***
Стадион, расположенный сразу за городской набережной, наверняка, битком набит: веселый гомон еще на подходе слышится. Посмотреть на игру собрались средние и старшие классы двух школ. И команды уже там. И ему тоже давно пора быть там. Но вместо этого: сигарета. По дороге от остановки к воротам. Еще одна — уже на входе. Морем пахнет. Солнце светит. Над головой чайка орет дурниной. Бесит. Сегодня даже чайка бесит. Потому что не хуй вот так орать. И так внутри все орет. Опять весь день — мерзость полная. Утро опять началось с обхода школьной территории. Неторопливо, на ходу улыбаясь девчонкам и здороваясь с парнями. Контролируя мимику и скорость шага и напрочь игнорируя желание бегом припустить, навернуть круг по всей территории и наконец-то найти. И вероятность того, что так оно и будет, была велика. Пока Цзянь, на школьных ступеньках стоящий, не помахал приветливо рукой, а потом пожал плечами и головой покачал: мол, нет его опять. Дожили. До утешительного сочувствия. От Цзяня. Что, на самом деле так видно? На самом деле так важно? Даже сейчас вот: ловить себя на том, что сознательно время тянешь, словно, если постоять здесь подольше, он появится. Ага, блядь. На банане Рыжий вертел этот стадион и Тяня вместе с ним. У Рыжего — своя жизнь, где-то там, подальше. — Тянь? — Ксинг спортивную сумку на плече нервно дергает. — Юби не видел? И совсем фигово становится. Потому что: он что, вот так же выглядит? Он теперь, как Ксинг, у которого дебильная улыбка на лице расцветает, стоит только Юби в пределах видимости появиться? Который готов за ней по пятам таскаться и ждать. С младшей школы таскается, кстати. — Нет. Может, уже внутри. Ксинг расплывается в довольной улыбке, на полном ходу к воротам ломится. Всю дорогу что-то трещит: про игру, вечеринку сегодняшнюю и Юби, Юби, Юби… А Тянь понимает: не все так плохо. У него, в отличие от Ксинга — версия «лайт»... ...или не «лайт»? Чженси только брови вскидывает, смотрит на Тяня выразительно, когда он, едва на порог раздевалки ступив, спрашивает: — Рыжий пришел? — И тебе привет. — Виделись. — Тянь к шкафчику отворачивается, порывисто футболку за ворот стягивает, упихивает небрежным комком внутрь. Уже за пряжку ремня берется, когда понимает, что Чжэнси так и стоит, неотрывно на него глядя и по-прежнему хмурится. — Что? Ты на мой пресс запал? Чжэнси, видимо, шутку не оценил: смотрит все так же серьезно. Раздумывает о чем-то: еще немного и брови на переносице сойдутся. — Тянь, что у вас с ним? Дверца шкафчика слишком громко при закрытии хлопает, едва в обратку не прилетает, рикошетом. Что б ответить-то такого? А, ну да. Правду. — Ничего у нас с ним. Чжэнси молчит, и взгляд у него — сложный. — Слушай, это, конечно, не мое дело… — Точно. — …но я все равно скажу. Он хороший парень, — замолкает, на недоверчивый взгляд натыкаясь, — да, я помню, что он мне чуть голову не проломил. Но он, правда, хороший парень. Не знаю, что тебе от него нужно и что там у вас происходит, просто хотел сказать: я очень надеюсь, что ты не исполнишь какую-нибудь херню. От такого и зависнуть можно. Речь в несколько десятков — десятков! — слов за один раз от Чженси — это что-то новое. А потом становится, сука, обидно. Потому что как мудак ведет себя Рыжий, а херню ждут в исполнении Тяня. Но жизнь, как известно, вообще несправедлива. Поэтому только и получается, что выдавить из себя одну из хорошо поставленных улыбок: доброжелательную и спокойную. Похлопать Чженси по плечу. — Мило. Вот правда: мило. А теперь отъебись от меня, ладно? Чжэнси смотрит все так же: холодно и настороженно. Долго. Потом плечами пожимает, вроде как: ладно, закончили. — Идешь? — Да, две минуты. Идти