* * * * *
- Умница, Леск… хорошая девочка… давай, еще немного… Говорить, лежа под придавившей его тяжеленной балкой, было не очень-то удобно, но как иначе объяснить слепой, что он здесь и все еще жив? - Вот так… потихоньку, Леск… молодец… Давай же, дава-а-а… а-а-а… А-а-а! – и, не выдержав, мальчик захрипел от боли, едва почувствовав, что придавившая его колоссальная тяжесть немного сдвинулась с места. Позже, вспоминая то мгновение кошмара, он понимал, что больше всего на свете боялся, что Леск, перепуганная его криком, отпустит ту злосчастную балку, но стражница проявила недюжинную смекалку – вот она повернулась боком, уперевшись массивным плечом в закопченное дерево, вот вздулись, до предела натягиваю кожу, мощные мускулы – и, издав хриплый рев, Леск буквально перекатила толстенное бревно через себя, позволив ему рухнуть за спиной. Впрочем, этого Конару уже не видел – мальчик находился в полуоглушенном состоянии, и стражница, внимательно обнюхав его с ног до головы, осторожно сомкнула свои мощные челюсти на обгорелом вороте куртки, после чего, фыркая от забившейся в нос сажи, вытащила своего маленького хозяина наружу. Свежий воздух, дующий с гор, подействовал не хуже целительного бальзама – едва вдохнув его, Конару тут же разразился сухим, рвущим горло кашлем, повернувшись набок и глубоко погрузив пальцы рук в дышащую отгоревшим пламенем землю. - Леск, - еле слышно позвал он, - Леск… воды… - Мпфр-р-р, - тут же нарисовалась над ним безобразная морда, и огромные глаза с любопытством уставились на мальчика. - Воды, девочка… принеси воды… - Конару понятия не имел, каким образом Леск сможет выполнить его просьбу, но чувствовал, что иначе не сумеет даже приподняться над землей, - Пожалуйста, воды… - и, застигнутый очередным приступом боли, он свернулся клубочком, прижав колени к груди и едва находя в себе силы проталкивать в горло очередной глоток воздуха. На миг горячее дыхание Леск опалило его ноздри, но потом беспокойно попискивающая стражница отпрянула и забегала вокруг – мальчик слышал, как сотрясается земля под ее лапами, и ощущал легкие порывы ветерка, когда она, нервничая, приподнималась на задних лапах и хлопала короткими крылышками. Она не понимала, какая беда стряслась с ее хозяином, но даже куцым своим умишком, вдобавок притупленным старостью и нелегкой жизнью, понимала, что ему нужна ее помощь, и натужно силилась сообразить, какая именно. Что она видела на своем не таком уж коротком веку?.. Краткий период, когда еще жив был Старый Хозяин – тоже не самый приятный, ведь ее держали на цепи, но, по крайней мере, кормили, а Маленький Хозяин иногда играл с ней, каждую неделю чистил ее шкуру и убирал в логове под забором… но потом Старый ушел, и главным стал его сын, который почти перестал давать еду и часто колотил палкой, а Маленький прятался в ее логове, и приходилось прикрывать его собственным телом, пока воняющий дешевым пивом отец бродил вокруг, ругаясь и круша все, что под руку попадалось. Что самое странное, заглянуть в логово стража он ни разу не додумался, и, побушевав немного во дворе, обычно сдавал позиции и уходил куда-то, но с определенного возраста Конару перестал надеяться, что этот страшный человек больше не вернется. Когда вдали затихали шаркающие шаги, все, что ему оставалось – это выбираться из зловонного логова стража и бежать на поиски еды, причем, как ни пусто было на кухне или в кладовке, у него всегда находилась хотя бы половинка засохшей хлебной корочки для его верной безмолвной защитницы. Леск не понимала, почему тот, другой (она не умела ненавидеть – но в ее зверином разуме сын Старого и отец Маленького так и не получил своего «имени») бьет мальчишку, пахнущего так похоже на него самого, но после ухода прежнего хозяина она во второй раз осиротела, и всю свою невеликую любовь обратила на того единственного человека, что относился к ней по-доброму, что, проходя мимо ее логова, всегда ласково называл ее по имени, а ночью, когда было холодно, спускался с продуваемого всеми ветрами чердака и устраивался под ее теплым боком, и она тихо засыпала, слушая знакомое посапывание… Но теперь Маленький Хозяин лежал на земле, хрипя от боли – и что ей оставалось делать, чтобы ему помочь?!.. В конце концов Леск поступила так, как всегда делала – легла неподалеку от скрючившегося на земле мальчишки, бдительно прядая ушами и поводя чутким носом, как если бы ржавая цепь, которую она разорвала вчера вечером едва начался пожар, до сих пор держала ее на привязи. Она не знала, почему сгорел дом, который она защищала всю свою жизнь, или куда исчез отец Маленького, но сейчас это не имело ни малейшего значения – Маленький был здесь, а значит, и ее место было рядом. Даже когда стихли привычные ночные звуки, и над равниной начал заниматься рассвет – Леск не побежала, по старой привычке, прятаться в тени… и, наверное, в конце концов и Конару, и она сама погибли бы, если б после полудня небо не омрачили тучи, и первые тяжелые капли, пролившиеся сверху, не упали на воспаленное, покрытое ужасными ожогами лицо мальчика. К тому времени он уже был едва жив, и сперва даже не понял, что это такое, мокрое и холодное, покатилось по его лицу – а потом ему стало не до раздумий, и он жадно глотал драгоценную влагу, захлебываясь и размазывая грязь по впалым щекам, плача от нескрываемого облегчения… Правда, дождь шел недолго – здесь, на севере Набола, даже ранней весной осадки никогда не превышали отведенную им норму – но к тому времени мальчишка уже успел ожить, и вечером, шатаясь как пьяный, бродил по двору, разыскивая то, что не было пожрано пламенем. «Улов», откровенно говоря, оказался скудным – они жили небогато и во времена деда, обеспечивавшего всю семью и едой, и кровом, а уж после его смерти пьяница-отец спустил все более-менее ценное торговцам, так что в «наследие» сыну достались закопченные горшки, частью целые, но в основном разбитые, помятый котелок, охотничий нож деда, еще кое-какая мелочь (самым ценным оказался пузырек с бальзамом из холодилки, которым Конару смазал донимавшие его ожоги) и – нашел потому, что знал, где искать – материнский амулет, который он сам когда-то спрятал в каменной кладке дома. Кожаный мешочек, в котором тот лежал, сгорел дотла, но сам амулет остался цел, и, потерев рукавом, мальчик увидел блеснувшую на солнце бронзу. Кто сделал Миару этот подарок, он не знал, хотя и подозревал отца – тот в молодости какое-то время учился на кузнеца, а работа не походила на мастерскую или, хотя бы, принадлежащую подмастерью – у летящего дракона отчетливо вздулось брюхо, «кожу» покрывало множество мелких вмятин, а крылья казались чересчур куцыми, но вот большие глаза получились просто замечательно… хотя, может, это потому, что были сделаны из кусочков стекла?.. Как бы то ни было, мать этот подарок очень ценила, и когда после ее смерти отец начал беспробудно пить, Конару заранее вытащил амулет из старой коробочки и перепрятал в более надежное место, так что теперь лишь этот несуразный дракон остался ему единственным напоминанием о родителях. - Жаль, много за тебя не дадут, - негромко вздохнул мальчишка, старательно избегая мыслей о невеселом своем положении, после чего сунул бронзового дракончика в потертый карман и, перехватив котелок с прочим скарбом поудобнее, вынес его во двор. Леск все еще лежала на своем привычном месте, и Конару стаскивал вещи к ней под бок, а потом еще долго возился с ними – благо, до их сарайчика пламя не добралось, и наименее рваный из рогожных мешков в кои-то веки наполнился содержимым. Получилось, правда, не так много, но мальчик все равно постарался разложить груз как можно удобнее, проложив вдоль всей длины мешка старое тряпье, после чего вскинул получившийся тюк на спину Леск. Та, почувствовав смутно знакомую тяжесть на загривке, чуть заворчала, но не стала особо возражать, когда, взяв ее за обрывок цепи, мальчик повел слепую стражницу со двора. Он не оглядывался назад.* * * * *
