Тень инквизиции и пламя костра

      Она и правда много раз плакала. Хотя старалась сжимать зубы и терпеть, будь боль от щиплющей ранки на коленке или же скручивающая изнутри, но невозможно всегда быть сильной. Почему же сейчас глаза полностью, абсолютно сухие?       И, сидя на коленях в грязи, все та же маленькая девочка хотела просто верить, что это всего лишь страшный сон. Сны ведь обязательно кончаются? Разбудите же меня, прошу.       Все это началось около пяти лет назад, когда снова приходилось бежать. Бежать, сдирая ноги в кровь, цепляясь за колючие ветки и острые травы. Бежать от инквизиции, которая преследовала несчастную лишь из-за рыжего цвета волос, которые якобы показывали, ведьма кто-то или нет. Как несправедливо и глупо, но что может изменить мнение какой-то девчушки?       Резко все полетело перед глазами, что-то сильно сдавило ногу, и Чуя, немного придя в себя, поняла, что попала в ловушку. Она представляла из себя сетку, которая находилась в метрах четырех над землей. Девочка изо всех сил начала выкручиваться и пытаться спастись, но погоня просто промчалась мимо, раздувая пыль. Накахара в удивлении замерла, не веря, что она спасена. И тут ее взгляд приковала кое-кто другая.       На ветке дерева, согнув одну ногу в колене, сидела женщина и разглядывала Чую, будто бы и не замечая той высоты под собой.

«Ты не зверь. Хоть и похожа».