никуда не хочется, и две минуты незаметно перетекают в три, пять, десять, и Тянь упускает момент, когда в раздевалке становится пусто. Железная дверца шкафчика приятно лоб холодит. Приятно настолько, что хочется не то прижаться сильнее, не то с размаху головой приложиться. Чтобы поймать нужный настрой. Потому что там, вообще-то, ждут. Люди. Игра. Вечеринка. Похрен, что не хочется. Захочется в процессе. И, надо же, стоит выйти на поле, правда, начинает хотеться. Носиться как угорелому, выплескивая накопившуюся злость в движении. Сублимировать, выкладываясь на полную, и при этом выглядеть нормально. Выглядеть как обычно. Так, чтобы никому и в голову не пришло, что внутри уже не просто недовольством тянет. Там уже гребаный Везувий клокочет. Того и гляди рванет. Чжэнси только в перерыве между первой и второй четвертью смотрит как-то уж слишком внимательно. Между второй и третьей, проходя мимо, бросает, глядя в сторону: — Поле с рингом не попутал? Дебил, блин. И возразить нечего. Потому что на самом деле, едва не сорвался, когда при перехвате мяча, центровой команды противника прицельно впечатал острый локоть в солнышко. Специально: случайно так не получится. И вся злость, за три дня накопившаяся, резко ударила в голову и затопила красным. И желание догнать и приложить сначала кулаком в висок, а потом коленом в живот, запульсировало в каждой клетке. Чженси, неизвестно как рядом оказавшийся, успел на полном ходу в плечо врезаться, меняя траекторию движения, и злобно на ухо прошипеть: — Кудабля? Сейчас вон волком смотрит, потягивая минералку. А Везувий все клокочет. Клокочет, сука, никак не уймется. Притихает на пару минут, после того, как они все-таки разносят соперника со счетом 53:40, гаснет под довольные вопли с трибуны, а потом вскипает по новой. Потому что: где ты, блядь? Рядом стоящий с ним Ксинг на полуслове замолкает, замирает с бутылкой минералки у губ и слегка запрокинутой головой, и на вопросительный взгляд и даже тычок под ребра не реагирует. Тянь морщится, направление взгляда прослеживая: что ты там увидел-то? И через секунду лицо ладонями прикрывает, смеется тихо, но искренне, от души. Ну хоть что-то хорошее за день: чего у Юби не отнять, так это умение держать данное слово. После этой мысли в голове настойчиво вертится другая, которую Тянь и озвучивает, как только Юби по ступенькам спускается, едва не падая из-за высоченных каблуков и цепляясь за предложенную руку: — Ты сексшоп ограбила? Юби, сжимая пальцы, под рукой прокручивается, пританцовывая. Улыбается невинно: — Ты же понимаешь, что я отыграюсь, да? Нет ничего страшнее женской мести, — вопросительно руки разводит. — Да-а-авай. Скажи уже что-нибудь. На Юби что-то немыслимое. Тянь понятия не имеет, как это правильно называется. Что-то среднее между комбинезоном и второй кожей. Черное. Гладкое. Охуенное. А еще: — Уши шикарные. Насчет остального не уверен. — Тянь осторожно указательным пальцем по остроконечному плюшевому уху в волосах проходится, на ощупь пробуя. — Но уши офигеть. Юби кивает. Улыбаясь, не обижаясь. Только тонкая бровь выразительно изгибается. И Тянь, соглашаясь, закатывает глаза: — Ладно, ладно. Угадай, на кого сегодня будут дрочить все парни обеих школ? Та в ответ cмехом фыркает: — Ну один-то точно на тебя. — И, когда Тянь непонимающе хмурится, улыбается ехидно, большим пальцем неопределенно себе за спину тычет. – Это я про твоего Рыжего. Проконтролировать себя не получается: Тянь голову вскидывает слишком резко, и глазами по трибунам за спиной Юби шарит слишком лихорадочно. Мечется взглядом, выискивая, и когда находит, отвернуться уже не может. Здесь. На трибуне рядом с Цзянем. Отворачивается, как