Когда Конару замолчал, то ли погрузившись в воспоминания, то ли задумавшись о чем-то своем, Л'гер не стал сразу его тревожить. Нет, сперва он распорядился остальным членам своего крыла вернуться в Вейр – естественно, захватив с собой пленных бандитов – и доложить Предводителю о причинах задержки, пока тот не вздумал связаться с ними лично. Большинство всадников тут же согласились – их драконы устали, да и самим им не помешал бы горячий ужин и теплая постель – так что вскоре на равнине остались лишь гигант Харат и – бронзовый тихо помянул тухлую скорлупу – зеленая Аравинт. «Она не хотела тебя ослушаться», - тут же встал на ее защиту Харат. «Я злюсь не на нее, - рыкнул в ответ всадник, против воли ощутив укол ревности – защищает какую-то зеленую! – У нее-то мозгов хватает меня слушать… Жаль, что то же самое нельзя сказать о ее всаднике!» «Он беспокоится, - сухо констатировал бронзовый дракон, и на сей раз, на радость Л'геру, в его тоне не было и намека на симпатию, - Считает, что тебе может угрожать опасность». «Ага, очень смешно, - Л'гер невольно фыркнул, - Если уж меня не сможет защитить мой бронзовый, то наверняка получится у зеленого!» «Вряд ли», - как и большинство других драконов, Харат был начисто лишен чувства юмора, и всадник невольно расхохотался над его самодовольным тоном… как-то напрочь позабыв, что он тут не один – но, к его удивлению, Конару отреагировал совершенно спокойно, и даже слегка дернул уголком рта, что в его исполнении вполне могло приравниваться к улыбке. - Извини, - тем не менее покаялся бронзовый, но ответил ему не Конару, а его страж порога – глубоко втянув носом воздух, зверь издал странный булькающий звук, завершившийся переливчатой трелью, после чего вновь опустил свою уродливую голову на колени хозяина. - Принято, - подтвердил тот, оглаживая массивный череп, причем тон у него был на редкость странным – как будто за этим простым словом он подразумевал что-то еще. - Тогда… может, продолжишь? – осторожно задал вопрос Л'гер, - Когда ты ушел из дома… сколько же времени ты?.. – тут он замялся, ибо в Телгаре про бездомного бродягу сказали бы «шлялся». - Не знаю, - пожал плечами Конару, словно и не заметив его недоговорки, - Дни, недели… может, месяцы. В глуши время мало что значит. - И ты не пытался где-нибудь устроиться? - Отчего же, - невесело усмехнулся он, - Пытался… Сначала думал пристать к какому-нибудь каравану, но из первого же меня прогнали палками, хотя я сразу сказал, что готов отработать свой хлеб. Пастухам моя слепая старушка тоже оказалась не нужна, в лесничие я не подошел по возрасту, а в холды и не заходил – ведь там бедная Леск вновь оказалась бы на цепи, а она и так немало в своей жизни натерпелась! – тут в его бесстрастном голосе прорезалось нечто особенное – смесь давней горечи, грусти и робкой привязанности, чем-то напомнившей Л'геру его незыблемую любовь к бронзовому Харату. Словно бы почувствовав это, Конару пояснил, - Знаешь, всадник, не уверен, что ты сможешь… хотя нет, ты-то наверняка сумеешь понять, но, когда я ушел из дома, навстречу неизвестности, и моим единственным другом была слепая стражница порога, то я поклялся ей и себе, что никогда больше, пока я жив, она не сядет на привязь. И даже когда один человек – не помню, как его зовут – увидел, что она – королева, и предложил купить ее… - Думаю, я понимаю, - мягко сказал Л'гер, после чего, на мгновение замолчав, словно прислушиваясь к отзвуку собственного голоса, добавил, - И Харат тоже. - Спасибо, - ровно ответил Конару, машинально дотрагиваясь до острых ушей своего стража, после чего, глубоко вздохнув, продолжил свой негромкий рассказ. Краем глаза Л'гер заметил подошедшего Г'лиара, но зеленый замер где-то чуть поодаль, не приближаясь вплотную, и, подумав, бронзовый мысленно махнул на него рукой – пусть…* * * * *
- Это то, что нужно, Леск! – в полном восторге обратился Конару к стоявшей рядом с ним стражнице, после чего вновь повернулся к маленькой круглой долине, на дне которой в свете двух лун приветливо поблескивало озерцо, - Это ведь то, что мы так долго искали! Ты только посмотри!.. – и, не выдержав, он засмеялся и, раскинув руки, бросился вниз по склону, чувствуя, что еще немного – и он просто-таки взлетит! Стражница тут же разразилась обиженным ревом – ей не нравилось, когда Маленький уходил без нее – но мальчишка даже не оглянулся, и, волей-неволей, ей пришлось последовать за ним, хотя и без особого восторга, то и дело останавливаясь и напряженно втягивая носом прохладный ночной воздух. Что-то ей не нравилось в этой долине, но она не могла растолковать Маленькому, что именно… а Конару, забыв обо всем на свете, мчался все дальше и дальше, пока со всего размаху не вылетел на узкий каменистый берег, и только-только успел заметить перед собой что-то темное и блестящее… …как на полной скорости врезался в лоснящийся темно-коричневый бок молодого дикого стража! Надо сказать, несмотря на юный возраст, весил этот самец весьма порядочно, и не упал, но вот перепугался до потери памяти – а так как и в мирное время эти животные не славились излишним добродушием, то глухо зарычал и мгновенно перешел в нападение. Такие, как он, могли одним ударом когтей разорвать овцу или выпустить человеку кишки, а бегали хоть и не особо быстро, но уж всяко порезвее тощего мальчишки, так что Конару осталось лишь упасть на колени, в совершенно беспомощном жесте прикрывая локтями голову и надеясь, что страж убьет его с первого раза. Но вот кое у кого, судя по всему, было на этот счет особое мнение. И молодой коричневый, уже приготовившийся располосовать дерзкого человечка, смог лишь невнятно рявкнуть, когда налетевшая откуда-то сбоку тяжесть тараном врезалась ему в плечо. На этот раз устоять на лапах он не сумел – отлетел прочь, как подхваченный ветром сухой листок, да еще и порядочно прокатился по земле, разбрасывая мелкие камушки и оглашая долину возмущенным воем. Когда же, изогнувшись всем телом, он буквально взвился на все четыре лапы, то своим видом вполне мог напугать даже дракона… но только не Леск – слепая, бесстрашная, она отчаянно зарычала в ответ и слегка присела, готовясь нанести сокрушительную затрещину своими мощными передними лапами. Она никогда в жизни не дралась с сородичем, и резкий, удушливый запах дикого стража внушал ей ужас, но Маленький был в опасности, а значит, Леск должна была защитить его, даже ценой собственной жизни!.. Однако самец повел себя странно: внезапно подался назад, будто на стену налетев, и как-то неловко сел, причем на его морде явственно проступило недоумение. Он был молод, силен и готов защищать эту долину от любого захватчика, будь то зверь или человек, но сейчас перед ним стояла самка его породы, более того – это была золотая королева, кого древние инстинкты, доставшиеся ему от далеких предков, велели почитать и защищать… ну, а драться с самкой, по его понятиям, было примерно тем же самым, что рвать себя за брюхо! И когда не ведавшая о его сомнениях Леск рванулась вперед и вцепилась ему в плечо – он лишь заворчал от боли, но не сделал и малейшей попытки ответить тем же, пока вошедшая во вкус королева от души награждала его полновесными оплеухами… правда, большая их часть все равно попадала мимо, но и тех немногих, что достигли цели, было вполне достаточно – коричневый сперва попятился, а потом развернулся и, смущенно опустив голову, побежал прочь, сперва медленно, еще сохраняя остатки мужского достоинства, но когда до него донесся возмущенный рев Леск, обнаружившей пропажу понравившейся игрушки – позабыл о всякой гордости и рванул прочь, так что через пару мгновений треск ломаемых прутьев затих вдали. - Нет, Леск! – Конару ухватил стражницу за шею, не давая ей последовать за ним и завершить экзекуцию, - Не надо, он убежал. Оставь его! - У-а-арх! – рявкнула в ответ стражница, но с места все же не сдвинулась, и, оглаживая и уговаривая, мальчику удалось добиться того, что ее мутные кроваво-алые глаза вновь приобрели ровный голубовато-белесый цвет и, не то фыркнув, не то вздохнув, она ткнулась носом в бок хозяина, а тот почесал ее за ухом. После этого случая они еще не раз встречались с коричневым самцом – тот явно не спешил покидать облюбованную долину, но приближаться не рисковал, ограничиваясь редкими появлениями у озерца да явственными следами деятельности то тут, то там, будь это чей-то обглоданный костяк или глубокие следы когтей на самом толстом дереве в округе. Последние Леск бесили до невозможности, и она проводила по несколько минут возле каждой такой метки, обнюхивая ее со всех сторон и тихо, но явственно рыча. Этот молодой самец быстро заставил ее перебороть свой страх перед сородичами, и она не скрывала своего раздражения, пока они с Конару не возвращались в свою уютную пещеру, и стражница не замирала в дальнем углу, время от времени фыркая и потряхивая головой. Мальчик же старался не обращать внимание на дурные манеры подруги, а с коричневым предпочитал поддерживать непризнанный нейтралитет, тем более что после случая у озера тот словно позабыл о присутствии человека в долине, и, даже если они встречались с глазу на глаз – сиречь стоя примерно на противоположных склонах долины – страж проходил, не поворачивая головы. Постепенно Конару свыкся с его непробиваемой гордостью и оставил всякую надежду завязать приятельские отношения… а потому еще больше было его изумление, когда, спускаясь однажды утром к озеру за водой, он заметил Леск и коричневого, вполне мирно утолявших жажду в паре шагов друг от друга. Еще через пару дней, проходя в жаркий полдень мимо того же места, Конару вновь увидел эту парочку: коричневый лежал, свернувшись полукольцом и спрятав свои чувствительные глаза под согнутой в локте передней лапой, а Леск, как ни в чем не бывало, примостила подбородок ему на спину и довольно жмурилась, пока шальные солнечные зайчики вырисовывали на ее спине замысловатый узор. На мальчика ни один из стражей внимания не обратил, но тот все равно какое-то время стоял неподалеку, внимательно разглядывая их массивные тела, выпирающие клубки мышц, куцые крылышки, широкие лбы и темные, жесткие шкуры – но думал о том, какие же они все-таки красивые… На мгновение он ощутил прилив странной горечи, чего-то вроде непрошенной обиды на Леск, такую довольную и счастливую, но быстро подавил это чувство, под конец даже рассердившись – но не на нее, а на себя самого: как он может завидовать той, которая всю свою жизнь