Девять минут

Перед рассветом ночь всегда самая тёмная. Она бродит вокруг лаборатории, шурша сапогами из палых листьев, стучит по крыше ветвями старых дубов. Она тянет сквозь неплотно прикрытые окна руки-тени, жадные до чужой плоти. Штейн отчётливо видит сверкающие голодные звёзды-глаза и отъезжает на стуле как можно дальше. В угол, туда, где нет окон и дверей. Туда, где у него будет ещё немного времени перевести дух и собраться с силами, чтобы пережить эту ночь. Хотя в последнем он сильно сомневается. Безумие медленно, но верно поглощает его изнутри, и сколько осталось от нетронутой реальности, Штейн не знает. Нервно усмехается и чуть подрагивающими пальцами достаёт из кармана сигареты. Щёлкает зажигалкой, на миг осветив пустоту — и отшатывается назад, ударившись спиной о ледяную стену. Штейн уверен: он один в пустой лаборатории. Но мелькнувший в окружении теней облик Медузы кажется до жути реальным. Он видит её мерзко-приторную улыбку и даже слышит раздражающе-тихое шипение подвластных ей змей. Ближе и ближе, они подбираются, стремясь окончательно лишить его воли. Сделать его своим. Штейн бросает короткий взгляд на часы. Ещё полтора часа до рассвета. Нужно продержаться. Он глубоко вдыхает и снова крутит колёсико зажигалки. Затягивается, с удовольствием наблюдая, как отползают от огонька змеи, а на лице Медузы трещинами расходится злость. — Безумие заразно, — выдыхает он вместе с облаком дыма. — Но это совсем не значит, что я в твоей власти, Медуза. — Правда? — голос призрачной ведьмы шипящим ядом вливается в уши. — Тогда почему же ты не встаёшь? Штейн вздрагивает и крепче сжимает пальцы, почти сломав сигарету. Усмехается, снова закуривая: каждый раз, когда ему кажется, что он знает своё безумие, оно удивляет его. Подбрасывает новые вызовы, проверяя на прочность. Штейн твердит себе — поддаваться нельзя. Ни в коем случае нельзя идти на поводу собственного воспалённого сознания. Но тени-змеи подбираются почти вплотную, не оставляя места для отступления. До рассвета один час тринадцать минут. Время безумия истекает — он выдержит. Штейн скалится — нехорошо, чувствуя, как сводит скулы. Тушит сигарету и не глядя швыряет её на пол. Медленно встаёт и делает один шаг. Всего шаг навстречу Медузе, но и этого достаточно. — Довольна? — интересуется тихо, не сводя с неё пристального взгляда. Ведьма кивает. Штейн отчётливо видит, как она проводит кончиком языка по губам и довольно щурит глаза. Для неё это игра, ставкой в которой всего ничего — его жизнь. Для него же это смертельная схватка, и силы изначально не равны. Но и сдаться нельзя. Штейну ведь, в отличие от Медузы, есть за что сражаться. Академия, студенты… Мария. При мысли о ней больно колет в районе сердца, и Штейн на мгновение закрывает глаза, уже понимая: ошибся. Всего через пару секунд ненасытные змеи опутывают по рукам и ногам, заставляя упасть на колени. Когда он распахивает веки, Медуза стоит перед ним, возвышаясь непоколебимой скалой. Будто победа ею уже одержана. — Чего ты хочешь, Медуза? — хрипло спрашивает Штейн. Ему, кажется, и правда любопытно. А Медуза молчит: ей нравится наблюдать за тем, как бестолково он трепыхается, пытаясь выбраться. Нравится ловить в его глазах яростный огонёк безумия, сегодня даже не приглушённый стёклами очков. Нравится ощущать, что сейчас он ничего не может ей сделать — сильнейший воин Академии в её власти. Во власти Кишина. Штейн дёргается коротко, силясь дотянуться до ножа на столе. Не выходит. Змеи шипят, наполняя этим шумом всё вокруг. Он стискивает