Второй узник

Пингвин польщён. Он говорил Эду, что это убийство изменит его, но кто бы знал, что настолько. Новый Эд не желает ему смерти. Он… Освальд не знает, чего тот хочет. И это сводит его с ума, выкручивает нервы, словно мокрую тряпку. «Я хочу, чтобы ты страдал так же, как страдал я», — сказал Эд на пирсе. И да, этот сукин сын добился своего. Эдварда, того Эдварда, которого любил Освальд, больше нет. Его место занял чёртов псих, так похожий на Нигму в их первую встречу. Нет, конечно, Нигма вытащил его из воды и позаботился о ране, за что Пингвин, пожалуй, благодарен ему. А потом запер неизвестно где, связал и теперь пичкает с ложки какой-то склизкой дрянью. Освальду кажется, он продолжает тонуть. Воздух удушающий и мутный, как вода в готэмской реке. Пижама липнет к телу, и холод вылизывает кожу под тёплым одеялом. — Мистер Пингвин?.. — Мистер Пингвин, — повторяет Нигма в который раз. — Вы слышите меня? — О, — произносит Эд, коснувшись рукой его лба. — У вас снова жар. *** Дни тянутся как жвачка, прилипшая к ботинку. В солнечные дни здесь жарко, будто в сауне. Пасмурные дни неотличимы от вечера. Освальд перепробовал разные методы. Начиная с угроз и заканчивая мольбами. Он торговался, прикидывался послушным, взывал к чувствам. «Мне жаль, — говорил он, ловя его взгляд. — Я был не прав. Я не должен был... убивать её... Прости меня, Эд. Эд. Мне так жаль... » «Вы сказали, что сделали это ради любви, — ответил тогда Нигма. — Я понимаю это». *** Освальд понятия не имеет, где Эд нашёл этого хирурга, да это в сущности уже и не важно. Доктор говорит, что ему нужно в больницу. И что он сделал всё, что мог. И это последнее, что он говорит. Пакет на голове и большие тупые глаза делают дока похожим на пугало. *** — Мистер Пингвин, вы знали, что каждый год тысячи лежачих больных умирают вследствие образования у них пролежней? — Это угроза, Эд? Будешь ждать, пока я сгнию заживо? — Это вопрос. Хотите, я сделаю вам массаж? — Нет. — Эд! Я сказал нет! — Я слышал, что вы сказали. — И? — Я лучше знаю, в чём вы нуждаетесь. Эд — единственный, кто знает. Поэтому на следующий день он обманчиво мягко просит Кобблпота: — Не могли бы вы согнуть ноги в коленях? — Что, прости? — удивлённо переспрашивает Освальд. — Длина ремней это позволяет. — Зачем? — Полагаю, так будет удобнее. Мне нужно убрать ваш катетер. Ответом ему служат колючий недоверчивый взгляд и стиснутые зубы. Нигма поджимает губы, когда Освальд его не слушается, а затем подцепляет пальцами резинку пижамных штанов и стягивает их с Освальда почти до щиколоток. — Эд! Я могу сам снять с себя штаны! — Нет, — Эд коротко качает головой. — Не можете. — Просто согните колени, — вновь советует он, отцепляя тем временем мешочек мочеприёмника. Натягивает перчатки. Первую, — щелчок резинки по запястью, — вторую. Опустошить шарик, удерживающий катетер внутри. Медленно потянуть трубку. Ничего сложного. Эдвард справляется буквально за минуту. Освальд выдыхает сквозь зубы. Ощущения не из приятных, но возможность избавиться от этой ужасной штуки стоила того. — Эд, — Освальд облизывает губы. — Эд, мне нужно в туалет. — Вам нужно опорожнить мочевой пузырь или?.. — Эд не успевает договорить. — Какая разница?! — рявкает Кобблпот. — Разница есть, — уверенно заявляет Нигма. И смотрит на него пристально, дожидаясь ответа. — Да, Эд, — не скрывая злости и раздражения, цедит Освальд. — Мне нужно «опорожнить мочевой пузырь». Так что отстегни меня и, будь добр, где здесь туалет? — Минуту, — Эд поднимает указательный