквозь его чешуйчатую жесткую шкуру. Ее убийственный наглый смех выводил его из себя и чувствуя себя несытным диким зверем он брал ее сильнее, грубее, жестче. Подобная метаморфоза не физическая, а скорее ментальная, могла бы кого-то другого смутить или шокировать. Но не их. Потому что когда в основе лежит безоговорочное принятие друг друга, даже самое странное-пугающее-невозможное становится идеальным. На следующее утро он проснулся с жуткой головной болью, ноющим от укусов и ссадин телом среди обломков кровати и обрывков простыней. Они снова приняли свой облик и только отметины на их телах красноречиво подтверждали произошедшее безумие. Его восхитительная обнаженная жена сидела за трюмо, расчёсывала волосы и ласкового наблюдала за ним через зеркало. Она попросила сделать так еще раз. Она больше не ждет. Только наслаждается происходящим. И сейчас, следуя ее плану, настал черед цепей. По одной на щиколотку. Теперь полностью обездвиженная, она лишь удовлетворённо вздрагивает от его редких прикосновений в ожидании грядущих сладких пыток. Хорошо… la nuit juste commencé