неустанно о нем заботилась? Ведь он видел, он чувствовал, что его верная спутница наконец-то счастлива… так какое право он имел мешать ее счастью?! Вот только он не ожидал того, что последует за этим. Совсем не ожидал… - Эй! – возмущенно вскрикнул Конару, перехватывая свой башмак, который – неуспешно – пытался перед этим залатать, но Леск даже головы не повернула, и, поднявшись со своего места, на котором мирно проспала последние несколько часов, она с некой странной целеустремленностью двинулась к выходу из пещеры. На оклики хозяина королева не реагировала и, встревожившись, Конару поспешно натянул башмак на ногу (тут же уничтожив откровенно невеликие плоды своего труда) и заторопился следом. Вот только ждать его стражница явно не собиралась, и, к тому времени, как перемазанный в грязи мальчишка выкарабкался из-под занавешивавшей вход дерюги, его слепая подопечная уже раскрыла свои короткие, несуразные крылышки и, оттолкнувшись всеми четырьмя лапами от земли, с неожиданной грацией заскользила над землей. Она не поднималась особо высоко, следуя за прихотливым рисунком теплых воздушных течений, восходящих от нагретой земли, но было в этом странном полете нечто, заставившее вскрикнувшего от испуга Конару (она же слепая!) замереть на месте, во все глаза наблюдая за разворачивающимся зрелищем. Добравшись до озера, Леск, как ни в чем не бывало, принялась танцевать над самой поверхностью воды, извиваясь всем телом, подобно туннельной змее, и хотя ей далеко было до врожденного изящества последних, Конару невольно залюбовался ее плавными и выразительными движениями. Правда, он долго не мог сообразить, с чего это ей вздумалось так резвиться, пока откуда-то из-за деревьев не выскользнула стремительная тень – и еще один страж, в котором Конару без особого труда признал «их» коричневого, яростно захлопал крыльями, стремясь присоединиться к танцу королевы. Издав долгий певучий крик, Леск легко выскользнула из-под протянутых к ней когтей, после чего насмешливым чириканьем поддразнила неуклюжего самца, едва не шлепнувшегося на слабо искрящееся зеркало воды. Впрочем, того неудача совершенно не обеспокоила, и, едва выправив полет, он тут же вернулся в танец, встав рядом с Леск, не приближаясь настолько, чтобы дать ей повод попытаться удрать, но и не отдаляясь больше чем на два полных размаха крыльев. Со стороны казалось, что они просто играют в теплом душном воздухе летней ночи, но, едва попытавшись «дозваться» до своей подруги, Конару невольно пошатнулся, ощутив исходящую от нее волну незнакомых чувств – еще никогда и нигде он не ощущал ничего подобного! Обычно спокойная и невозмутимая, Леск словно накалялась, закипая от избытка эмоций, и оставшийся на берегу мальчишка медленно опустился на землю, против воли обхватив себя руками и чувствуя, как разрывается сердце, увлекаемое прочь призывными криками и горящими глазами ликующей королевы стражей порога…* * * * *
- Брачный танец? – хриплый голос Г'лиара нарушил воцарившуюся тишину, причем в голосе его, на радость Л'геру, прозвучало не страстное предвкушение, а самое настоящее недоумение. Впрочем, бронзовый тоже был удивлен, хотя и не показывал виду. Раньше он никогда особо не интересовался привычками стражей порога – да, пожалуй, и мало кто на всем Перне по-настоящему обращал на них внимание – поэтому, когда Конару вновь замолчал, первой его мыслью было: эх, рассказать бы арфисту!.. - Верно, - на мгновение Конару оторвался от созерцания равнины и поднял взгляд на зеленого всадника, заставив того невольно охнуть – в лунном свете старые шрамы не стали выглядеть менее пугающими, - Надеюсь, даже вы, всадники, признаете, что стражи являются родичами драконов? Так что же им мешает отправляться в брачный полет?.. В последних его словах послышался некий скрытый вызов. - Стражи не способны сравниться с драконами в скорости – во всяком случае, в воздухе, - продолжил Конару, когда оба всадника благоразумно промолчали, - но при этом они куда гибче и поворотливей, особенно на малой высоте, поэтому в их брачном полете главное – ловкость, позволяющая схватить золотую, что всегда дразнит ухажеров, выворачиваясь в самый последний момент, - тут он невольно улыбнулся давним воспоминаниям, и жесткие морщины на его лице чуть разгладились, придав ему почти нормальный вид, - В ту ночь Леск вволю подразнила своих поклонников – позже к ее полету присоединились еще два самца, и первого, тоже коричневого, «наш» тут же заставил плюхнуться в озеро и оставить попытки поймать королеву, а вот со вторым, бронзовым, пришлось повозиться… Но, в конце концов, все оказалось проще простого – бронзовый сбился после особенно хитрого поворота, а Леск без особых возражений позволила своему избраннику себя сцапать, - тут он, впервые за весь рассказ, запнулся и глубоко вздохнул, прикрыв глаза. - На что это похоже? – естественно, тут же встрял вездесущий Г'лиар – возможность поговорить на любимую тему, пусть даже и с такими необычными участниками, всегда была его слабостью, и Л'гер невольно поморщился – ну, понеслось… - Так же, как и с драконами? - Без понятия, - насмешка, прозвучавшая в голосе Конару, подействовала на зеленого не хуже пощечины, - Видишь ли, всадник, я никогда не был запечатлен с драконом, так что о том, что там у вас происходит, когда ваши звери поднимаются в полет, имею лишь весьма смутное представление, по большей части основанное на сказках и домыслах торговцев. И готов поклясться яйцом, из которого вылупился Конарск – вы ведь так, кажется, говорите?.. – что большая часть этих россказней не имеет ничего общего с правдой, хотя, - он внимательно посмотрел на возбужденного Г'лиара, после чего бросил мимолетный взгляд на пристально разглядывающего носки собственных сапог Л'гера, не в первый раз за этот Оборот жалеющего, что по «моде» южных всадников согласился остричься мало что не наголо, - возможно, и не все. Ага, жди, зло подумал бронзовый. Обойдешься. Не покраснею! - Но ты ведь почувствовал что-то? - Г'лиар не унимался, а сбить его с мысли не всегда удавалось даже старшим всадникам, - Что-то… необычное? - Тебе хочется знать, не захотелось ли мне, сопливому одиннадцатилетке, быть кем-то изнасилованным? – Конару говорил спокойно, как о не заслуживающем особого внимания, а вот Г'лиар, в кои-то веки, проглотил язык – зеленый всадник прошел Запечатление почти четырьмя Оборотами позже, и впервые в чьей-то постели оказался вообще в шестнадцать с лишним – так что пришлось Конару отвечать самому, все тем же скучным тоном, - Захотелось. - И… как же ты? Ну, в смысле?.. - Молча, - Л'гер уже едва сдерживался, чтобы не застонать, а вот Конару, похоже, забавлялся допросом, поддразнивая зеленого своими ленивыми ответами, - Во-первых, я был еще слишком мал, чтобы осознать произошедшее в полной мере. Во-вторых, в той долине я был один, а насекомые и туннельные змеи были во мне совершенно не заинтересованы, - он уже почти смеялся, что придавало его голосу булькающий выговор, - Ну, а в-третьих – Леск все же не была связана со мной, как с дедом, так что мне, наверное, и досталось-то всего чуть-чуть… - Но ведь ты помнишь? Первый брачный полет своей королевы? – Г'лиар уже мало что не подпрыгивал, а, оглянувшись через плечо, Л'гер тихо выругался – скорлупа и осколки! Кажется, пока их всадники были заняты прослушиванием историй про стражей порога, драконы решили воплотить в жизнь некоторые из описанных сценок – естественно, взяв на себя роли влюбленных, и теперь зеленая Аравинт, как ни в чем не бывало, примостила свою изящную головку на шею Харата, и не было похоже, что бронзовый имеет что-либо против! «Харат!» - до глубины души возмущенный поведением дракона, Л'гер едва удержался от того, чтобы не закричать в полный голос, но тот проигнорировал призыв всадника, сделав вид, что крепко спит… ага, десять раз! Правда, вправить мозги своему дракону бронзовый не успел – подозрительная тишина за спиной заставила тревожно зашевелиться волосы на затылке, и, оглянувшись, Л'гер встретился взглядом с двумя… а нет, тремя парами глаз. И если Конару со своим зверем поглядывали на него скорее с любопытством, то вот Г'лиар… Л'гер в который раз за день помянул тухлую скорлупу. Аравинт! - Так что, в какой-то мере, я рад, что не стал всадником, - спокойно закончил Конару, словно его и не прерывали, хотя в этой единственной фразе он, похоже, вновь умудрился выразить сразу несколько своих мыслей, от которых Л'гер окончательно сник. А вот Г'лиар – наоборот, прямо-таки приосанился, словно услышал, по меньшей мере, лестный комплимент в свой адрес. Верри недощипанный… - Но почему тот коричневый? – решив сменить тему на более нейтральную, спросил Л'гер, - Ведь Леск его, кажется, ненавидела? Да и ты сказал, что в том полете участвовал бронзовый… - Верно, ненавидела, - кивнул Конару, - Поначалу. Но он сумел завоевать ее расположение своей настойчивостью, а это, - он честно постарался не улыбаться, глядя на медленно краснеющего Л'гера – кажется, всадник только сейчас сообразил, что Нить жалится со всех сторон, - дорогого стоит. Он искренне хотел обладать ею, и она ответила взаимностью… но кладка, конечно, вышла небольшой, всего пять яиц, - сжалился он над мало что не дымящимся всадником. - А где же остальные птенцы? – Г'лиара, судя по всему, переклинило надолго, так что пришлось командиру спасать ситуацию, лишь с превеликим трудом удержавшись от визгливых интонаций, - Ведь один… человек может связать себя только с одним стражем, верно? - Обычно так и есть, - кивнул Конару, - Что касается яиц… - он помрачнел, - Что ж, ими все закончилось. И, - тут он с внезапной нежностью опустил руку на голову Конарска, - с них же все и началось…* * * * *
