***
До дома Рыжий добирается в промокшей насквозь толстовке и с чувством странного умиротворения внутри. Чуть не вырубается в автобусе, убаюканный мерным тарахтением мотора и дождливой прохладой, а, выйдя на своей остановке, зевает так, что челюсть хрустит. Дождь закончился, но на улице сыро и серо, и все, чего хочется, — побыстрее в тепле оказаться. Но Рыжий все же заруливает в магазин, долго ходит между стеллажами, придирчиво выбирая овощи. Джия с работы заявится тоже продрогшая и наверняка голодная. Если начать готовить сразу по приходе домой, к ее появлению как раз успеет. В отделе специй ловит себя на том, что машинально стянул с полки не только карри, который закончился дома, но и пакет жгучего перца, который закончился дома у Тяня. Кривится на этот пакет, но в тележку все же бросает: не забыть бы на кассе сунуть его в рюкзак и завтра прихватить с собой на занятия. Не забыть бы выложить на кухне в огромном лофте. Пусть полежит до лучших времен. Потому что: хочешь, Рыж, хочешь? Любое желание. Любое. Рыжий хочет, да. Хочет, сидя подальше от плиты, посмотреть как Тянь готовит курицу в остром маринаде. Не то чтобы Рыжий любил острое или курицу, но, блин, какое будет шоу. Дым коромыслом, мат-перемат и с грохотом летящие в раковину кулинарные лопатки. Еще бы к этому какую-нибудь дичь добавить вроде красных блестящих стрингов, но тогда этот придурок точно обожжет живот брызгами кипящего масла и хер знает как его потом лечить. Из фантазий Рыжий возвращается по щиколотку утонув в глубокой луже посреди родного двора. Чертыхается и к подъезду идет, морщась от мерзкого чавканья в кеде, бегло оглядывается — не ошивается ли Страшила поблизости — и на ходу скидывает рюкзак, чтобы вытащить ключ от домофона. А когда поднимает глаза, рюкзак и пакет с продуктами выпадают из рук. Прямо в грязь, на мокрый асфальт. Рыжего на секунду параличом перемыкает и окатывает вдоль позвоночника эфемерным крутым кипятком. У самого подъезда — Джия. Джия и рядом с ней незнакомый высоченный мужик, который держит ее за плечи. Огромные ручищи поверх тонкой зеленой ткани плаща, и вся его поза — властная, твердая и уверенная. А вокруг ни души. Вокруг — предвечерние дождливые сумерки и плотно закрытые соседские окна. А она просто стоит, слегка запрокинув голову, и смотрит. Смотрит так же, как когда-то смотрела на тех, других, в переулке, в другой пасмурный вечер, который всю их жизнь поделил на «до» и «после». Не выворачивается, не отстраняется, не пытается перехватить болтающуюся на плече мелкую сумку. Не сопротивляется, даже когда этот тип делает шаг вперед и склоняется ниже. Склоняется так, будто сейчас… — Пусти ее! Рыжий орет так, что горло продирает болью. От собственного крика и отмирает. Несется вперед, словно в замедленной съемке отмечая, как незнакомец вздрагивает от неожиданности и поворачивается лицом. У него на переносице очки. Бликуют стеклами. Рыжий точно знает, что через пару секунд вобьет эти стекла ему в глазницы. Рыжий точно знает, что будет месить это лицо, пока вместо костей и плоти кровавая каша не получится. Едва успевает притормозить, когда Джия резко выступает вперед и с перекошенным от ужаса лицом выставляет вперед руки. — Шань, нет! Нет, нет, нет, стой! Подожди! Рыжий не понимает: чего подождать? Чего, блядь, в этой ситуации подождать? Но Джия вытягивается как струна, напрягается, будто и впрямь верит, что в случае необходимости упрется в асфальт каблуками покрепче и, перехватив, удержит его на месте. — Все хорошо, Шань, все нормально… — Джия? — мужик