только глазами встречаются, отворачивается, потому что так привык. Но сразу же, словно одумавшись и решившись, снова в глаза смотрит. Одними губами говорит «привет». И получается слишком интимно, получается — только для них двоих. И этим вдруг прошибает так, что сердце в груди останавливается, а потом прыгает в горло. А Рыжий — улыбается. Ему улыбается. Несмело, краешком губ. — Я его, кстати, на вечеринку пригласила. — Что? — Шаня. На вечеринку. Сегодня. — И он согласился? Юби со смехом нос морщит: — А ты думаешь, у него был вариант отказаться? — И зачем? — Ну, — Юби плечами пожимает, изящным жестом по плюшевому уху пальцем проходится, — он же спасает моих собратьев. К тому же, что-то мне подсказывает, что это — единственный способ затащить туда тебя. Ну и еще... ты на него так смотришь... — Как? — Не знаю. Как будто ничего лучше в жизни не видел. — Бред. — Постоянно. Так, словно вообще оторваться не можешь. — Нет. — Да, — хмурится едва заметно, сопоставляет что-то в голове, — и ты постоянно крутишься. — Что я делаю? — Крутишься. Стоит ему появиться в поле зрения, и ты крутишься. Так, чтобы его видеть. А то и вообще с места срываешься, даже не попрощавшись. — Не было такого, — Тянь только головой качает и ловит себя на том, что за последнюю минуту успел раз десять проверить на месте ли Рыжий. Ловит себя на том, что Юби, блядь, права: искать Рыжего глазами вошло в привычку. — На прошлой неделе, — кривится та, — в столовой. Он вышел, а ты ломанулся следом так, что едва ближайший стол не снес. И бесишься ты последние три дня. И его не было три дня. И ты постоянно за ним таскаешься. И... Юби морщит лоб, раздумывает о чем-то, качая головой, и смотрит на него уже по-другому. Смотрит, приоткрыв рот и с подозрительным восторгом на лице: — Ого... Ого! Звучит как-то уж слишком радостно. Даже для Юби. Звучит, блядь, как приговор. Тянь едва сдерживается, чтобы не податься вперед и не зажать ей рот ладонью. Успеть до того, как Юби скажет... — Ты влюбился. Тянь только фыркает со смехом. А потом становится не смешно, потому что в голове что-то перемыкает. И слова Юби отдаются настойчивым звонким эхом. Ксинг, рядом появившийся, радостно что-то говорит. Фоном. Мимо. Тянь в услышанное даже вникнуть не пытается. И без того в голове бардак. И без того в голове уебищный пазл складывается. Деталь за деталью. И как ты их ни тасуй, ни крути, пытаясь по-другому выложить, ни хрена не получается. Слишком простая картинка. — Ну, так что? — спрашивает Ксинг. …вот как оно, оказывается, бывает. Ты просто стоишь однажды, травишься сигаретным дымом, смотришь на это вот — рыжее, хмурое, озлобленное, прислушиваешься к себе и обреченно думаешь: «пиздец». Кажется, думаешь вслух, потому что Ксинг вопросительно в лицо смотрит: — Не понял? — Пиздец, — уверенно повторяет Тянь, — и ничего непонятного. В горле почему-то становится сухо, а в голове — пусто. Ксинг хмурится, наблюдает внимательно, когда Тянь молча забирает у него из рук бутылку воды и едва не в два глотка половину выпивает. Цзянь с разбегу по плечу хлопает и тут же на Чжэнси переключается. Виснет у него на шее, пытается на руки забраться. Тянь это отмечает, уже отходя, из-под чьей-то руки выворачиваясь. Проносится мимо подошедших одноклассников, неловко отодвигает здоровающуюся с ним девчонку с параллели. Он ее знает: она дружит с Юби, кажется, ее зовут Мия, и она с завидной регулярностью строит ему глазки при каждой встрече. Сейчас — неинтересно. Вообще. Потому что там, чуть дальше, Рыжий уверенно пробирается вдоль трибуны к выходу… — Шань! …и даже не оборачивается. Хотя, наверняка, услышал: плечи едва заметно напряглись. Говорит что-то сидящему