Конару разбудил слабый толчок, идущий откуда-то из-под земли, и, едва это осознав, он тут же недовольно заворчал, переворачиваясь на другой бок и стараясь укрыться куском распоротого мешка, заменявшего ему одеяло. Без теплого бока Леск даже летние ночи стали прохладными, но, увы, с тех пор, как стражница отложила свою драгоценную кладку, ее характер окончательно испортился, и, едва не лишившись уха при первом же визите в пещеру, мальчик понял, что лучше не рисковать и переселиться куда-нибудь подальше. Новая пещера была не такой глубокой и удобной, однако, по крайней мере, защищала от ветра и дождя, вдобавок располагалась неподалеку от королевского «вейра», что облегчало задачу по уходу за капризной и неблагодарной, но все еще слепой и почти беспомощной Леск. По счастью, коричневый папаша будущих малышей, хоть и не показывался на глаза, мясо поставлял исправно, однако вносить его в пещеру отказывался, что, с одной стороны, позволяло Конару брать немного для себя, но с другой – каждый день подвергало его нешуточной опасности, когда незрячая, а потому развившая материнский инстинкт до какого-то параноидального состояния королева с рычанием бросалась на своего кормильца, и требовалось весьма метко засунуть ей в глотку очередное подношение, чтобы избежать зловеще щелкающих челюстей! Впрочем, по мере того, как неровная скорлупа яиц твердела, нрав стражницы начал потихоньку возвращаться в норму, и вчера она уже почти не рычала, хотя и скулила безо всякой причины, да еще и долго не отпускала мальчика из пещеры, прихватывая его зубами за рубашку и пытаясь оттолкнуть от входа. Вот только Конару не горел желанием испытывать на себе причуды ее переменчивого настроения, к тому же, надвигающаяся зима диктовала свои условия, и, пообещав королеве обязательно заглянуть к ней утром, он убежал собирать коренья на западном склоне долины, которые минувший дождь вымыл из-под земли. Работа была трудная, тяжелая и довольно грязная, поэтому к себе в пещеру мальчик вернулся уже по темноте, чувствуя себя рабочей скотиной, и даже не попытался избавиться от забившейся в волосы земли – сразу лег и уснул… только для того, чтобы проснуться через пару часов, от какого-то мерзостного сотрясения! - Надоели уже, - пробурчал он сквозь зубы, поджимая пятки и изо всех сил стараясь уснуть, хотя получалось плохо – по мере приближения рассвета воздух стал совершенно ледяным, и перед носом Конару дрожали облачка пара, так что в конце концов, не выдержав этой пытки, он встал и, закутавшись в дерюгу, вышел наружу. Было удивительно тихо – должно быть, холод заставил трескучих насекомых забиться в норки, а дневные животные еще не проснулись, так что единственным звуком, нарушавшим покой долины, были легкие шаги голенастого мальчугана, рысью бежавшего вдоль усыпанной капельками росы тропинки. Холод быстро пробирал его до костей, так что, в конце концов, Конару решил, что хуже не будет, если он попытается напроситься к Леск и погреться у ее теплого бока. Представив, как будет хорошо и уютно заснуть, обнимая за шею огромного урчащего зверя, он совершенно расслабился… …и потому ничего удивительного, что внезапно встряхнувшаяся земля не хуже норовистого скакуна сбросила его со своей хребтины, так что мальчик и опомниться не успел, как кубарем покатился вниз по склону. «Идиот!» - только и успел подумать Конару, пока небо и земля колесом вращались в его глазах, а сам он, подпрыгивая мячиком, несся все дальше и дальше, оскальзываясь по жидкой грязи и пересчитывая собой попадающиеся на пути камни. Спуск оказался довольно долгим – в этом месте долины не так давно случился оползень, и голый земляной язык спускался почти до самого озера, но, к «счастью» – если можно так выразиться – прихотливая судьба решила на сей раз не купать попавшего в ее сети парнишку, и вращение выбросило его за пределы грязевого полотна, напоследок заставив знатно приложиться спиной о древесный ствол и кучей изодранного тряпья осесть на землю. Впрочем, даже после того, как вращение перестало выворачивать его наизнанку, Конару еще долго не шевелился, пытаясь заставить свои перекрученные внутренности вернуться в нормальное положение. Все тело ныло и жаловалось, на языке ощущался отвратительный привкус соли, а в голове так сильно бухало, словно он внезапно оказался посреди Цеха кузнецов в самом разгаре работы! Чтобы хоть как-то унять эту жуткую боль, заставлявшую его тело трястись крупной дрожью, мальчик свернулся клубком, подтянув колени к груди и спрятав лицо. Это пройдет, твердил он себе, это просто ушиб, я всего лишь-то пару раз стукнулся головой… Ему потребовалось еще несколько минут, чтобы понять, что трясется не он. Тряслась сама земля. Ужас, охвативший его при этом знании, заставил мальчика замереть на месте, пока еще недавно казавшаяся такой надежной и уверенной в себе почва ходила ходуном, подпрыгивая и разъезжаясь в разные стороны, как будто враз утратив свою целостность. Мимо пробежало какое-то животное – Конару услышал только стук лап да резкие, отрывистые вопли, но сам и не попытался подняться на ноги, продолжая смирно лежать на месте, дожидаясь, пока это прекратится. Неким внутренним чутьем он понял, что это лучше всего, и инстинкт его не подвел – вскоре, после особо жуткого толчка, тряска прекратилась, и грязный до самых ушей мальчишка рискнул приподнять голову. Он уже почти успел привыкнуть к подземным толчкам, сотрясавшим его дом последние несколько дней, однако этот, похоже, был самым мощным из всех – по долине будто огромный дракон потоптался, и каменистый северный склон теперь напоминал перелопаченный огород, в озере появился новый скалистый островок, а деревья на берегу стояли вкривь и вкось, переплетаясь вздыбленными ветками. Опомнившись, Конару не без опаски покосился на обладателя того самого ствола, что остановил его падение, но, к счастью, это дерево еще держалось, хотя, обладай оно голосом, ему стоило бы на весь Перн поблагодарить свои корявые корни, удержавшие взбесившуюся землю! «Ничего себе тряхнуло, - подумал мальчик, оглядывая изменившийся облик долины и, попутно, выковыривая липкие комья грязи из ушей, - Хорошо еще, что я вовремя прогуляться решил! Был бы сейчас в пещере – как пить дать…» Пещера. Один-единственный удар сердца – и, позабыв обо всем на свете, Конару со всех ног бросился бежать по склону, падая, срывая ногти, оббивая колени и захлебываясь неистовым криком, с которым он стремился наверх, туда, к давно знакомой щели между скал, где осталась она, она!.. «ЛЕСК!» Она была там. Неизвестно каким своим звериным чутьем слепая стражница сумела почуять исходящую из-под земли угрозу, но она была там – наполовину засыпанная землей и камнями, лежала она, похожая на огромную угловатую гору, и тяжело дышала, закрыв глаза и вывалив из пасти зеленый язык – противоестественно яркий на фоне ее ставшей почти черной шкуры. Она не услышала, как подбежал хозяин, не подняла голову, не зарычала – словно не заметила, продолжая лежать на месте, тяжело раздувая бока и бережно удерживая между когтистых лап свою самую драгоценную ношу, свое единственное сокровище – невзрачное серовато-коричневое яйцо, мирно покоящееся в объятиях матери. - Леск! Леск, ты просто молодчина! – плача от радости, Конару обнимал ее за шею, тормоша и дергая острые уши, - Ты просто умница, девочка!.. – невольно он потянулся к яйцу, чтобы дотронуться до него, убедиться, что оно здесь, что оно настоящее и вправду уцелело… но, стоило его руке коснуться скорлупы, как раздался дикий рев, и мальчик едва успел отпрыгнуть, чтобы не попасть под удар огромной лапы. - Леск! Леск, прекрати! – закричал он, - Леск, ты навредишь себе… Леск! – но стражница не желала молчать, неистово мечась в земляной ловушке и сверкая ярко-алыми глазами. Яйцо она, тем не менее, отпускать не желала, крепко удерживая его в своей хватке, но каждый ее рывок, преисполненный лютой, всепоглощающей ненависти, вот-вот грозил раздавить хрупкую оболочку… Конару просто не выдержал. - Остановись, Леск! – и, расплакавшись, он бросился к своей любимице, - Ну пожалуйста! – после чего, проскочив мимо расставленных, как крючки рыболова, когтей, он крепко стиснул голову старухи, повторяя и повторяя ее имя. Какое-то время стражница еще рычала, но потом ее голос стал потихоньку сходить на нет, и вот уже слепая королева задергала носом, улавливая запах, а, узнав, осторожно лизнула вздрагивающее мальчишеское плечо. - Леск, - прошептал Конару, знакомым жестом дотрагиваясь до ее носа и осторожно почесывая уголки пасти, - Леск, ты узнала меня? - Ур-р-р, - ответила стражница, глухо и как-то неуверенно, после чего издала еще несколько звуков, главным из которых было резкое, трескучее «опасность» и