зубы, старательно выравнивая дыхание. До рассвета пятьдесят четыре минуты. Держаться. — Чего ты хочешь? — повторяет он громко, дерзко глядя Медузе прямо в глаза. Ему и правда важно понять. А та едва качает головой. — Ты ещё не понял? Ступает неслышно, приблизившись, и неожиданно впивается ногтями в кожу на горле. Жёлтые глаза с узкими зрачками оказываются слишком близко, и в них отчётливо видно сладостное удовлетворение. — Тебя. И сжимает пальцы ещё сильнее. Время останавливается — всё вокруг в единый миг взрывается ослепительно-красным. Штейн хрипит от боли, разрывающей на куски. Полуослепший, он задыхается и дёргается, ощущая на шее чьи-то руки — даже не помнит, кому они принадлежат. Нет ничего, только он, боль и хватка, которую никак не получается разжать. — Штейн! Он вздрагивает, слепо шаря кругом глазами. Голос отчётливый и такой знакомый… чей? — Штейн! Голос всё ближе, а ему кажется, что это часть очередного кошмара. Он сжимает зубы и вновь рвётся на свободу. Кожа на шее не выдерживает, и кровь струйками стекает на белый, шитый грубыми нитками халат. Видимо, в этот раз одержать победу не выйдет. Лёгкое прикосновение к плечу заставляет задержать дыхание. — Держись. Когда Штейн резко выдыхает и открывает глаза, рядом никого не оказывается. Только он и шипящие из углов тени. Коротко хохотнув, он опирается спиной о стол и устало вздыхает. Очередная порция безумия, ничего более. Кроме… Подняв руку, он прикасается к шее и, отдёрнув её, с ужасающим спокойствием осознаёт: всё куда хуже. Быстро поднявшись, оглядывается и обнаруживает на полу совсем рядом окровавленный нож. Тот самый. — Проклятье! — в порыве ярости он смахивает бумаги со стола на пол. Тяжело дыша, опускает ладони на шершавую древесину. Тогда, пару мгновений назад, если бы не она… Если бы не Мария… но откуда? — Кажется, нам помешали, — в звенящей тишине голос ведьмы кажется издевательски спокойным. Штейн поворачивается порывисто, уже жалея, что не поднял единственное оружие. Хотя против самого себя оно вряд ли поможет. Ведьму не возьмёт сталь, и даже Коса Смерти не в силах изгнать её из его головы — это подвластно только ему. А Медуза улыбается сладко, и змеи пляшут у её ног завораживающий смертельный танец. Скосив глаза влево, он сдавленно ругается сквозь накрепко сцепленные зубы. Снова смотрит на Медузу прямо, твёрдо решив не поддаваться на провокации. До рассвета тридцать одна минута. Штейн вновь вспоминает тёплый голос и улыбается краешками губ. Она тоже просила его держаться — значит, у него нет права отступать. Медуза, слегка покачнувшись, делает шаг вперёд. Она прекрасно знает, чего он ждёт: с первым лучом солнца ему всегда становится легче. И ей всего лишь надо сделать так, чтобы он забыл о времени. Забыл о том, что внутри него есть свет. Забыл о женщине, образ которой он так глубоко прячет. Наступит момент, когда даже этот оберег его не спасёт. Она делает ещё шаг среди сотен змей, устлавших пол единым живым ковром. — У тебя ничего не выйдет, Медуза. Штейн цепко следит за каждым её движением. Шипение отвлекает, становится навязчивым и нестерпимым. Он впивается короткими ногтями в ладонь: боль, пусть и небольшая, но реальная, помогает не поддаться. Когда Медуза оказывается совсем близко, он выпрямляется, с трудом разведя затёкшие от напряжения плечи. Неторопливым движением проворачивает винт и с вызовом смотрит на ведьму. Та в ответ лишь усмехается. — Ты понятия не имеешь, на что я способна. Штейн успевает моргнуть лишь раз: почти мгновенно Медуза распадается, сливаясь с ненасытной