парню, который мешает пройти. Похоже, что-то грубое, потому что тот вскидывает на него глаза, собираясь ответить, но потом только ноги поджимает, пропуская. По ступенькам вниз спускается быстро, огибает ограждение, не сбавляя шага. — Рыжий! И вот совершенно по-дебильному себя чувствуешь, когда на твой звонкий окрик сразу столько голов поворачивается. Все понимают, кого ты зовешь, потому что больше здесь рыжих нет. Только один. И именно он продолжает идти, будто ему уши заложило. — Эй! — Тянь за плечо хватает, сжимает крепко, чтобы дернуть и развернуть к себе. Не успевает. Рыжий поворачивается сам. Поворачивается с нечеловеческой скоростью, кажется, воздух вокруг от движения должен свистом наполниться. И в следующую секунду Тяня на полметра отшвыривает. Толкает раскрытыми ладонями в грудь. Скалится так, что еще секунда – в глотку вцепится. — Съебал отсюда. Воздух из легких вырывается со странным шипением. От удивления, от того, с какой силой его руки в грудь прилетели. От того, что на трибуне рядом с ними разом стало тише. И это уже, блядь, ни разу не баскетбол, это гребаный театр двух актеров, в котором зрители замерли в немом восторге от неожиданного сюжетного поворота. Потому что нечасто такое увидишь. Потому что такого еще вообще никто не видел. И заговорить очень сложно: зубы сжимаются так, что челюстные суставы болью тянет. — Что, прости? — Зато голос звучит спокойно. Спокойно. Ровно. Только взгляд у Тяня при этом такой, что пространство на сотню метров вокруг должно ледяной коркой покрыться. Вот только не покрывается. Плавится в чужом огне, когда Рыжий шаг вперед делает, шлепает по плечу тыльной стороной ладони. Хлесткий такой жест, выразительный. Унизительный, блядь. — Я сказал: отъебись от меня, придурок. У Рыжего в глазах искренность. Рыжий — зол. И Рыжий здесь — случайно. Скорее всего, Цзянь на буксире притащил, уговорив полюбоваться на Чжэнси. Рыжему сказать больше нечего. У Рыжего тоже ничего непонятного: как было похуй, так и осталось. Этой мыслью вдруг кроет так, что весь мир до размера булавочной головки сжимается. Тянь шаг назад делает, выдыхает тихо: — Да пошел ты. И Рыжий идет. Народ в ближнем ряду как под гипнозом: головы поворачиваются, словно он их на невидимых нитках за собой тянет. Юби подходит, останавливается рядом, только стоит на пару ступенек выше, почти одного роста с Тянем получается. Локоть на плечо укладывает, словно к полу прибивает, смотрит Рыжему вслед. Воркует ласково, растягивая гласные и почти прижимаясь губами к уху: — Шикоз. Какой шикоз. Я жалею, что мы с тобой не забились, когда ты предлагал. Тянь, тебя только что уделали. При всех. Мне кажется, я тоже в него влюбилась. Едва не падает, теряя равновесие, когда Тянь из-под руки выворачивается, и прикусывает губу, стараясь сдержать улыбку. Уже вслед со смехом напоминает, что ждет его в десять. Вечеринка, да. Разумеется. Есть, что отметить.***
Черт ее знает, как она это делает, но получается идеально. Всегда. У Юби вообще все идеально: дом, семья, манеры. У Юби внешность диснеевской принцессы и вера в то, что жизнь — вечный праздник. Когда-нибудь Юби станет спокойнее, перестанет устраивать вечеринки и начнет устраивать светские ужины, встречая гостей под руку с прекрасным принцем. И надето на ней будет что-нибудь очень дорогое и изысканное, а не как вот сейчас… — Детка, у тебя к заднице облако прилипло? — Где ты видел облака такого цвета, — Юби с улыбкой от уха до уха, дергает края нежно-зеленой юбки в стороны, — это называется «туту». Нравится? — Уши были круче. Улыбается, подхватывая под руку, тянет вглубь дома. Тянь был здесь неоднократно, но эту гостиную сейчас узнаёт с трудом: из