несколько раз повторенный текучий звук, которым она обозначала хозяина. - Я здесь, Леск, - он так крепко стиснул ее шею, что, казалось, никогда уже не отпустит, - Я здесь, я живой… и маленький твой тоже здесь… Я тебя вытащу! Я вас обоих вытащу, вот увидишь, Леск! - Ур-р-р, - уже тише повторила королева, устало опуская голову на лапы и закрывая мордой ямку между лап, в которой покоилось ее яйцо, - Ур-р-р… - после чего она как-то странно содрогнулась всем телом, заставив несколько мелких камушков скатиться вниз, и опустила тяжелые веки, - У-у-у… - Ты только потерпи немного, хорошо? Потерпи, я тебя обязательно вытащу! – и, не без труда разомкнув будто судорогой сведенные руки, он начал осторожно осматривал завал, прикидывая, как же освободить стражницу. Видимо, при толчке целый пласт земли, на котором покоилась их пещера, сдвинулся к озеру, и теперь на спине у Леск находилось, по меньшей мере, четыре дракона земли и камней, превращенных оползнем в кашу, так что, когда мальчик попытался откопать часть завала от головы Леск – в результате ему самому, повинуясь тревожному писку, пришлось отскакивать прочь, пока королева натужно кашляла, прочищая ноздри. - Извини, - покаялся мальчишка, вытирая лицо рукавом рубашки, - Я буду осторожнее… Ты только потерпи немного, ладно? - Арф! – чихнула в ответ стражница, ничем более не выразив своего недовольства. Она ведь верила ему… Даже когда он не сумел освободить ее к вечеру. И на следующий день. И через день. И даже через полмесяца. Жизнь в долине постепенно возвращалась в норму, и следы ужасного землетрясения становились все незаметнее под покровом свежей зеленой травы, но для Конару дни превратились в череду катящихся жуков, каждый из которых был как две капли воды похож на предыдущий, и сам он совершенно утратил ощущение времени. В «свою» пещеру он так и не вернулся, устроив что-то вроде шалаша в не-скольких шагах от оползня, и потому время от времени, особо холодными ночами, слышал, как тяжело стонет заключенная в объятиях земли стражница… лишь для того, чтобы утром поприветствовать его негромким ласковым свистом. Свое яйцо она из лап так и не выпустила, и хотя больше не рычала, когда мальчик трогал его, дабы удостовериться, что оно еще живое, ее огромные когти, казалось, срослись с шероховатой скорлупой, так что, когда над долиной пролился очередной унылый дождь – Конару пришлось лишь в спешном порядке устраивать навес, дабы хоть как-то защитить самоотверженную королеву от воды и грязи. Занятие оказалось неожиданно трудным – ветки, которые он еще в начале лета таскал по десятку за раз, сейчас казались неподъемной ношей, и он трижды упал, пока доволок одну особо разлапистую до места, и только на то, чтобы укрепить ее в склоне холма, потребовалось почти полдня! Он и сам понимал, что с ним что-то не так, но перспектива умереть от голода отошла куда-то на второй план, и когда он, изредка, вспоминал о своих запасах на противоположном конце долины – одна только мысль идти куда-то настолько далеко (хотя полмесяца он преодолевал это расстояние меньше чем за четверть дня) повергала его в ужас, и он сворачивался клубком, прижимаясь к теплой шее Леск, а та негромко мурлыкала… чтобы чуть погодя все же разразиться натужным хриплым кашлем. С ней тоже творилось что-то нехорошее, и не раз Конару замечал, как она внезапно отворачивается от него, облизывая нос, хотя стоило лишь хорошенько приглядеться, чтобы заметить зеленоватую пену у нее на губах, да услышать, как она натужно хрипит, будто пытаясь вытянуть свои одеревеневшие лапы из-под земли! И каждый раз ему хотелось закричать: «Ну же! Еще чуть-чуть!» - но чуть погодя очередной приступ кашля бросал упрямую стражницу на колени, и она затихала, еле слышно поскуливая от боли. Она уже ничего не хотела, не ждала и не надеялась – как и все животные, стражи порога прекрасно чувствовали, когда приходит время умирать, и, сколько бы шатавшийся, еле живой от истощения Конару ее ни уговаривал – она лишь сокрушенно вздыхала, будто извиняясь за собственную слабость. - Не смей умирать, - с недавних пор это стало мало что не любимой его присказкой, и часто, сидя рядом с питомицей, он упрямо твердил это в ее жесткие коричневые уши, - Не смей оставлять меня! Мама, дед, отец… кого еще я должен потерять? У меня и так никого не осталось! Поэтому не смей, слышишь?! Не смей умирать, Леск! – и, с силой пихнув задремавшую стражницу в шею, он поднялся с места и, пошатываясь, направился к озеру. Старый помятый котелок, в котором он носил воду до того проклятого оползня, исчез под камнями, так что теперь, когда дожди запаздывали (вот когда не надо – они всегда тут как тут!), ему приходилось использовать собственную драную рубашку, что, по крайней мере, удерживала больше влаги, чем трясущиеся от слабости ладони. Правда, с каждым разом спуск и, того пуще, подъем обратно становились все более трудным делом, но, по крайней мере, утренняя пленка льда еще хрустела под пальцами, не пре-вращаясь в сплошную корку – явный признак приближающейся осени, и сегодня мальчику повезло – он спустился вниз без единого падения. Мало что не с боем пробрался сквозь перекошенные, вкривь и вкось торчащие стволы прибрежных деревьев, то и дело щетинящиеся гроздьями щепок и норовившие ухватить за ноги торчащими из-под земли корявыми корнями. И, наконец, перевалившись через толстый, как бочка, упавший ствол, увидел впереди гладкое, чуть тронутое рябью зеркало воды, в котором бесстрастно отражались плывущие по небу свинцово-серые облака. «Как тихо», - негромко отметил про себя мальчик, но как следует удивиться не успел – налетевший порыв ветра мгновенно напомнил ему о срочности дел и необходимости как можно быстрее вернуться под теплый бок Леск, так что, передернув плечами, он молча спустился к краю воды и, присев на корточки, принялся елозить рубашкой в воде, оттирая мутные разводы – памятку о прошлоразовом (когда это было – день, два назад? Или больше?..) падении в лужу. Воду ту Леск, конечно, выпила, ей было не выбирать, но все равно неприятно… Интересно, сумеет ли он повторить собственный подвиг и подняться на вершину холма без столь бесславных падений?.. И… все-таки – почему так тихо? И что это за странный звук, доносящийся из-за спины? - Ты? Он стоял там. Измученный, ободранный, с поджатой под брюхо левой задней лапой. Стоял, чуть пошатываясь от слабости, но прямо глядя на мальчика своими огромными сверкающими глазами. - Давно не виделись, - вздохнул Конару, возвращаясь к своему занятию. Ему не было интересно, с какого перепугу коричневый рычит на него. И совершенно не волновал шорох гравия, что внезапно стал громче… и ближе. В конце концов, сопротивляться он все равно не сможет. А Леск… может быть, он о ней позаботится? Хотя, в его-то виде – какая забота? Сам еле лапы таскает… Что ж, тогда, видно, судьба такая – умереть всем вместе в этой долине, и… он был почти благодарен обезумевшему от голода коричневому. Потому что умрет первым. Не увидит, как испустит дух та, что была ему как мать и младшая сестра одновременно, не почувствует, как заледенеет без тепла так отчаянно сберегаемое яйцо, не услышит, как замрет дыхание на ноздрях дикого стража, что сумел, пусть и в последние месяцы жизни, подарить им с Леск некое подобие семьи… Он умрет первым, и это будет поистине легкая смерть. Но почему же тогда так сильно, по-детски трясутся плечи, а в горле стоит колючий комок? Почему ему так сильно, так отчаянно не хочется умирать?! - Пожалуйста… А потом коричневый прыгнул. Прыгнул сильно и быстро, как, вроде бы, не полагалось зверю в столь жалком состоянии, взметнув веером мелкие камушки. Длинное тело распласталось по воздуху, как у развернувшейся туннельной змеи, а вытянутые лапы ощетинились десятком изогнутых когтей, способных без труда разорвать беспомощную, беззащитную жертву на кусочки… …как вдруг раздался трубный рев – и в следующий миг озеро обезумело от мощных ударов ветра, с которыми на серое зеркало воды спикировал гигантский, крылатый, с горящими глазами!.. Дракон. Настоящий дракон! - Осторожно! – раздался хриплый мужской голос откуда-то с плеч исполина, и в следующий миг по берегу прошла мощная воздушная волна, заставившая Конару беспомощно покатиться по мелким камням, а коричневого стража – промахнуться мимо намеченной жертвы. Впрочем, он повел себя довольно странно – вместо того, чтобы хотя бы рявкнуть на помешавшего охоте дракона, он прижал крылья и в два прыжка достиг кустов, в которых скрылся с потрясающей для его габаритов ловкостью, так что зеленой самке осталось лишь громогласно фыркнуть ему вслед, недовольно стегая хвостом. - Ты в порядке? – окликнул мальчика всадник, сноровисто расстегнув ремни и скатившись по боку своего дракона, - Он тебя не задел? Конару не ответил. Точно зародыш в чреве матери, он лежал, обхватив руками колени, и трясясь, как осиновый лист, потому что не видел ни дракона, ни человека – первого живого человека за столько месяцев!.. – лишь оскаленную морду стража, лишь его блестящие когти… и странные, очень странные голубые глаза, в которых лишь по самому краю угадывалась голодная оранжевая кайма, но не было и намека на тот яростный кроваво-красный цвет, что всегда появлялся в глазах Леск в гневе или предвкушении долгожданной трапезы… Почему? - Эй, - уже совсем старый седоволосый всадник осторожно потряс его за плечо, - Ты как, малец? Почему? Ведь он должен был… Почему не захотел, ведь мог?! Ударил бы его, пока дракон еще не приземлился, а потом – в кусты… вернулся бы позже… почему он этого не сделал?! «У него запутанные мысли, Ш'нок, - внезапно раздался в его голове глубокий певучий голос, и чуть погодя огромная голова цвета нежной весенней травы заслонила собой полнеба, изучая мальчика желтыми от тревоги глазами, - И он очень голоден. У нас же еще осталась еда?» Почему он не добыл пищу, которая ему так необходима? Почему он не стал его убивать? Не мог? Или… не хотел? Неужели он… неужели он просто… А потом мир провалился во тьму.* * * * *