тоже отмирает и вопросительно вскидывает брови. — Это?.. — Мой сын. Шань, — Джия, переводит дыхание так, будто марафон пробежала. — Шань, это Демин Хан, мой коллега, руководитель нашего отделения и… — Какого хера он тут делает? И какого хера он тебя трогает? — Шань, он не… — Я видел! Он… — Рыжий осекается резко. Осекается, когда Джия растерянно прижимает пальцы ко рту. Осекается, заметив наконец-то, что помада у нее слегка размазана. Помада, блядь. Которую она терпеть не может и которой она в последнее время начала пользоваться с завидной регулярностью, и даже вчера вечером, когда они с Тянем завалились в квартиру, была занята именно тем, что стояла у зеркала и возюкала этой субстанцией по губам. — Черт, я… — Рыжему, несмотря на мокрую толстовку, в один миг становится пиздец как жарко. Особенно голове. Особенно щекам. И становится еще горячее, когда этот ее коллега доброжелательно улыбается и делает шаг вперед, протягивая руку: — Рад знакомству, Шань, — выжидает немного и, поняв, что реакции не последует, все с той же улыбкой опускает руку. — Ладно. Как-нибудь в другой раз, да? «Шел бы ты на хуй» — зло думает Рыжий и отворачивается. Пилит взглядом лавку у соседнего подъезда, пытаясь заставить себя перестать краснеть. В том, что краснеет, сомнений нет — рожа горит так, что почти больно, и не понять от чего: смущение, злость, обида или все вместе, черт его знает. Едва удерживается, чтобы не повернуться и не озвучить мысли вслух, когда Джия тихо говорит: — Демин, я позвоню, хорошо? По поводу расписания и… позже поговорим. Спасибо, что подвез. Дальше Рыжий не слушает, отходит, возвращаясь за брошенными рюкзаком и пакетом, садится на корточки, собирает выпавшие пакетики со специями и пару магнитиков, выданных в супермаркете в благодарность за покупку. Думает: пиздец, на хер, какой пиздец. Заново вяжет шнурок на кеде, надеясь, что этот ее коллега поймет все правильно и свалит до того, как придется собрать с асфальта манатки, встать и вернуться, и с облегчением выдыхает, когда за спиной слышится хлопок дверцы, шум мотора и шелест шин. Спасибо, боже, что здесь все, кроме него, такие понятливые. Это только он сходу в очевидное не врубается. Не привиделось ли. Может, неправильно понял. Может, что-то другое. Может, у них с коллегами прощаться принято именно так: размазывая помаду и нежно придерживая друг друга за плечи. Рыжий на секунду жмурится: нежно. Вот именно так оно, сука, и было: нежно и бережно. Совсем не похоже на тот случай, когда обороняться нужно. Совсем не похоже на тот случай, когда помощь нужна. Идиот, как можно было сразу-то не понять? Джия дожидается его на прежнем месте, хмурится встревоженно, когда Рыжий подходит и рывком распахивает перед ней дверь. — Шань, я… — Могла бы предупредить, я бы у Тяня остался. По лестнице Рыжий взлетает так, будто за ним черти гонятся. На самом деле — не гонится даже родная мать. Стук каблуков по ступеням неторопливый, размеренный, и Рыжему как раз хватает времени, чтобы открыть дверь в квартиру, бросить вещи на пол у входа и свалить в свою комнату. Коллега. Подвез. Охуеть. Рыжий так и стоит, подпирая спиной дверь, потом плавно соскальзывает по ней вниз, усаживается на задницу, согнув ноги и упираясь локтями в колени. Лицо все еще припекает, и Рыжий устало трет его ладонями, разгоняя кровь и делая только хуже. Как можно было настолько неправильно понять происходящее? Да вот так, блядь, и можно, если в башку ни разу не приходило, что со смерти отца прошло до хрена времени, а ей в следующем