мебели остались только диваны, сдвинутые к стенам, и барная стойка, зато появилось несколько приземистых круглых столов с огромными прозрачными чашами чего-то слабоалкогольного и аккуратными пирамидами разноцветных картонных стаканов. На месте, где стоял белоснежный рояль ее матери, расположился мобильный микшерный стол, за которым диджей в розовой шляпе-цилиндре дергается так, словно стоит босиком на раскаленной сковороде. Основное освещение выключено, центр комнаты с беснующейся толпой в полумраке тонет. Вдоль стен в хаотичном порядке раскиданы разноцветные кресла-груши и напольные лампы в виде джедайских мечей. Такие же освещают сад и площадку с бассейном, которые видно сквозь панорамное окно, выходящее во внутренний двор. Там тоже люди, там тоже — весело. — Рада, что ты пришел. — Юби улыбается, все так же цепко держит под руку, кивает в сторону бара, откуда радостно машет рукой Цзянь. — Твои вон там. И еще кое-кто очень хочет тебя видеть. И блядь… Это совсем какой-то пиздец, потому от простых слов горло дергает, а тело вообще начинает жить своей жизнью, без привязки к мозговой деятельности. Тянь головой из стороны в сторону вертит, замечает знакомые лица. Но ищет только одно. Где ты, где ты, где ты? — Она мне все уши прожужжала, — продолжает Юби и недовольно языком цокает, глядя на него. — Я про Мию, Тянь. — Мию? — Мию. И хватит так оглядываться. Ты на сторожевого пса похож. Хорошо хоть на людей пока не бросаешься, — щурится хитро, дергая за руку. — Ждешь кого-то? — Нет. — Держи. — Юби из ближайшей чаши аккуратно наливает в стакан что-то красно-розовое, протягивает ему, вопросительно приподнимая подборок. — Он, кстати, не придет. Ну, тот, кого ты не ждешь. Смеется коротко и тихо, когда Тянь, шарящий глазами по толпе танцующих, резко голову поворачивает. — Вот это да-а-а. А ты все-таки запал. Пойло в стакане оказывается чем-то сладко-кислым и слабоалкогольным. Не то, что ему нравится, но так, для разгона — сойдет. — Это смешно. Юби согласно кивает, с излишним усердием: — И не говори. Даже не думала, что когда-нибудь такое увижу. Что, все настолько плохо? — Все хорошо. Юби только плечами пожимает, наливает себе того же и задумчиво трогает языком кромку стакана. Милый такой жест, от которого у Ксинга вполне могла бы случиться остановка сердца. На который у него самого бы встал полгода назад, до того, как оказалось, что дружить с ней все-таки приятнее, чем трахаться. Юби взгляд замечает, улыбается: — Ладно. Это, наверно, не мое дело. — Точно. — А вот если бы было мое, я бы тебе рассказала, что он звонил, предупредил, что не придет. Мы с ним даже поговорили. Представляешь? Он, оказывается, разговаривает. — И о чем вы говорили? — Да неважно. Тебе же все равно неинтересно, — Юби невинно ресницами хлопает, — или интересно? Как тебе вечеринка, кстати? Взгляд у Тяня тяжелый. Тяжелый, выразительный. От такого взгляда обычно на шаг назад отступают. Ну, по крайней мере, парни. Юби же только в ответ смотрит, слегка склоняя голову. У Юби в глазах веселье плещется, и крылья носа слегка напряжены. Улыбается Юби ехидно и сладко. Улыбается Юби так, как может позволить себе улыбаться девчонка, которая с детства растет в мире, где по канону женщин обижать нельзя. И смотрит, смотрит при этом так, словно он, Тянь — это что-то до крайности забавное, намного более интересное, чем вечеринка эта, гости и диджей в розовой шляпе. Бесит. Но Юби всегда слегка бесит. — Шикарно. — Вот, я ему тоже говорила, что будет шикарно, — Юби назидательно поднимает палец, — жалко, что у него работа. Подменяет кого-то там. До двух ночи. Ты, кстати, знаешь, где он работает? — Нет. — А я теперь знаю. — Юби, — Тянь