- Ш'нок? - Л'гер нахмурился, пытаясь припомнить всадника с таким именем – а, учитывая, что в Вейре зеленых драконов было большинство, это было не так-то просто! - Так его звали, - негромко подтвердил Конару, почесывая своего стража между ушей, - Ш'нок и зеленая Дианата… из начала будущего Прохождения. - Они, что?.. - Да. Прыгнули назад почти на пятьдесят Оборотов, так как в их родном Вейре в самый разгар зимы началась какая-то болезнь, и все запасы трав целителя быстро подошли к концу. А поскольку просить помощи у соседнего холда означало дать заразе шанс распространиться, то Дианате и Ш'ноку, самым опытным и самым, - тут он скорчил кислую мину, - бесполезным пришлось отправляться по единственным известным им ориентирам в прошлое… - Бесполезным? – тут уж даже Г'лиара проняло. - Они угодили под первое Падение, когда летели в патруле… выскочили из Промежутка прямо в самую гущу Нитей, - пояснил Конару, чуть прикрыв глаза, - К сожалению, патруль вел неопытный командир, дракон которого запаниковал и ушел обратно в Вейр, не дожидаясь остальных, так что все крыло осталось без руководства… многие погибли. Дианате повезло – ее отчаянный прыжок вынес их со Ш'ноком не куда-нибудь в пустоту, а в ту самую, «мою» долину… разве что парой Оборотов позже, - тут он улыбнулся – видимо, подобный выверт судьбы его чрезвычайно позабавил, - Вот уж не думал, что после меня в той долине почти месяц будут лечиться едва живые от ожогов всадник и дракон… тогда-то, собственно, они и, гхм, провели ревизию местных запасов трав, что так понадобились им в будущем. И именно поэтому, отправляясь в прошлое, Ш'нок выбрал этот ориентир… разве что со временем чуть промахнулся, и в результате мало что не свалился нам с Леск на головы! – тут он слегка помрачнел, и шрамы на его лице стали глубже, - Бедная моя старушка чуть с ума не сошла от страха, когда Дианата начала откапывать ее из-под завала, но это нужно было сделать. Не оставалось другого выхода. Хотя я до сих пор задаю себе вопрос: если бы она тогда не задергалась, учуяв дракона – кто знает, быть может, ее спину еще можно было спасти?..* * * * *
- Осторожно, осторожно… вот так, не дергай! Да не дергай же! - Ну и тяжеленная… - Ничего, не переломишься! Кутара твоя, небось, не меньше весит… - Зато воняет далеко не так противно… Тьфу ты, ну и запашина! - Так это ж не она. Это ты в лепешку ступил… - ЧТО?! У-у-у… - Ничего, Моник. Счастливым будешь… - Далось мне такое счастье! - Тихо ты, уронишь! Эй, мальчонка, как там тебя… Танару – держи своего зверя! Не видишь, что ли, и так еле тащим, так еще она дергается! Конару, что в данный момент как раз изо всех сил обнимал Леск за шею, не давая ей замотать головой, молча кивнул – все равно в таком гаме его никто бы не услышал. Торговцы, которых лишь на второй день поисков нашел Ш'нок, были людьми простыми, и когда перед ними на дорогу опустился громадный зверь с горящими глазами – сперва мало что в лес не убежали, потом – видно, что под Телгаром ходят! – в голос завопили об оставшихся дома женах, детях и троюродных племянницах, но, узнав, что от них требуется (никаких денег, товара или животных – всего-то довезти королеву стражей порога до ближайшего холда, откуда можно будет связаться с Вейром и попросить о помощи драконьего целителя), они прямо-таки расцвели, и тут же пообещали враз доставить раненую Леск до Кеога, откуда уже можно будет попросить о помощи всадников Плоскогорья или связаться с нынешним мастером стражей – уж она-то точно знает, как лечить золотую и ухаживать за яйцом! - Надеюсь, вам там помогут, - вытирая пот, Ш'нок осторожно разминал левую руку – к вечеру она у него постоянно начинала ныть, хотя раны от Нитей уже давным-давно покрылись новой кожей, - Ты уж прости, малыш, что мы вас сразу туда доставить не можем… да сам понимаешь, Леск твоей сейчас только полетов и не хватало! К тому же, я-то бывал в Плоскогорье лишь в своем времени, а уж когда это было… вернее, будет. - Да ничего. Я понимаю, - тихо сказал Конару, поглаживая уши стражницы – опоенная снотворным, она в кои-то веки уснула, - Вы и так… очень много для нас сделали. Я… я даже не знаю, смогу ли когда-нибудь!.. - Эй, - зеленый улыбнулся, - Ты это брось. В конце концов, кем бы я был, если бы оставил едва живого мальчугана помирать от голода и холода на пару с его стражницей?.. – он с улыбкой посмотрел на Леск, сопящую в обнимку со своим яйцом, - Да еще и с королевой! Думаю, даже мой Предводитель согласится с тем, что ее спасение стоило потраченного времени… если, конечно, он когда-нибудь узнает о нашей задержке! – тут всадник фыркнул, совсем как мальчишка, после чего потрепал Конару по серым от грязи вихрам, - Ну, бывай, малец. Желаю тебе и твоей королеве всего самого доброго… Да и, кстати, если все же попадешь в Вейр – постарайся уж как-нибудь показать себя, хорошо? Дианата говорит, что у тебя есть все шансы стать отличным всадником! – и, подмигнув ему на прощание, он размашистым шагом направился к поджидавшей его в отдалении зеленой… - Ш'нок! Ш'нок, подожди! Ш'нок! - Ох, какой же ты настойчивый, - притворно вздохнул старик, оглядываясь через плечо, - Ну, что тебе?.. - Вот, - не без труда нагнавший длинноногого всадника мальчишка тут же содрал с пояса маленький, явно самодельный кулек, который буквально втолкнул ему в руки, - возьми… От нас. От нас с Леск. Чтобы… не забывал. - Малыш, но ведь я и так… - Возьми, - Конару упрямо тряхнул вихрастой головой, и, поколебавшись еще мгновение, Ш'нок все же начал разворачивать истрепанную ткань, пока ему на ладонь не вывалился… …маленький бронзовый дракончик с куцыми крылышками и непомерно раздутым животом. Грубая юношеская поделка, совершенно не похожая на великолепный оригинал, терпеливо дожидавшийся своего друга чуть поодаль… Почему же тогда столь стремительно схлынула краска с лица опытного, много чего в жизни повидавшего всадника?.. - Ш'нок?.. – невольно испугавшись, Конару осторожно тронул его за локоть, - Ш'нок… я что-то не так сделал? Ш'нок? - Нет… Нет, ничего страшного, - не без усилия тот вернул своему лицу нормальное выражение… разве что глаза оставались странно задумчивыми, - Просто… Просто вот, - и, взяв мальчика за запястье, он вложил амулет ему в руку, - Оставь себе. Я и так тебя не забуду, малыш… а ты береги эту вещицу, хорошо? - Но почему? Это ведь подарок… - И я ценю его. В другой раз я бы с радостью принял его, но… не в этом времени, понимаешь? – он наклонился, чтобы заглянуть в глаза потупившемуся мальчишке, - Не сейчас, когда я – всего лишь гость в собственном прошлом. Я не имею права нарушать цепь времени, ведь все мы ходим, скованные этой цепью… кто знает, что случится, если изменить или разрушить одно из звеньев? – но, заметив по-прежнему обиженное и недоумевающее выражение на лице мальчишки, он улыбнулся почти виновато, - Это… довольно трудно объяснить, Конару, но поверь мне, пожалуйста. И обязательно сохрани этот амулет. Обещаешь? - Ш'нок… я все равно не понимаю, - губы безобразно дрожали, однако усилием воли он заставлял себя не плакать, - Какая цепь? И почему…? - Малыш, - только и сказал он, положив руку ему на голову и еще долго, долго не убирая ее. И даже когда Дианата, распахнув полупрозрачные крылья, одним грациозным прыжком взвилась в воздух – мальчик не отрывал взгляда от крошечной фигурки на ее плечах, во взгляде которой странным образом смешались удивление и… узнавание? Удовлетворение? Благодарность?.. Но… почему?* * * * *
