Название очень оригинальное

Он мерещился среди толпы, как бы то глупо ни звучало, посещал во снах и, черт возьми, каждую секунду напоминал о себе. Он был повсюду: в отражении витрин, рядом с высоким статным мужчиной, с тем же мужчиной он пил чай, сидя напротив, с ним же каждый день просыпался и засыпал. Он забрался глубоко под кожу и его не выведешь лазером, как обычное тату. Потому что он сам этого не захочет. ...Эрик сидел на краю кровати, по-мужски широко разведя колени и опершись об них локтями. Руки его сцеплены в прочный замок, а большие пальцы отбивают четкий ритм. Мужчина снова не мог уснуть, ибо мысли раздирали изнутри. Который год ему снится один и тот же сон, который год он просыпается ровно в 4:45 и проводит около получаса в точно такой же позе, полностью погруженный в себя. Который год он думает о том, что сделал и который год он не может начать все заново, живя по четко начертанной схеме: проснуться, принять душ, выйти на улицу, вернуться домой, снова душ, попытаться уснуть. Который год... А вот и будильник, четко по расписанию резко выводит его из состояния, ставшего нормой. Ровно для того, чтобы выполнить второй пункт. 5:20, мужчина медленно расцепляет замок, открывает до этого плотно сомкнутые веки и устало (все же хроническая бессонница берет свое) вздыхает, поднимаясь на ноги. Душ принимает какие-то пару минут, просто ради того, чтобы смыть с себя все это. Завтрак. Редкие солнечные лучи пробиваются сквозь неплотно задернутые шторы, падая на светлую кухонную мебель, но вскоре заливают своим светом и всю кухню. Кинув безразличный взгляд на никогда не меняющийся пейзаж - серая масса многоэтажек, - Эрик допивает крепко заваренный кофе и оставив чашку рядом с горой немытой посуды, покидает квартиру. И все же, за это время, без малого три года, он изменился. Походка, некогда идеальная, почти армейская, совсем испортилась: прихрамывает на правую ногу и не утруждает себя смотреть под ноги, от того изредка, но спотыкается. Совсем недавно осанка как по струнке, скатилась до полусгорбленного состояния, а бороде позавидовал бы сам Ганс Лэнсет. Мужчина по обыкновению свернул в уже надоевший переулок между домами, где запах котов и залежавшегося мусора никогда не уступал каким-либо другим ароматам, и остановился. Чертова галлюцинация, снова. Пальцы крепко сжимают волосы так, что кожа головы начинает неприятно печь, а Леншерр жмурится в попытках ее прогнать. "Это не так, друг мой" и голубые глаза заставляют карие тут же широко раскрыться. Конечно он знает и знал о странностях Чарльза, но это не похоже на паранойю или расстройство. В этот раз он видел его лицо, и чертова улыбка, мелькнувшая на губах некогда лучшего друга, вызвала дрожь. Резко выдохнув, призывая себя к спокойствию, мужчина уверенно зашагал дальше. Железная дверь с облупившейся кислотно-зеленой краской ничем не отличалась от других, но именно к ней через несколько секунд подошел Эрик. Раздался троекратный стук, после которого в показавшемся дверном проеме возник еще один мужчина. Видавшая виды футболка была запачкана в свежих пятнах кетчупа и усыпана крошками. к запахам переулка добавился еще и запах крепкого алкоголя. Изрезанное глубокими шрамами лицо исказила не шибко приятная улыбка, в которой не доставало по меньшей мере трех зубов, и фигура отступила, пропуская гостя. Но тот не вошел, только вскинул голову и с высоты своего роста смерил взглядом человека. — Григоир, мне нужно больше времени. — Польский акцент ничуть не изменился, ярко выделяя речь Леншерра. Ответа не последовало какие-то секунды. Григоир облокотился рукой о дверной косяк и свел брови к переносице, внимательно осматривая стоящего перед ним, будто прикидывал, как долго придется того душить. Вздохнув, хозяин дома процедил сквозь зубы, свистя из-за их недостатка. — Сколько еще? Три, — костлявая рука взметнулась вверх с двумя согнутыми пальцами, — почти три, мать твою, года. И ты приходишь, говоришь мне о времени? — Голос дрогнул и в его нотках слышалась злость с раздражением. — Нет. — Я уверен, что это не все. — Язвительно бросил кареглазый и повторил. — Максимум полгода. — Проваливай. — Хмыкнул так и застывший в дверном проеме, а после резко от него оттолкнулся, пошатнувшись. И удалился, захлопнув за собой дверь так, что пару пластинок краски осыпались на пол. — Pierdol się. — Вежливо попрощавшись, Эрик в сердцах пнул валяющийся рядом с дверью мешок с мусором и поспешил покинуть переулок. Ему нужно было время. Много времени, столько, сколько никто не способен ему дать. Сжимая руки, спрятанные в карманы, в кулаки, мужчина нырнул в утреннюю толпу, отчаянно надеясь, что если он сейчас будет переходить дорогу - его непременно собьют. Хорошо бы насмерть. Люди, люди, люди, повсюду люди. Бессмысленные разговоры о чужих жизнях, изменах и проблемах, скандалы по телефону, обещания развода и жаркой ночи. Все смешивается воедино, в одно большое болото, из которого никак не выбраться. Он снова идет вперед, не различая ничего вокруг себя, слыша лишь отдаленные голоса и вскрики, когда в забытие толкает какого-то зеваку. Переходит треклятую дорогу, сворачивает на 45-ю улицу и вдруг его вырывает из своего внутреннего мира резкая боль. Открыв глаза, Леншерр не спеша подводится, прекрасно понимая, что хорошо бы проверить правую руку на наличие перелома или как минимум вывиха, и смотрит перед собой. Секунда, две, три. Пять, десять. Пустота. Только те же голубые глаза и едва заметная грустная улыбка...