разворачивается, так, чтобы в глаза смотреть прямо, — мне, правда, неинтересно. — А я бы и не сказала. По крайней мере просто так. А вот если бы ты согласился в конце месяца устроить тусовку в твоем лофте, я бы подумала. Ладно, развлекайся. А мне нужно встретить остальных и… о господи! О, черт, черт, я же сказала: никакой пены в бассейне. Я же просила… Тонкие пальцы на предплечье разжимаются, и Юби ввинчивается в толпу танцующих, уклоняясь от столкновений, спешит к выходу, хотя спешить уже некуда — поздно. Черт его знает, кто и что туда плеснул, но выглядит невероятно. Цзянь улыбается полупьяно, от барной стойки приглашающе рукой машет, второй крепко обвивая Чжэнси за шею. Рыжего нет. И не будет. И не надо. — Ну, начало впечатляющее, — говорит Чжэнси, наблюдая, как Тянь молча усасывает первую стопку и, поморщившись, кивает бармену, вытягивая два пальца. Цзянь смотрит молча, мелкими глотками прихлебывая что-то белое из высокого стакана. Молоко у него там, что ли? И только когда Тянь уже спиной поворачивается, за плечо хватает, не давая отойти. Улыбается от уха до уха, но смотрит при этом серьезно, смотрит в глаза, спрашивает: — Че? — Где? — в тон ему отвечает Тянь. — Ну, вообще… Вообще, его вроде как уделал пацан, который не умеет целоваться. Не напрягаясь, не прилагая усилий. Вряд ли даже намеренно. Намеренно он его только хуями обкладывает с первого дня знакомства. — Отлично все. И с каждой минутой все лучше становится. Алкоголь приятно греет сначала грудь, потом голову, постепенно поднимает температуру тела. Вместе с настроением. И уже совсем несложно лишнее из головы выбросить: врезаться плечом в шумную толпу, чувствуя, как подхватывает волной общего веселья, как басы начинают в груди отдаваться, а чьи-то ладони мажут по голым плечам и шее. И очень легко подстроиться под этот темп, прикрыть глаза и понять, что все — как обычно. Все хорошо. Все очень просто. Мия каким-то образом рядом оказывается. Совсем рядом. Двигается под музыку, поднимает тонкие руки, вытворяя ими в воздухе что-то невообразимо красивое и плавное и опуская ему на плечи. У Мии короткая юбка и длинные ноги. Темные волосы и глаза цвета переспевшей смородины. Тонкая талия и тонкая блузка, сквозь которую тепло тела чувствуется, если обхватить руками. С Мией — весело. Именно это слово усердно орет в голове внутренний голос спустя пару часов: весело. Весело, блядь. А если не весело, пойди еще текилы ебни — повеселеет. И старается этот голос так усердно, что Тянь слышит только его. И это, наверное, не очень хорошо, потому что Мия смотрит на него в ожидании ответа, а он понятия не имеет, что она там спрашивала. Только и остается тонко улыбнуться, скользнуть взглядом от восторженно распахнутых глаз к губам и постараться, чтобы голос — настоящий, а не вопящий в голове — прозвучал правильно: — Ты такая красивая. И… бинго, блядь! Можно еще пять минут не слушать, что она там несет. Шикарный диалог. И вообще вечеринка шикарная. И если сосредоточиться, то, скорее всего, он уйдет отсюда не один. Если сосредоточиться… Мия снова смотрит вопросительно. — Прости. Ты о чем-то спросила? — Угу, — в голосе отчетливо слышится раздражение и примесь обиды, — трижды. Очаровательная собеседница слегка подвисает, пытаясь понять хотел ли он ее обидеть намеренно или просто идиот. Эмоции так явно на хорошеньком лице отпечатываются, что на душе становится еще паршивее. — Извини, — выдает Тянь с беззаботной улыбкой, — здесь просто слишком шумно. И жарко. Я хочу выйти на улицу и покурить. Пойдешь со мной? Пойдет. Мия с улыбкой указывает тонким пальчиком в сторону кухни: — Давай через тот вход. Около бассейна шумно. Они вдвоем аккуратно