- Я так и не понял, что же его тогда так напугало… не знаю и сейчас, - негромко признал Конару, прикрыв глаза, - Но я выполнил обещание, - и, запустив руку за шиворот рубахи, он вытянул наружу кожаный ремешок, на котором, отражая свет костров, полыхнули круглые глаза бронзового дракончика. - Похож на Конарска, - заметил Л'гер. - Я знаю, - усмехнулся юноша, - Но мне кажется, он куда больше смахивает на его отца… Я видел его, в последний раз, когда наша с Леск телега уже перевалила через край долины – он стоял у берега озера, на том самом месте, где мы когда-то повстречались, и смотрел нам вслед. Леск к тому времени уже очнулась, и она точно не могла его учуять – слишком далеко он находился, да и ветер дул в другую сторону – но каким-то невероятным образом она его все-таки почувствовала, и позвала – она всегда так звала его, как-то горько и очень нежно… в какой-то миг мне даже показалось, что он бросится следом за нами, отобьет у нас свою королеву или сам побежит за телегой… но он лишь стоял и смотрел нам вслед. До самого конца. - Он не пошел следом? – в тоне Г'лиара послышалась странная нота. - Нет, - Конару покачал головой, - Не пошел. И я знаю, о чем ты думаешь, всадник. «Это всего лишь страж», верно? – его темные глаза остановились на лице зеленого, заставив его невольно покраснеть, - Да, верно. Это всего лишь страж. Дикий зверь, не связанный ни с одним человеком в мире, живущий лишь согласно инстинктам и собственному темному разуму, ни в коем случае не похожему на человеческий, но знаешь… - он как-то необычно усмехнулся, как будто пытаясь одновременно улыбнуться, сыронизировать и выразить печаль, - в тот день этот дикий зверь преподал мне один из самых ценных уроков в мире, который я не забыл до сих пор. Ведь он наверняка понимал, что Леск умирает. Знал, что без опеки матери яйцо – их последнее яйцо – погибнет, и тогда все, за что он боролся той лунной ночью в брачном полете окажется напрасным… Не знаю, как, но ведь он наверняка чувствовал, что ничего не сможет поделать! И потому, когда наступило время выбирать – он ее отпустил. Не потому, что она была ему не нужна – я немало наблюдал за дикими стражами, и знаю, что у этих зверей отец почти так же важен для опеки над кладкой, как и мать – но потому, что поставил ее жизнь выше собственного счастья. Потому, что когда кто-то кого-то действительно любит, то находит в себе силы не думать о себе… - его рука, лежавшая на голове Конарска, слегка сжалась, и он улыбнулся… причем это была самая искренняя улыбка, которую они видели на его лице, - В тот день этот дикий зверь доказал мне, что я не единственный, кому дорога Леск… что я не единственный, кто хочет, чтобы она была счастлива. Но, - внезапно в его голосе прорезалась горечь, - даже этого оказалось не достаточно, чтобы спасти ее, - и, запрокинув голову, он оскалился – жутко, по-звериному, с какой-то древней тоской во взгляде, - Даже этого… - Ты ведь знаешь… - Знаю. Но что с того? – Конару резко, по-птичьи, опустил подбородок, - Если бы ты и твои товарищи не подоспели к нам на выручку, весь караван пошел бы на поживу Изгоям. Их было слишком много, чтобы мы смогли отбиться самостоятельно. К тому же, тот мальчишка-погонщик был серьезно ранен, а на всем Перне нет способа быстрее добраться до целителя, кроме как на крыльях дракона… Но ты убил ее в тот день, Л'гер. И этого я никогда не забуду.* * * * *
Голова пульсировала в рваном ритме, словно превратившись в один сплошной комок неизбывной боли, и, едва пошевелившись, Конару невольно вскрикнул – корка спекшейся крови, намертво приклеившая его к колесу повозки, разорвалась, пустив по виску теплую струйку, а сам он скорчился на земле, обхватив руками живот – от запаха бурой, липкой на ощупь земли его замутило, и… В древних предгорьях Набола громкие звуки разносились на многие длины дракона вокруг, и потому когда резкий, хриплый рев стражницы порога в очередной раз огласил скалистые ущелья, тягловые животные разразились мычащей какофонией и до предела натянули поводья, так что лишь мастерство погонщиков не дало каравану превратиться в обезумевшее стадо. - Да чтоб тебя!.. – мальчишка, что сидел на передке телеги, перехватил вожжи одной рукой и щелкнул кнутом, - А ну, тихо! – после чего мало что не со злобой покосился на Конару, мертвой хваткой повисшего на шее мечущейся Леск. Та изводила их с самого утра, причем все уговоры хозяина пропадали втуне – стражница замолкала лишь на несколько минут, после чего над караваном вновь разносился этот жуткий вопль, от которого даже у привычного хозяина уже звенело в ушах, а, судя по окрикам и сердитым лицам, только боязнь гнева всадников мешала караванщикам вышвырнуть беспокойную пассажирку прочь! - Ты что, никак не можешь ее заткнуть? – паренек на передке был Оборота на два старше Конару, но «дикаря»,вдобавок знакомого с наездником дракона, все-таки побаивался, так что даже головы не повернул, - Я думал, она должна тебя слушаться! - Она и слушается… обычно, - наверное, уже в сто первый, или даже в сто четвертый раз принялся объяснять Конару, с трудом заставляя Леск не тревожить больную спину – хотя оба они находились на такой-то стадии истощения, в пятисотфунтовом теле стражницы силенок оставалось явно побольше, - Ее что-то беспокоит, вот она и кричит. - Да чего ей здесь бояться? – фыркнул возничий, обводя сложенным кнутом окружавшие их склоны, между которыми, подобно змее, извивался старинный торговый тракт, - В этих горах зверя страшнее верри нет, а их, я слышал, даже дикие стражи прихлопывают, как козявок – чего уж говорить об этакой!.. Так вот почему она так беспокоилась… Леск… Леск. Она ведь пыталась его, его защитить! Она всегда хотела защищать его… - Осторожно! – крикнул Конару, бросаясь вперед и сбивая мальчишку-погонщика с ног – тот все еще пытался, размахивая кнутом, отогнать оборванного паренька от тощих мешков с провиантом, поэтому не заметил, как другой Изгой приготовился метнуть в него копье. Почти успел – вместо того, чтобы пронзить погонщику грудь, тяжелый наконечник вспорол плечо до самой кости, и двое мальчишек кубарем покатились по земле, вздымая удушливые клубы пыли. Тут уж было не до геройства, учитывая, что ни одна из сторон не собиралась решать дело миром, поэтому, схватив скорчившегося от боли парня за шиворот, Конару сноровисто поволок его под ближайшую телегу, надеясь лишь на то, что их никто не заметит. Дело было не таким уж простым – ноша была увесистой, а сам Конару за два дня в караване успел разве что приглушить болезненную резь в животе, так что ему пришлось пустить в ход все свое чутье, отточенное за Обороты жизни в отцовском доме, когда в любой момент стоило ожидать занесенную нал головой безжалостную руку, чтобы пробраться между сцепившимися, как бешеные псы, караванщиками и Изгоями… Ну же… еще чуть-чуть!.. Он ведь… он ведь добрался. Дотащил. Затолкнул того парня под телегу, и сам хотел нырнуть за ним следом… когда слабый отблеск привлек его внимание, и, оглянувшись, он замер на месте: в пыли, в нескольких шагах от безопасного убежища, лежал маленький несуразный дракончик, топорща короткие крылышки, которого вот-вот готовились превратить в лепешку топчущие дорогу люди и звери… тот самый дракончик, которого он Ш'ноку пообещал сохранить! Он забыл обо всем. Он просто бросился к нему, как маленькая юркая ящерка, схватил его раскрытой ладонью, прижал к груди и уже хотел со всех ног бежать обратно… как вдруг небрежный удар в спину заставил его отлететь в сторону, вспахивая носом землю, и тогда… Какой-то мужчина – для распластавшегося мальчишки он был всего лишь парой волосатых, как у дикой свиньи, ног – занес копье, собираясь пришпилить беспомощную жертву к земле, и хотя Конару не видел повисшего над головой острия, внутренне он словно почувствовал его и весь сжался в комок, совершенно по-детски зажмурив глаза и надеясь, что смерть его будет быстрой и легкой… …а потому и не увидел – только услышал, как рухнуло рядом грузное тело, на чьи плечи со всего размаху обрушились тяжелые когтистые лапы, после чего уши обогрел до боли знакомый рев, и Леск, верная Леск, соскочив с полураздавленного врага, надежно укрыла Маленького под собой. Задние лапы стражницы все еще безжизненно лежали на телеге, но даже половиной себя она была готова защищать своего хозяина от любой беды, уже в который раз готовясь оплатить неизбывный долг. Она позабыла обо всем – о страхе смерти, о собственном увечье, даже о яйце, оставшемся лежать где-то за спиной – обо всем, кроме маленького хрупкого тела, свернувшегося клубком под ее широкой грудью… совсем как раньше, в вонючем логове у покосившегося забора, когда тонкие руки доверчиво обнимали ее за шею, а сбивчивый голос шептал на ухо слова утешения и благодарности… Может, она и не все помнила – много ли в ее жизни было хорошего, чтобы это хранить?.. – поэтому эти редкие моменты близости крепко засели в ее памяти, и вместо рабских оков страха и отчаяния сковали новую цепь, которую старая королева с радостью надела на собственную шею, ибо не было на свете уз крепче верности и любви – и никакая цена не была бы чрезмерно высока, чтобы не заплатить ее за эту драгоценную связь. Никакая цена – даже собственная жизнь. А потом над ними пронеслось огромное тело, и раздался чудовищный грохот, с которым дракон – исполинский, как гора, бронзовый дракон! – рухнул на землю, вспарывая ее всеми четырьмя лапами. Отчаянный вскрик и довольное шипение засвидетельствовали о том, что когти крылатого зверя не промахнулись мимо намеченной цели, однако при этом, стремясь сохранить равновесие после столь резкой посадки, толстый, похожий на бревно хвост кнутом стегнул по дороге, оставляя в мягкой пыли широченную борозду… Последнее, что увидел Конару – как окончательно померк дневной свет. А потом массивная голова Леск ударила его прямо в живот, так что он и охнуть не успел, как небо и земля в очередной раз поменялись местами, и уже на излете, за миг до того, как крепкий удар в висок потушил его сознание… ЛЕСК! И мир раскололся надвое. Переломился, как сухая ветка. Треснул пополам и рассыпался на кусочки. Как избитое, покрытое пылью тело стражницы порога. Как израненное, осиротевшее сердце маленького мальчика…* * * * *