году исполнится всего-то сорок. Вот так и можно, если в эту самую башку ни разу не закрадывалась мысль, что у нее вообще может кто-то появиться. Откуда бы, да и зачем? Рыжий однажды спросил, выйдет ли она снова замуж, Джия уверенно ответила, что у нее уже есть самый лучший на свете мужчина, и Рыжий поверил. Только вот ему тогда было десять, а она только-только вернулась из клиники, пыталась устроиться на работу и пыталась как-то жить дальше. Не особо хотела, но пыталась. Для него. Рыжий тупо пялится на мокрые кеды, запоздало понимая, что даже не разулся. Слушает, как Джия закрывает входную дверь, шуршит поднятым с пола пакетом и, судя по направлению шагов, относит его на кухню, цокая каблуками. Тоже, значит. Забыла. — Блядь, — беззвучно выдыхает Рыжий и подскакивает на ноги, дергая дверь на себя. — Мам! Проносится ураганом, уворачиваясь от Страшилы, который, разумеется, ничего не понял и все, чего хочет — не вовремя потереться о ноги. Пакет не разобранный — на кухонном столе, Джия — у окна, за окном — снова дождь, в голове — пусто. Она поворачивается, комкает в руках бумажную салфетку — успела стереть остатки помады, а у Рыжего разом из головы выпадает все, что сказать хотел. — Ты туфли забыла снять. — Что? — Туфли. — Да и хер с ними, — Джия в ответ на его округлившиеся глаза невесело усмехается, но туфли все же скидывает, прямо так, на кухне, цепляя пяткой носок, как Рыжий обычно обувь снимает. Трет ногу о ногу, тянется за микроволновку, достает пачку сигарет, открывает окно и закуривает, присев на подоконник. Страшила, ввалившийся на кухню смотрит на обоих с любопытством. Улавливает атмосферу и фыркает неодобрительно: что тут у вас, люди, что вам неймется? Хорошо все, вон же она — курица — в пакете, я чувствую. Чего вам еще для счастья нужно-то? Джия затягивается так, что в горле должно першить, оглядывается в поисках чего-нибудь, во что можно стряхнуть пепел и кивает Рыжему, когда он подает ей мелкое кофейное блюдце. — Я знаю, что должна была раньше сказать. — Я и так знал, что ты иногда куришь. Рыжий пожимает плечами, рассматривая помятую пачку, думает: а вот что ты стреляешь сигареты у моего парня, не знал. Ну да ладно. Не самая большая тайна в этом доме. Джия устало вздыхает: — Шань, нам придется об этом поговорить. Я бы тоже с удовольствием сделала вид, что ничего не случилось, но так не получится. Правда, я планировала сначала купить какую-нибудь умную книжку по психологии, изучить на досуге, как сообщить своему сыну, что у тебя роман, но, похоже, придется импровизировать. — Не надо, — качает головой Рыжий и тут же спохватывается. — Книжку не надо. Я нормально. Никаких психологических травм и прочей ху-у… ты поняла. Просто неожиданно получилось и… надеюсь, я ничего тебе не испортил, потому что знакомство получилось так себе, но можем как-нибудь еще раз попробовать. То есть, я правда нормально, и я, не знаю, рад? Джия аккуратно тушит окурок в пепельнице, перехватывает под пузо Страшилу, который запрыгнул на подоконник и теперь жмется ближе: — Вот прямо рад? — Да. Или нет. Но потом буду. Точно, мам. Просто неожиданно. Я думал, он на тебя напал и ограбить хочет или еще что. — Джия прыскает нервным смехом, и Рыжий разводит руками. — Мам, я тебя, вообще-то, спасал. — Спасибо. — Совсем по-дурацки получилось, да? — Так себе, учитывая, что получиться должно было с точностью до наоборот: это мне положено явиться не вовремя, застать тебя с девчонкой и заставить краснеть. Может, организуешь, чтобы не так неловко было? — Нет. — Рыжий с