палец и спешит скрыться за дверью. — Я сейчас, — слышится вслед. «Ох, да, на что ты надеялся?» Освальд почти уверен в том, что ему придётся мочиться в банку. Или в пакет. А может под него вообще сунут утку. Он бы не удивился, это же Эд. Тот Эд, который накачал его, принеся раненым домой из леса. Наверное, надо было обратить внимание на тот звоночек. И Эд действительно приходит с пакетом. Только, кажется, в нём что-то есть. Наконец, устроившись на краю кровати, Нигма вытряхивает из пакета с эмблемой аптеки лоток, несколько пузырьков и прозрачных упаковок с чем-то, чего Освальду всё равно не удаётся разглядеть. Скажи ему кто пару недель назад, что они с Эдом окажутся в одной постели, Кобблпот бы, наверное, даже обрадовался. Потому что это Эд. Сама по себе близость его мало интересовала — успел убедиться за последние 10 лет. Когда кто-то трахался у него на глазах, или слуха касались чужие стоны, Освальд не чувствовал ничего, кроме раздражения. И отвращения (в отдельных случаях). Клубы с разгорячёнными, липкими от пота телами, сомнительные предложения, подачки — «она тебя развлечёт» — от очередного «Марони», коих в его жизни было великое множество, дочь той шлюхи, залезшая к нему кровать… Все эти ситуации Освальд находил ужасно отталкивающими. А нынешнюю — просто абсурдной. Эд протирает его пенис тряпочкой с каким-то раствором. В перчатках. — Что ты делаешь?! — шипит он, багровея от злости. — Использую антисептик. — Не знаю, к чему ты привык в своём морге, но людям не нужно дезинфецировать член, чтоб помочиться. — Ваше мнение ошибочно. И лучше бы это был пакет, — думает Освальд. Потому что Нигма распечатывает упаковку с новым катетером. *** Его уже тошнит от загадок и глупых улыбок. И к собственному удивлению Освальд готов признать, что от последнего даже больше. Эд улыбается и сияет как рождественская ёлка. Улыбается, даже когда Пингвин клянётся убить его. И конечно, улыбается, когда кормит его. Только не в этот раз. Пингвин замечает, что сегодня Нигма какой-то хмурый. И совсем не смотрит на него. — Эд? — в голос Освальда просачивается надежда, которой там уже не должно быть. — Это ты? Он хочет верить. Ему нужно верить. Иначе он свихнётся тут. Он сгниёт тут, привязанный к кровати, ведь никто никогда не найдёт его. За то бесконечно долгое время, что он здесь, Освальд убедился: бесполезно звать на помощь. Бесполезно просить отпустить его. Бесполезно запугивать. Нигма только улыбнётся ему и продолжит вести себя как ни в чём не бывало. Но сейчас перед ним другой Эд. Его Эд. И Освальд протягивает к нему руки, скованные ремнями. — Прошу… пожалуйста, — ему не удаётся скрыть отчаяние. — Сними их, Эд! Нигма наконец поднимает глаза, и Освальд задыхается от облегчения. Это он! Это он! Тот, кто разрушил его империю. Тот, кто сказал, что не любит его. Тот, кто почти убил его. Это безумие, но Освальд так счастлив его видеть. — Я не знаю, где ключ, Освальд. — К чёрту ключ! — Освальд закатывает глаза. — Разрежь их! — он не может не орать. — Дай мне что-нибудь! Эд резко подаётся вперёд, заставляя его вжаться в матрас и задохнуться от ужаса. Пингвин не может предсказать, что тот сделает, и это заставляет его — бывшего короля Готэма, пророка, обещавшего, что реки крови зальют улицы Готэма, и претворившего своё обещание в жизнь, — до смерти бояться человека перед собой. Нигма пронизывает его бесконечно тёмным, гипнотизирующим взглядом, и говорит негромко: — Освальд. Освальд весь обращается в слух. — Эд? — звучит на грани слышимости. — Он смотрит.