The Song of Aconite

Собравшиеся были унылы и мрачны. Это, в принципе, было ожидаемо - кто же на похороны весёлым приходит? Лежащая в гробу девушка была ещё юна и почти прекрасна. Смерть необъяснимым образом украсила её, дав то, чего ей не хватало при жизни - мягкости черт. Узкие губы, всегда поджатые, сейчас расслабленно приоткрылись - и сразу стало видно, что они красивой формы, глаза, которые при жизни насмешливо щурились, ныне были спокойно закрыты - тёмные ресницы бросали тени на белые худые щёки, которые сейчас казались чуть полнее. Рыжие волосы, всегда встрёпанные и торчащие, аккуратными прядями лежали на подушке, завитые в красивые нежные локоны. Девушка была одета в чёрное длинное ассиметричное платье - были видны лишь тонкие лодыжки и длинные худые ступни, утопающие в роскошном атласном подоле. Рядом стояла другая девушка - и, в отличие от покойницы, отнюдь не прекрасная. Вся зарёванная, с распухшим лицом и красными глазами, она выглядела на тридцать лет вместо паспортных двадцати шести. - Насть, ты не убивайся так. Альжбета сейчас в гораздо лучшем месте, там ей будет хорошо, - стоящий позади мужчина приобнял плачущую девушку за плечи. Та со злостью оттолкнула его, обернулась и зашипела, как кошка: - Кеша, если не хочешь поссориться, просто заткнись! - некоторые обернулись на эту пару, слишком громко разговаривающих для столь официальной процедуры - но Настя, ничего не замечая, продолжала говорить, всё громче и громче. - Что ты можешь знать о Альке? Она тебя терпеть не могла - и было за что! Что, хочешь послушать, как она о тебе выражалась? Так слушай, кушай, не обляпайся! - она лихорадочно зарылась в сумке, стоящей рядом с гробом. Присутствующие внимательно следили за развитием событий, впрочем, не вмешиваясь. Наконец, Настя достала то, что искала - поцарапанный диктофон, с нарисованным лаком для ногтей на корпусе серебристым цветочком. Она нажала на кнопке сбоку, и в повисшей тишине помещения раздался женский голос: - Я пришёл к тебе с приветом, рассказать, что солнце встало, и на двадцать сантиметров приподняло одеяло... Шучу. Привет, Настя. Иннокентий, хоть и был готов к подобному, всё равно отшатнулся. Всё тот же голос, слегка хрипловатый и заплетающийся - обладательница явно была в состоянии лёгкого подпития, продолжал: - Ты явно удивлена, да? Ну конечно, обнаружить свой же диктофон, который я у тебя давным-давно одолжила, в ящике для белья... Я лично тайник выбирала, - хвастливо признала Альжбета - ныне мёртвая, но, словно как раньше, живее всех живых. - Я сейчас в баре сижу, абсент пью. Дай, думаю, оставлю тебе послание на случай своей скорой гибели. Все, кто раньше не обращал внимания на эту сцену, сейчас внимательно наблюдали за происходящим - а Альжбета, как оказалось, не собиралась молчать. - Насть, знаешь, я всегда подозревала, что умру глупой смертью. Надеюсь, меня не сбила машина - это было бы УЖАСАЮЩЕ глупо. - девушка пьяно хихикнула. - О чём я сказать хотела-то... А! Вот! Я твоего Кешууулю... - Альжбета тянула эту несчастную "у", пока воздух не закончился, потом она закашлялась. - Фу, бля, даже вспоминать о нём неудобно. Эй, мужик, да-да, ты, у стойки! С тебя абсент, с меня минет - договорились? Вот и чудно, - она снова захихикала. - Так вот, я твоего Иннокентия Викторовича, земля ему будет стекловатой, терпеть не могу не просто так, а за дело. Это я раньше молчала - дружбу нашу инвалидную терять не хотела, а сейчас я пьяная, в будущем - мёртвая, чего молчать? - девушка снова замолчала. Пришедшие на похороны люди ожидали чего угодно от покойницы - но только не пьяных откровений. - Иди ко мне домой, - неожиданно трезвым громким голосом сказала Альжбета. - Там есть тайник, ты знаешь где. Код буквенный, не удивляйся, но: "Lingua latina non penis canis est". Да, я не могла придумать чего-то более дурацкого, спасибо, Капитан Очевидность. Так вот, там есть папочка, серая такая. Берёшь и читаешь. Поняла? Будет тебе привет с того света. Всё, гудбай, май лав, гудбай, пошла я отрабатывать абсент, - в динамиках зашуршало, захрипело и смолкло. - Ты знаешь, что я нашла в этой папке? - в повисшей тишине злой голос Насти звучал особо громко. - О, дорогой, много чего! Компромата столько, что можно было тебя на всю жизнь посадить, но больше всего меня умилило вот это! - она ткнула ему в руки какой-то документ, который она мгновение раньше вытащила из сумки. - Ты только посмотри! Моё завещание, в котором я всё оставляю мужу! И, что самое странное - я эту филькину грамоту впервые в жизни увидела! Мне как, матерно сказать, что я об этом всё думаю?! - Настя, ты не в себе, давай поговорим дома... - поморщился мужчина. - Ну уж нет, изволь выслушать! Я понятия не имею, как у Альжбеты оказались эти записи, но они достоверны! Так что, дорогой, собирай вещички и жди повестки в суд! Настя кричала, совершенно никого не стесняясь, размахивала руками - а особенно той, в которой был зажат диктофон. Аппарат вылетел из вспотевшей ладони девушки и приземлился точно в гроб Альжбеты, затерявшись в складках чёрного платья. В повисшей неловкой тишине она подскочила к гробу и замерла - диктофон снова заработал. - Я кривой иглою шкуры штопала... - по помещению пронёсся громкий голос мёртвой девушки, не искажённый помехами, звучавший невыносимо близко, словно сама покойница вдруг решила спеть. * * * Где-то далеко-далеко, в Средиземье, в местечке под названием Шир, в деревеньке Хоббитания, на полянке кружилась маленькая девочка и пела. Голоса у девушки, которая записала песню на диктофон, и голосок этой маленькой девочки были удивительно схожи. Мертвец среди живых, живая среди мертвецов - обе пели вместе.