      Это была первая фраза от нее, которую Чуя, кстати, пропустила мимо ушей.       Ода имела медно-красный оттенок волос и была ведьмой самую малость, просто её способности вылечивать чьи-либо раны или болезни были потрясающими. (И предугадывать недалекое будущее, кстати, тоже, хотя Чуя узнала об этом гораздо позже). Благодаря тому, что женщина наведывается в ближайшую деревеньку пару раз в дюжину дней и лечит больных, жители не рассказывают про ее хижину инквизиции и дают продукты, которые в лесу не достать. Но все же несколько фокусов она знала и пользовалась, естественно, без всякого вреда окружающим.       И вот, впервые кто-то начал заботиться о пятнадцатилетней ребенке, которая всю свою жизнь только и знала, что убегать, прятаться, драться и скрывать цвет волос.       И, в общем-то, уходом за волосами Ода взялась с особой тщательностью. Она тщательно отмывала их, несмотря на протесты, и в конце своей работы удовлетворённо улыбнулась, любуясь огненной шевелюрой. — Негоже такую красоту прятать, — негромко произнесла знахарка, удивляя Чую все больше. Еще бы — хвалить часть внешности, принесшую столько бед.       «Учиться магии — удел ведьм». Этому верила маленькая Чуя до того момента. Но ведь забавные мелочи и исцеление ссадин и кашля не считается серьезной магией, так ведь?       Неумело и неловко она смешивала ингредиенты для лекарства (или зелья?) больному в деревне. Впервые Ода берет ее с собой, и это очень волнует. Ладно та — цвет меди не такой пугающий, но ярко-рыжие локоны — совсем другое дело.       Дазай оказался ровесником Чуи, он вполне спокойно лежал на кровати и читал какую-то книгу. Но как только они с Одой зашли в комнату, он поднял взгляд и ехидно оскалился. На просьбу «смиловаться и не проклинать его» Чуя одарила мальчика презрительным взглядом и лишь из уважения к Оде не стукнула его по голове корзиной.       Когда они возвратились домой, девочка молча занялась домашними делами. Ода почти сразу после выходки Дазая объяснила ей, что он просто грубиян, ищущий внимания, и на его слова не стоит обращать внимания. Однако Чуя только начала чувствовать себя в безопасности и не думать о значимости цвета своих волос, но конечно ей не стоило об этом забывать. Глаза против воли начали наполняться слезами, Чуя поджала губы и нахмурилась. Обида за себя и свое вынужденное нечеловеческое выживание, вся пережитая боль и вечное одиночество наконец нашли выход в непрекращающихся слезах.       Ода, вошедшая в дом, увидела плачущую приемницу и полностью растерялась. Она совсем не понимала как ей помочь. Лекарка подошла к девочке и тихо ее обняла, полностью окутав руками и позволяя выплакаться. Боль в сердце Чуи только усилилась, но теперь она была тёплой. Чуя наконец стала любима.       И она явно не ожидала увидеть на следующий же день у их дома недовольного Дазая с его таким же недовольным «извини».       В шестнадцать лет, когда Чуя уже более-менее освоилась и научилась ориентироваться в местности, Ода разрешила пойти ей одной в глубь леса за травами. Взяв с собой корзину, небольшой список и закуски с водой, Чуя легко чмокнула женщину в щёку и отправилась в дремучие заросли леса, сопровождаемая долгим взглядом.       Ода всё ждала возвращения девочки, а ныне, можно сказать девушки, и никак не могла отвлечься на что-то другое. Вот уже и стемнело, а ее все не было. Не стерпев, знахарка сама пошла в лес.       Наконец, она нашла Чую, которая заснула на земле с листвой в волосах и была окружена лесными зверьми. Только они тогда и слышали тот облегчённый вздох.       Нет, всё-таки еще девочка.       Алергия на шерсть — это, пожалуй, худшее, что может случиться с тем, кто безумно любит животных. Точнее — с Чуей. Это волнует больше Оду, чем ее саму, ведь она не раз, не два и не три возвращалась в хижину, неловко шмыгая носом и отводя взгляд, пока женщина недовольно рассматривала бесчисленные покраснения. Однако сколько бы она не упрекала или делала вид, что злится, всегда добросовестно лечила мазями собственного приготовления. И порой не могла сдержать улыбки при виде взлохмаченной, взбудораженной и неимоверно счастливой Чуи.       Снова смущенное «прости...» и снова притворно-суровый взгляд.       Впрочем, если она так радуется, хоть и получает кучу болячек, можно и потерпеть, правда?..       На тихое обращение знахарка лишь приглушенно что-то промычала, продолжая расчесывать огненные кудри Чуи. — Я ведь могу задать тебе вопрос? — И, увидев кивок, Чуя продолжила. — Как ты.. Нет. Почему люди... так хорошо к тебе относятся? Несмотря на то что ты ведьма? Почему не издеваются? Почему не говорят о нас инквизиции? Не только ведь из-за лечения. Я просто... Я совсем не могу понять. — Видимо, боятся, что я наложу на них проклятье, — она тепло улыбнулась и ущипнула Чую за щеку, заставляя улыбнуться и ее. — На самом деле большинство людей просто боятся наказания за то, что не сдали нас раньше. Люди всегда чего-то боятся. Правительства, церкви. Того, что их мнения не примут. — Но это все... — Трусливо. Конечно. В любом случае, — она снова обратила взгляд на девочку и ласково потрепала ее по волосам, — лекари в наше время действительно очень дорогие. Да и не факт, что хорошие. А когда твоему дорогому человеку невыносимо плохо, тебе без разницы, к кому обращаться за помощью. Я думаю, когда ты будешь в будущем с этим сталкиваться, ты поймёшь сама.       Чуя надолго замолчала, задумавшись. — Почему жизнь так несправедлива, мам? — Я не знаю, милая. Я не знаю.       Двадцатилетие — дата, которую непременно нужно отметить. Она смогла, она выжила, она даже не одинока. Она и подумать об этом не могла.       Ради такого праздника Ода идет на риск, которого прежде всегда старалась избегать. А если сказать точнее, то на риск ради этой расцветающей улыбки на лице девушки, которая бросается на шею Оде, когда узнает, что они идут на ярмарку.       Создать волшебные заколки, которые изменят цвет волос — пустяки. Превратить поношенную одежду в шелковое, бирюзовое в тон глазам платье — легче легкого. Увидеть искреннюю и бесконечную радость самого дорогого человека — стоит всей Вселенной.       Шум и гам, кучка детей, пробегающих неподалеку, воркующие пары, радостные родители и пестрота города — все это впечатляет Чую до умопомрачения. Они даже встречают Дазая. Тот вытянулся, темные кудри не слушаются и лезут во все стороны, карие глаза выглядят все такими же насмехающимися. И он, разумеется, узнал их. Прищуривается, делает комплимент (который подозрительно похож на флирт) и как бы ненароком говорит, что рыжий цвет шёл Чуе больше. Ответная фраза Чуи вызывает кривоватый оскал Дазая и улыбку Оды, тщательно пытающуюся ее скрыть. Парень поздравляет именинницу с днём рождения и уходит, оставляя опешившую Чую в тишине. — Этот будет постраннее любых ведьм.       Ода отвлекает девушку и показывает небольшую коробочку, украшенную красной тканью. В нетерпении и любопытстве та открывает и — — первый в жизни дорогостоящий (кто сказал, что дело даже в деньгах?) подарок. Первое в жизни украшение, точнее шнур. — Нехорошо, когда они мешаются, правда.       И первая в жизни вещь, из-за которой выступили слёзы. От радости.       Она всего лишь сжимает в объятьях, вкладывая в них столько любви, сколько может, и этого Оде хватает.       Обе просто рады, что они есть друг у друга.       И не нужно было никаких слов.       Было.       Пока откуда-то не выскочил какой-то оборванец, веселясь на празднике и вдруг решив узнать, сможет ли он на нем чем-нибудь поживиться. Схватив заколку Оды, ту самую, которая меняет цвет волос. Взгляд толпы сразу же приковывается к ведьме, кто-то кричит, кто-то злится, кто-то пугается, а она сама толкает Чую куда-то в сторону, говоря, нет, приказывая тихим, но убедительным тоном скрыться.       Все еще не до конца понимая, что происходит, Чуя почему-то и не подумала ослушаться, по давней привычке убегая от людей. Ошарашенная, девушка просто крепко прижала шнурок к груди и, спотыкаясь и пятясь, бежала куда-то, зачем-то, почему-то и совершенно не зная ответы на собственные вопросы.       Рыжие волосы разметатись во все стороны, закрывая обзор, а дышать стало тяжело. Чуя, всё ещё крепко держа свой подарок, оперлась на колени, мелко дрожа.       Вместе со взглядом на старое непримечательное платье приходит и осознание.