Тело

— Моё тело меня предаёт. Как там называется вот та раздражающая штука, которую любят использовать во всяких фильмах, да и в литературе тоже? Для драматичности момента. Метроном вроде. Издаёт те самые звуки «тик-так, тик-так», отмечая короткие промежутки времени, мало связанные с часами. Зато здорово действует на нервы. «Тик-так». Яна смотрит на метроном. Прибор не действует уже лет десять как минимум. Пыльный, поцарапанный чем-то, со следами скотча. Видать, не её одну он нервировал. «Тик-так». Глаза моргают с задержкой, по одному, как у лягушек. Яна качает ногой, задевает мыском ботинка бортик кровати. Её раздражает, что уличные грубые ботинки пачкают кровать, но она лежит так из вредности. Некоторое время назад её вполне устраивало её плебейское поведение. Её устраивало, что она не образована, что выросла на дне России и там же останется. Её заботило, как бы поесть, да как бы не реветь круглосуточно в московской подземке. Ей хотелось не дрожать и спать. Спать, впрочем, и сейчас хочется. Только сейчас она состоит из диссонансов. Откуда-то она знает всю школьную программу. И вузовскую. И ещё пару… сотен других. Она знает древние языки и языки программирования. Она знает, как в человеческих душах рождаются страхи, как устроен политический строй, как его разрушить. Она знает больше, чем хочет знать. А её тело её предаёт. Оно под этим знанием не просто гнётся — разлагается. Ей мерзко и боязно смотреть в зеркало. А ещё у неё начинают появляться секреты. Поэтому она лежит и упрямо качает ногой, задевая бортик кровати. Как будто она по-прежнему недалёкая милая девочка. В голове которой не сидел Антихрист. Руками которой не орудовали демоны. Кожа которой не исписана бог весть какими символами — от ведических до просто неприличных. Пару дней назад в порыве уныния и осознания того, что её тело теперь — мешок с мясом и костями, мало связанный с ней лично, она вывела перманентным маркером незатейливое «хуй». Где-то между вязью индийских столбцов и защитной северной руной. Ей очень хочется вышагнуть из своего тела и не возвращаться в эту помойку. Правда, это обычно называют смертью. Это и останавливает. — Моё тело меня предаёт. Яна повторяет. Смотрит в потолок. В общении с собой уже давно нет ничего удивительного. Даже в доме вряд ли кто-то обратил бы внимание, потому что Балор то и дело являл свой пакостный лик миру. Но у Яны теперь есть секреты. Маленькие, незначительные для всех. Очень страшные для неё. Поэтому она говорит вслух, внимательно вслушивается в свой голос. Глотать трудно-трудно. За последние пару месяцев она успела влюбиться. Пару раз даже. Так что подростковая жизнь в этом плане получилась почти полной. В Пашу влюбилась. Кишки которого вот буквально недавно лежали у её лица, пока в ушах гудело от взрывов. Ещё Даня нравился, но Даня не в счёт — Яна не уверена, её это, личное, или Балора. В Балора влюбилась. Вроде как, знаете, романтично: он всегда в твоих мыслях, кидается спасать тебя от Лукавого… Яна поднимается и подходит к зеркалу. Узкое, в полный рост, на обратной стороне дверцы советского платяного шкафа. Задирает футболку с лифаком и зачем-то долго смотрит на грудь, которой почти не осталось. Проводит пальцем по рёбрам, хмурится и кусает губы. Ещё живот болит. Постоянно болит. Ремень приходится туже затягивать, чтоб с бёдер не падал. А под него зяглядывать вообще стрёмно. И как трансгендеры это делают? Или если накачиваться гормонами, то это переносится легче чем магия? Вот поэтому, вроде как, Балора любить быстро расхотелось. Себя можно любить, да, но не в её особом случае, да и романтического контекста тут кот наплакал. Ни сюрпризов от таких отношений не ждать, ни, простите, переспать нормально. Не то чтобы было большое желание, но сам факт. Парень из Яны получается, по её критическому мнению, херовый. Бледный, худющий. Ладно, плечи в ширину раздаются. Ладно, лицо вполне себе симпатичное. Красивое. Яна просто косметикой замазывает вот это всё погуще — чтобы незаметно. А вечерами смывает и иногда смотрит на новые чужие черты. Ладно… Ей даже нравится, что получается. Только менее гадко от этого не становится почему-то. За приоткрытой дверью раздаётся деликатное покашливание и короткий стук. Яна одёргивает одежду и выходит из своего логова. Ужин никто не отменял. Данила пытается не показать, что увидел чужой секрет. Постучать-то он вспомнил только спустя пару минут.