энтузиазмом зарывается в пакет, достает пакет молока и отходит к холодильнику, поворачиваясь спиной. Не уронить бы. — Нет у меня никакой девчонки. — А ночуешь ты у Тяня? — Да. А еще я купил карри. Будешь? — Буду. Страшила недовольно урчит — очевидно, Джия сталкивает его с колен, обернуться и посмотреть Рыжий не решается. Двигает с места на место продукты на полке, мысленно прося ее не возвращаться к теме девчонок, ночевок и прочего вранья. С облегчением выдыхает, когда она, проходя мимо, ласково гладит рукой по затылку: — Милый, у тебя уши горят. И не удержавшись, бормочет вполголоса, но так, чтобы она точно услышала: — У тебя, мам, тоже.***
До полуночи всего ничего, а Рыжему никак не спится. Рыжий ворочается с бока на бок, скидывает одеяло и снова тянет его на себя. Тяню он соврал. Тяню он еще час назад сказал, что глаза слипаются. Не очень доброжелательно и едва удержавшись, чтобы не поделиться. Знаешь, у моей матери завелся мужик. Да-да, прямо как моль в шкафу, взял и завелся. Пару месяцев назад завелся, как оказалось. Я с ним сегодня познакомился, и теперь мы с ней на пару надеемся, что он не сбежит, потому что я как всегда хуйни наворотил. Рассказать хотелось. А вместо этого… ну, а что вместо этого? Вместо этого — тоже как всегда. Тянь спросил, все ли у него хорошо. Потому что голос странный. Рыжий рявкнул, что он не сраная принцесса, чтобы к его голосу прислушиваться, и положил трубку. Потому что дебил. И теперь вот никак не уснуть. Теперь вот как чесоточному ворочаться и проверять мобильный, надеясь, что пропустил входящее. Час назад Рыжий совершил почти подвиг: набил в вичат короткое «извини», зажмурился, отправляя, а потом все ждал, ждал, жда-а-ал, что Тянь ответит. Ну хоть перекошенным смайлом, сложившим пальцы в кружок. Рыжий снова к мобильнику тянется, но в итоге просто роняет руку, не донеся до тумбочки и утыкается лицом в подушку. На душе не просто паршиво. Там совсем пиздец. Там медленно-медленно проклевывается страх. Однажды же такое может и подзаебать, да? Вот настолько, чтобы ни звонка, ни смайла. Из распахнутого окна тянет холодом, Рыжий ежится, сворачиваясь клубком, и, прежде чем мысли начинают сонно путаться, обещает себе, что завтра все исправит. Завтра — обязательно. И никогда больше его не обидит. Просыпается Рыжий в странном тепле. Оно повсюду. Оно окружает. Не такое, как бывает, когда на улице жара и точно не такое, как при температуре. Оно другое — мягкое. Оно осязаемо. Оно очень знакомое: тяжесть знакомая и запах знакомый. Оно обволакивает и при этом кажется настолько материальным, что Рыжий непроизвольно ерзает, пытаясь податься ближе, найти максимально возможное соприкосновение и крепко жмурится, чтобы не выныривать из этого сладкого сна, продлить, растянуть насколько возможно. — Тянь… — М? Глаза Рыжий распахивает широко и дергается так, что непременно слетел бы с кровати, если бы этим теплом не придавило так крепко. Очередной вдох застывает в глотке и не вырывается наружу грязным и громким ругательством потому только, что рот запечатывают ладонью. — Тш-ш, — Тянь, нависая сверху, давится смехом. Приподнимается на локтях, блестит в полутьме глазищами: — Рыж, только тихо. Три часа ночи. Тихо, ладно? Рыжий хотел бы, но голос спросонья не слушается, и даже шепот выходит слишком громким. В ночной тишине — почти оглушительным. — Ты чего здесь делаешь? Тянь снова шикает, прижимая палец к губам. Елозит всем телом, притираясь плотнее, бесцеремонно распихивает ноги Рыжего в стороны, укладываясь удобнее. — Ничего не