прожорливой мглой. Один вдох — и в тело впиваются десятки зубов. Десятки омерзительных шипящих тварей травят его, заменяя кровь ядом. Штейн кричит, разрывая глотку — самый громкий вопль поглощает мёртвая тишина. В голове не остаётся ни единой мысли, и он даже не пытается ни о чём думать. Единственное дикое, бешеное желание — освободиться. Изгнать боль. — У меня получилось, профессор? Довольное лицо Медузы близко, она оставляет своё дыхание на его губах. Дотрагивается до его шеи и медленно облизывает пальцы. Кровь Штейна для неё сладкая, манящая. Так и хочется испробовать ещё. — Твой рассвет не придёт, Штейн, — мурлычет она. — Теперь только вечная ночь. Штейн хрипит: боль застилает рассудок и туманит зрение. Он дышит рвано и старается не смотреть Медузе в глаза — жёлтые омуты сулят только погибель. Собрав последние, жалкие крохи силы, он вырывает руку из смертельных пут. Пошатнувшись, отводит взгляд и за плечом ведьмы замечает знакомый силуэт. — Мария… — выдыхает хрипло потрескавшимися губами. «Очнись». Тихий шёпот ласкает слух, но на этот раз Штейн не следует к свету. Падает во тьму — и она просто принимает его в свои объятия. У тьмы мягкие руки, и он покоряется им, закрывая глаза. Сегодня он больше ни на что не способен. Штейну кажется, что проходит целая вечность. Тьма недолго держит его, мягко выталкивая на поверхность. Прийти в себя сразу не получается, но первое, что он ощущает — чьи-то осторожные прикосновения. Медленно открыв глаза, он долго сквозь пелену всматривается в силуэт над ним, а потом, поняв, кто это, облегчённо выдыхает. — Мария… — шепчет едва слышно. — Но как… Мария в ответ лишь улыбается и отводит с его лба прядь волос. Эта ночь изначально сущий кошмар: в каждом из снов она держала на руках умирающего Штейна. С криком проснувшись в четвёртый раз, твёрдо решает пойти к нему. Тревога давит сердце, не позволяя сбавить шаг, и когда она распахивает незапертую дверь лаборатории, понимает — чуть не опоздала. Едва успев подхватить рухнувшего Штейна, бережно укладывает его голову на свои колени. Нащупав слабый пульс, не делает резких движений — лишь тихо зовёт его по имени, а про себя молится истово, отчаянно. «Верни мне его. Верни». Мария ничего не говорит Штейну о животном страхе, что накрыл её с головой на пороге лаборатории. Не рассказывает о том, как сердце подкатило к горлу, когда она увидела порезы на его шее — совсем рядом с сонной артерией. Вместо этого она осторожно помогает ему подняться и крепко сжимает его ладонь. — Ты в порядке? Штейн, с трудом поверивший, что Мария перед ним — реальна, кивает. От неё, хрупкой и ласковой, будто исходит мягкий золотой свет, и рядом с ней становится легче дышать. Он долго смотрит в её ясные, внимательные глаза, а потом резко перехватывает руку и притягивает к себе. Обнимает крепко, но бережно, зарывается носом в распущенные волосы. Мария пахнет летом — мёдом и солнцем. Живительным светом для его больной одичавшей души. — Мария… не уходи. Штейн просит тихо, почти сдавленно, до дрожи в пальцах. Эгоистично, но она нужна ему, нужна для спасения от себя самого. Кроме неё, никто не способен его понять и помочь. Он замолкает и почти не дышит, боясь услышать горький отказ, и вздрагивает, когда тонкие руки обнимают его в ответ. — Не уйду, Штейн. «Больше не уйду. Пока тебе это нужно», — добавляет про себя. Почти упавшие со стола часы мерно отсчитывают бегущее время, но Штейну оно больше не нужно. Его солнце освещает лабораторию за девять минут до рассвета. Пока Мария с ним — у него есть шанс.