пробираются к выходу, огибая импровизированный танцпол и народ, толпящийся у барной стойки. Тянь боковым зрением замечает знакомых: большая часть приглашенных из их школы. Усмехается, когда натыкается взглядом на хохочущего Цзяня и старательно отпихивающего его Чжэнси. Все течет, все меняется, и только отношения этих двоих вечны: застыли в своей недодружбе. Когда-то Тяню казалось, что однажды между ними заискрит, полыхнет синим пламенем и на двоих девственников в этом мире станет меньше. А вот нет: оказывается, не все в этой жизни сбывается. От этой мысли почему-то становится зло и грустно. На улице засвежело, и ночной воздух слишком резко обнимает прохладными щупальцами, выстуживает тонкий хлопок футболки, приятно остужает легкие и разгоряченное лицо. Небо совершенно черное, звезд нет и утром наверняка хлынет дождь. Тянь не любит дождь: пейзаж за окном в квартире становится слишком унылым. Он и сейчас унылый, несмотря на расстилающийся перед глазами потрясающий вид: особняк семьи Юби стоит на пригорке и весь город отсюда — как на ладони, переливается во тьме рыжими огнями. Рыжими, блядь. — Красиво, да? — тихо спрашивает Мия, но смотрит при этом не на город, а на него, в очередной раз кокетливо поправляя волосы. — Очень, — отзывается Тянь, выуживая из кармана сигареты и зажигалку. Прикуривает, закрывая ладонью пламя. Рыжее, блядь. — Угостишь? В тонком девичьем голосе появляются решительные нотки, и Тянь медленно поворачивается к ней, протягивая пачку. Смотрит она тоже решительно. Уверенно. Так же уверенно игнорирует протянутую пачку и тянется к его сигарете. Аккуратно забирает прямо из губ, не отводя взгляда, и, поднося к своим, легко, коротко затягивается. Тянь наблюдает за этим, улыбаясь уголком рта. Старательно. Той самой улыбкой, от которой у девчонок крышу сносит. Думает, что она, Мия, красиво курит. Она вообще красивая. Думает, что сегодня точно уйдет не один. Сколько он уже не трахался в погоне за Рыжим? Полтора месяца? Два? Сколько прошло с тех пор, как мир к херам схлопнулся и зафиксировался на нем? И как оно вообще так получилось? И, главное, что в итоге? Почти два ночи. Вечеринка. Слегка пьяная и очень красивая девушка. Которая за вечер успела потереться о него всеми частями тела. И это пиздец. Потому что очень хочется. На протяжении всего вечера сильно, до дрожи хочется... к нему. Потому что ты правда влюбился. По-настоящему. И это, наверно, закон этого гребаного мира, закон Вселенной: все в этой жизни прилетает в обратку. Вот оно и прилетело. Огненными волосами, дерьмовым характером, выебонами и равнодушием. — Тянь? Пока ты строил планы, тебя уделали, ничего не планируя. Неиспорченностью, сумасшедшей искренностью и тем хорошим, что от других спрятано, а тебе зачем-то показали. Наверное, чтобы еще глубже, больнее и сильнее. Так, чтобы намертво под кожу въелось. — Тянь? И ну его такое на хуй. От такого избавляться нужно. — Вообще-то, — Тянь на сигарету, в тонких пальцах зажатую, кивает, — это непрямой поцелуй. С улыбкой смотрит как Мия плавно склоняется к урне, гасит окурок о край. — Я знаю. Я не против. От Мии пахнет ванилью. У Мии мягкие волосы. У нее на запястье браслет из каких-то камешков, и он неприятно холодит кожу, когда она обнимает за шею, притягивая ближе. У нее и ладони холодные, а во рту — вкус клубничной маргариты. И очень горячо. Сладко. Тянь целует долго, неторопливо, прислушиваясь к ощущениям. Правильным ощущениям — своим и ее. Отстраняется тоже медленно, напоследок коротко прижавшись губами еще раз. — Поехали ко мне? И когда Мия согласно кивает, целует еще раз: быстро и жадно. Потому что на самом деле — сладко. Потому что это — идеальное противоядие.