делаю. Меня здесь нет. Я тебе снюсь. В ответ у Рыжего получается только сонно моргнуть и нахмуриться. Что там полагается делать, чтобы проверить? Кажется, щипки помогают. Рыжий, кое-как вывернув руку, плотно прихватывает кожу на боку. Чуть ниже ребер, там, где чувствительность повыше. Сдавливает, выкручивая, и растерянно выдыхает, когда Тянь, дернувшись, болезненно морщится: — Ай! — Ай, блядь? Тебя кто пустил? Ты мать разбудил среди ночи?! Ты че ей сказал? — Не будил я, — с хриплым смехом отзывается Тянь. Перехватывает руку Рыжего. Не то боится, что кусок плоти тот ему все же вырвет от переизбытка эмоций, не то просто очень хочет пальцами сплестись, чтобы еще ближе. — Я сам зашел. Там… Головой качает слишком неопределенно, но Рыжий понимает. Чуть-чуть, самую малость впадает в ступор и через плечо Тяня смотрит на развевающуюся занавеску и широко распахнутое окно. — Ты ебанутый? — Я романтик. — Ты ебанутый, — откидываясь на подушку, констатирует Рыжий. — Совсем пиздец с головой, да? Ты че, по виноградному кусту заполз? Он даже под Страшилой трясется! — Трясется, да. Но так даже лучше, мне понравилось. Вот знаешь, прочувствовать, войти в образ: принц, рискуя жизнью, взбирается на высокую башню, где его ждет сказочная принцесса. Кстати, ни в одной сказке принцессы так грязно не ругаются. И вообще после такого полагается сладкий поцелуй, а не вот это. Но! Я все понимаю. Я знаю, что сначала нужно убить дракона. Тянь смотрит вопросительно и очень серьезно: ты, мол, согласен, что без убийства дракона никак? И Рыжий, сглатывая подступающий к горлу смех, кивает. — У меня нет дракона. — Я знаю. Поэтому, — Тянь, поерзав, тянется куда-то вниз, к коленям, и, выдержав торжественную паузу, шлепает на грудь Рыжего что-то мягкое и зеленое, — я принес его с собой. Рыжий скашивает глаза. Чудище, сидящее на Рыжем щерится плюшевыми клыками, озорно задрав такой же плюшевый хвост с гребешком. Рыжий недоверчиво трогает кончиком пальца смешные раздутые ноздри: — Это динозавр. — Да. Но ты можешь притвориться, что не заметил разницу, мне будет приятно. Знаешь ли, найти посреди ночи магазин, где продаются драконы, тот еще квест. Я и дино-то нашел только в пятом. Подумывал его выпотрошить и предъявить тебе уже готовый труп, но пока мы с ним сюда забирались, мне пришлось нести его в зубах, я к нему как-то привык и… может, оставим? Пусть живет? — Ты подорвался среди ночи и шарился по магазинам, чтобы найти вот это? — Да. — Тянь, скатившись с Рыжего, укладывается к стене, подложив руку под голову. Зевает. Сонно и как-то совершенно умиротворенно. Сплетается ногами, просовывая колено между коленями Рыжего, тянет к себе поближе. — Мне не спалось. И я все думал про то, что ты не сраная принцесса. Потом про драконов, башни и твой второй этаж. А еще мне показалось, что ты психуешь, и я подумал, что ты хочешь поговорить. — Я не хочу. — Вот и хорошо. Не будем. — А что будем? — Спать, Рыж. Спать. Ночь же. И на самом же деле глаза закрывает, сопит размеренно и улыбается, когда Рыжий тянет одеяло вверх, укрывая и его, и динозавра: ни футболки, ни штанов на Тяне нет — стянул предусмотрительно. Рыжий устраивается удобнее, ерзает обнимая за шею и притираясь ближе. Говорит: — Ты реально больной. Понимает: не то. Говорит: — Спасибо. Понимает, что снова не то. Утыкается носом в макушку, тянет в себя запах дождя и чужого шампуня, смотрит в одну точку на стене, редко моргая, вслушиваясь в дыхание, и целую вечность спустя, окончательно убедившись — спит, — тоже закрывает глаза: — Я люблю тебя.