***
Зябко поёживаясь, Ямакен стоял у стеклянной двери входа в отделение. Израильский архитектор, щедро снабдивший каждый этаж больницы идущей вдоль всего фасада широкой прямой открытой галереей, не учел климатической специфики Хонсю. Из-за непрекращающихся дождей гладкую плитку покрывал ровный тонкий слой воды, никогда не успевавшей высохнуть и делавшей пол ужасно скользким. Из-за этого больничный персонал избегал пользоваться галереей, и сейчас Ямакен стоял под мелкой моросью в полном одиночестве, флегматично рассматривая оседавшие на обшлага халата капли водяной пыли и вдыхая терпкий осенний воздух. Вокруг больницы шелестели клёны. Не то чтобы она не выходила у него из головы все годы учёбы в университете. Он, конечно, с затаенной надеждой вглядывался в каждую девушку с длинными каштановыми волосами, стоящую к нему спиной, - и да, кстати, ту чёртову новеллу Акутагавы, про которую говорил ему Хару, он тоже прочёл, - но это ничего не значило. Эмоции слишком эфемерны, чтобы обращать на них внимание на фоне общей картины жизни. Он не знал, в какой университет Шидзука поступила, и избегал выяснять это у общих знакомых. Ведь узнай он, где она, наверняка не сдержался бы и поехал даже в другую страну, по пути придумав объяснение «случайной» встрече. Шидзука наверняка бы догадалась, и он опять выставил бы себя идиотом. Лишь дураки носятся с иллюзиями прошлого. После влюбленности в Шидзуку, оставившей у него привкус нелепой униженности, Ямакен старался избегать подобных состояний. Но он отдал бы всё, лишь бы хоть раз увидеть её снова.***
И она появилась. Выскользнула из тьмы лестничного пролета, словно из небытия Ямакеновой памяти, положила документы на стойку дежурного и произнесла: – Привет, Ямакен. У вас на лестнице лампы перегорели. А Ямакен всё смотрел и никак не мог поверить в реальность её существования.***
Она говорила, что отношения с Хару – это весело. Ямакен не знал, в действительности ли это было так весело, как предполагала Мидзутани-сан. Но сейчас она стояла перед ним, лицо её было осунувшимся, а между бровей пролегла хмурая складка, которой не было раньше. Шидзука легла к ним на отделение. С острой дискинезией желчевыводящих путей, предположительно – на нервной почве. При её записи Ямакен проявил безупречный такт, дружелюбно осведомился, как у неё дела; Шидзука отвечала сухо и сдержанно, как и всегда. Заполнил регистрационный лист, проводил в палату. Потом заперся в пустующем терапевтическом кабинете и его прошиб холодный пот. Дрожащими пальцами он быстро, лихорадочно пролистал карточку Шидзуки. В графе «Семейное положение» стояли всего два иероглифа. Разведена. У Ямакена закружилась голова.***
Пересменки, инъекции, осмотры, заполнение карточек пациентов, – ничего не изменилось. Только теперь на отделении была она. И это было так, словно среди пыли серого индустриального пейзажа расцвел живой дикий цветок. И Ямакен задыхался от чувства счастья, переполнявшего всё его существо, как свежий весенний ветер в горах. Его визиты к ней были предельно краткими, а общение – формальным. Он задавал ей стандартные вопросы, заполнял выданные ему врачом формуляры и спешил уйти. Он по-прежнему терялся под взглядом её внимательных карих глаз. Словно не было этих пяти лет, и он снова проходит мимо Шидзуки в амфитеатре летних курсов, делая вид, что то признание не было чем-то особенным, с выражением дружелюбно-спокойной отстраненности, как если бы Шидзука для него давнишнее прошлое, – и до удушья бьющимся сердцем. Однажды утром, когда она ещё спала, он тихонько зашёл в её палату и поставил на тумбочку букет белых фрезий. На языке цветов фрезии символизировали детство и юность, и Ямакен подумал, что они смогут сойти за шутку: как будто он просто напоминает Шидзуке их совместное обучение и школьные годы. Только почему-то перед тем, как вновь зайти в палату Шидзуки уже для планового осмотра, Ямакен несколько минут стоял около двери, стараясь унять бешеное сердцебиение. Наконец, нацепив обычное невозмутимое выражение лица, он всё-таки заставил себя войти: и тут же натолкнулся на испытующий взгляд Мидзутани-сан. Заливший его щеки густой румянец выдал его с головой. Ямакен уткнулся взглядом в пол. К счастью, Шидзука никак не прокомментировала появление цветов на своей прикроватной тумбочке, за что Ямакен был ей безмерно благодарен. Так что на следующий день он просто принес Шидзуке книг. Ямакен не обращал внимания ни на тёмные круги, залегшие под глазами Шидзуки, ни на катетер, выходящий сбоку её живота для оттока желчи, которую Шидзуке приходилось потом выпивать, неестественным образом вводя в организм заново. Для него это страдающее, высушенное существо по-прежнему оставалось Шидзукой, единственной, любимой Шидзукой, неважно, что бы ни происходило с её телом. Образ пациента, нуждающегося в помощи, и образ Шидзуки, которую он боготворил, навсегда разделились в его сознании, и теперь никакие внешние изменения не смогли бы повлиять на это.***
Шидзука наблюдала, с какой аккуратной, почти отрешенной сосредоточенностью Ямакен переклеивает пластырь на её животе, временами легонько задевая кожу, и в голове её бились слова, самим Ямакеном давно утраченные, брошенные им когда-то в панической попытке сохранить хотя бы видимость рухнувшей гордости и давно ушедшие для него в забвение: «Уверен, в будущем ты точно влюбишься в меня». Когда Ямакен, закончив врачебные манипуляции, поднял на неё глаза, по обыкновению, тут же отведя взгляд, сердце Мидзутани пропустило удар. Неужели? Сейчас? После стольких лет? Когда Ямакен вышел, Шидзука облегченно вздохнула, откинувшись на подушку. Взяла с тумбочки книгу, открыла её, положив на колени, пробежала глазами по строчкам, но смысл куда-то ускользал. Она подняла голову и уставилась в окно. Ей определенно надо обдумать происшедшее.***
Её выписали через несколько дней, не в смену Ямакена. При входе на работу его окликнула администратор: на его имя оставили конверт. Раскрыв его, Ямакен с удивлением обнаружил внутри небольшой кусочек картона. Визитку Мидзутани-сан. Ямакен ликующе ухмыльнулся и чуть было не сделал победный жест, но вовремя спохватился. Администратор недоуменно воззрилась на него большими тёмно-коричневыми глазами, и на секунду у Ямакена сложилось впечатление, что где-то он её уже видел. Пробормотав благодарность, Ямакен неловко засунул руки в карманы пальто, чуть ссутулился и торопливым шагом двинулся на работу, в сторону, противоположную своему отделению.