«Всадник Аравинт спрашивает, что случилось дальше, - прозвучал в голове Л'гера голос Харата, едва стало ясно, что погрузившийся в воспоминания Конару не намерен завершать свой рассказ, - Ей тоже интересно». «Вот сам и рассказывай, - кисло ответил бронзовый, - Ты помнишь об этом случае не хуже меня». «Да, но ты всегда расстраиваешься, когда вспоминаешь его, - дракон, как всегда, был сама забота, - И чувствуешь вину, хотя ты не виноват…» «Неужели? Хочешь сказать, что смерть королевы – королевы, Харат! – не наша с тобой вина?..» «Она была очень стара, - если характер дракона в полной мере отражал характер всадника, то Л'гер мог до следующего Прохождения искать в себе эту невыносимую прямолинейность, порой граничащую с грубостью, - Не смогла бы больше отложить ни одного яйца. И все равно скоро умерла бы». «Хочешь сказать, она поблагодарила бы тебя за то, что ты убил ее?!» - если и жил когда на Перне всадник, готовый придушить собственного дракона, то сейчас он возмущенно смотрел на спокойного, как скала, Харата. «Нет, - кажется, бронзовый великан искренне недоумевал по поводу чувств своего всадника, однако отвечал по-прежнему невозмутимо – впрочем, Л'гер недолго удивлялся покладистости дракона, - Слишком старая, слишком слабая… мысли перепутались. Но поблагодарила бы, если б смогла». Наступившую вслед за этим тишину - Л'гер пытался не сорваться и не наорать на своего дракона, а Г'лиар с Аравинт делали вид, что заняты чем-то своим – внезапно нарушил странный звук, и, оглянувшись через плечо, Л'гер во все глаза уставился на Конару, сотрясающегося в приступе своего булькающего смеха. Это незабываемое зрелище сообщило ему одновременно о трех вещах: во-первых, Конару снова с ними, во-вторых, он в курсе их разговора, а в-третьих – кое-чей бронзовый хвост определенно стоило хорошенько накрутить! «Ты не сказал, что ему нельзя нас слышать», - тут же, слегка укоризненно, подал голос Харат, едва не заставив своего наездника вслух помянуть осколки, тухлую скорлупу и, вдобавок, еще с полдесятка изумительных морских ругательств, почерпнутых им в родном Тиллеке… за которые, к слову, его нещадно трепали в новом Вейре, но сам Л'гер скорее готов был вернуться в Плоскогорье, чем отказаться от столь яркого способа выражать эмоции!.. - Хочешь знать, что случилось дальше? – к удивлению бронзового, Конару обратился не к нему, - Что ж, спроси своего товарища. Если захочет – расскажет… а не захочет – догадайся, почему у него передний зуб выбит. И если вспомнишь свое Запечатление, то и не станешь интересоваться, почему Конарск не оторвал ему голову сегодня вечером. Ты забрал у меня ту, что была мне матерью, всадник, - темные, как угли, глаза парня остановились на лице Л'гера, и тот невольно вздрогнул, - Но ты же позволил выжить тому, кто стал мне братом. Поэтому я не держу на тебя зла. Я никогда не смогу простить – думаю, тебе, связавшему жизнь с драконом, это понять проще, чем остальным – но во мне не осталось ненависти. В конце концов, - он усмехнулся, - все мы ходим, скованные одной цепью, и, кто знает, быть может, через несколько десятков Оборотов, когда Нити посыплются над Перном, ты или твои дети спасут мне жизнь? Или, вернувшись на своем драконе в прошлое, ты выручишь из беды моего деда или даже прадеда? – тут он снова засмеялся – еле слышно, и рассветный ветерок понес его смех куда-то за облака, - Помни об этом, всадник… А когда широкие крылья Харата, вздымая клубы пыли, вознесли Л'гера над окутанной призрачной дымкой тумана равниной, Конару еще долго сидел неподвижно, вместе со своим верным стражем глядя вслед улетающему дракону. - Мпр-рах, - наконец не то вздохнул, не то прошипел Конарск, вновь опуская свою бугорчатую голову на колени юноши, - Ах-хур-р-рл… мпр-рах. - Верно, малыш, - еле слышно прошептал его хозяин, почесывая отливающие темной бронзой уши, - Хороший гость из-под небес… И мы должны были встретиться с ним еще раз, чтобы это понять. Потому что никакие встречи не бывают случайными. Ты ведь об этом мне тогда толковал, Ш'нок?..* * * * *
Если у сварливой Кхарры, телгарской Госпожи, и было хорошее качество, то оно называлось практичностью, ибо, при всей своей любви к пересчету костей у подчиненных, она всегда чувствовала, когда ее пылкие речи пропадают впустую, так что, лишь посмотрев на шатающегося от усталости Л'гера, тут же отпустила его восвояси, отложив экзекуцию до следующего раза. Впрочем, бронзовому всаднику пока что хватило и этого – к тому времени, как он урвал поздний завтрак в Нижних пещерах и, не без помощи Аравинт, вернулся в свой вейр, все, о чем он мог думать – это как добраться до кровати, так что, просто кивнув необычайно молчаливому Г'лиару, поплелся в свою комнату… но не дошел – в кромешной темноте его зрение значительно уступало драконьему, так что крыло Харата, протянувшееся по полу, оказалось непреодолимым препятствием. «Л'гер?» - дракон тут же проснулся, и его глаза полыхнули усталым бледно-голубым светом. «Извини», - пробормотал всадник, пытаясь подняться… но шелковистая перепонка под ладонями была такой мягкой и приятной на ощупь, а кровать казалась такой же далекой, как родное ложе в Плоскогорье… «Тебя ноги не держат», - теплый нос не дал ему в очередной раз поцеловаться с землей, после чего Харат бережно препроводил его к своему боку. Л'гер не ночевал рядом с ним еще со времен своей первой ночи в Телгаре – а с тех пор, слава Золотому Яйцу, прошло уже три Оборота – и считал, что избавился от этой дурацкой привычки, но посмотрите же – взрослый, опытный всадник, командир крыла… а лезет, как ребенок, под крыло к собственному дракону! «Просто в твою комнату моя голова не пролезает, - терпеливо пояснил Харат, укладываясь поудобнее – хотя что может быть удобного в похожей на миску каменной лежанке, Л'гер никогда не понимал, - К тому же, ты все еще думаешь об этом человеке…» «Я не видел его почти девять Оборотов, малыш, - решив на время отбросить все условности, Л'гер просто прислонился к покрытой грязными разводами – не успел выкупать… – шкуре дракона, - И все равно узнал, как будто… как будто все время ждал этой встречи. Да еще не идет у меня из головы…» «Ты слишком много обо всем думаешь». «Такова человеческая природа, Харат, никуда не денешься», - с грустным смешком ответил всадник, переворачиваясь на бок и стараясь не чувствовать твердого камня под собой. Впрочем, рядом с драконом ему было уютно хоть на грубой лежанке молодняка, хоть посреди лемосских лесов, так что, сунув руку под голову, он отпустил себя в царство снов. В конце концов, всему свое время, и ничего не убудет, если он вытурит из памяти эту тревожную мысль на рассвете… «Харат… Да Харат же!» «Ну что?» «Можешь сейчас связаться с кем-нибудь из Плоскогорья?» «Хоанит еще спит». «Мне вовсе не нужен Предводитель! Можешь позвать… не знаю… Арата?» «Занимается с молодыми». «Колита?» «В патруле… Л'гер, я хочу спать». «Ну, Харат, позови… кто там у нас не из молодежи?» «Руанат, - в тоне дракона явно слышалось недовольство, но он все же постарался исполнить его просьбу, - К'реп передает тебе привет». «Ему того же. Пожалуйста, спроси его, что случилось с тем мальчиком… ну, с тем самым, которого мы притащили в тот день, помнишь? Когда еще на Площадке Рождений вылупился страж порога». «Он выздоровел, - после недолгого молчания ответил дракон, столь точно имитируя ленивый тон старейшего из драконов Плоскогорья, что в другой раз Л'гер бы точно засмеялся, - Целители быстро поставили его на ноги». «И… что было дальше?» «Он уехал со своим караваном, - ворчливо ответил бронзовый, зевая уже в полную пасть и обдавая юношу запахом переспелого мяса, - Следующей весной». «Вот как, - несколько расстроено протянул Л'гер, - Понятно… Извини, что я тебя так дернул, просто мне почему-то казалось…» «Но потом он вернулся в Вейр». «Что?!..» «Руанат так сказал, - невыспавшийся Харат был хуже королевы на сносях, и его брюзжащий тон неприятно резал уши… но Л'гер готов был поцеловать дикого стража, если когда-либо раньше он слушал своего дракона внимательнее! – В Вейре он сумел разговорить какую-то зеленую, и в следующем Поиске она нашла его и притащила на Рождение. Мальчишка смог запечатлеть... тоже зеленую, так что теперь он учится вместе с молодыми». «А зовут? Как зовут мальчика?» «Руанат не помнит, - кисло заметил Харат, намекая, что бронзовый вовсе не обязан знать по именам всех зеленых, - Что-то похожее на имя нашего целителя…» - после чего, в очередной раз лязгнув зубами, он сунул голову под другое крыло и затих, недвусмысленно намекая, что до вечера всаднику его лучше не тревожить. Впрочем, мыслями Л'гер был уже далеко не со своим драконом – закинув руки за голову, он невидящими глазами смотрел в сводчатый каменный потолок вейра. Имя драконьего целителя… Едва ли Харат имел в виду Телгар – как и его друг, дракон сердцем все еще принадлежал Плоскогорью, а значит… Целителя в их родном Вейре звали Шинак. Неужели… Ш'нок?.. - Скованные цепью, Конару, - уже засыпая, пробормотал всадник, обещая себе, что обязательно расскажет ему об этом при их следующей встрече – когда бы она ни состоялась, - Отныне и навсегда.Конец.