Невеста полоза

Мысли, кажется, подобны пчелам: шумный улей роится в ее голове, каждым своим движением причиняя боль. В темноте, под веками, вспыхивают золотые искры-пчелы, на краткое мгновение освещающие все вокруг, и чем их больше, тем сильнее виски стискивает железный обруч боли. Рой искр рассеивается и Кэролайн обнаруживает себя — или не совсем себя? — в летнем саду, благоухающим пышными пионами и горделивыми розами, которые в вечерних сумерках больше похожи на кровоточащие раны на живом теле зеленого сада. Кэролайн оборачивается, не узнавая это место, и шумно выдыхает, когда понимает, что корсаж платья туго сдавливает ее торс — ей нечем дышать. — Кэролайн, — слышит она вкрадчивое за своей спиной, и оборачивается, шурша пышными юбками. — Мой лорд, — словно со стороны слышит она свой голос, и Клаус одобрительно ей улыбается. У него волосы непривычной длины и белоснежная рубашка старомодного покроя — она такие видела только в исторических фильмах, — но его улыбка прежняя, как и тяжелый взгляд, и Кэролайн чувствует, как ускоряется ее сердцебиение. Она боится его почему-то, и пусть испытывать страх перед ним ей непривычно, Кэролайн интуитивно чувствует, что это не зря. — Я рад, что ты приняла мое приглашение, — произносит он, приближаясь к ней и Кэролайн чуть поджимает губы. — Вы не оставили мне выбора. — Нет, моя дорогая, — шепчет он, оказываясь так близко, что едва не задевает ее вздернутый носик своим. — У тебя всегда был выбор, Кэролайн, и ты приняла решение сама. — Я никогда не обманывала! — повышает она голос и Кэролайн чувствует, как в крови кипит обида. Злость и раздражение захлестывают ее, а в голове только и кружит только то, что проклятый змей обвел ее вокруг пальца. Клаус улыбается так, словно без труда читает ее гневные мысли, а затем ласково прикасается костяшками пальцев к ее прохладной щеке. — Признаю, сыграл небольшую шутку, надев его личину, — его палец опускается к ее губам, заставляя Кэролайн дрожать. — Но и ты предпочла меня истинному хозяину того лица. Признайся, sweetheart, как быстро ты догадалась, кто есть кто? Ее щеки становятся пунцовыми против ее воли, но Кэролайн все равно упрямо смотрит ему в глаза. Его это едва ли не восхищает, но он лишь крепче прижимает ее к себе. — Сердись столько, сколько пожелает твое сердце, sweetheart, — шепчет он и его острый язык мелькает между пухлых губ. — Главное, что мы оба знаем правду. Она хочет возразить — или не она? — но тьма вновь проглатывает ее жужжащий золотой рой, чтобы вытолкнуть посреди пышного бала. На ней прекрасное платье, успевает заметить Кэролайн, кружась в объятиях Клауса. Она вся искрит золотым и ей кажется, что изнутри она сияет также, как и снаружи. Кэролайн беспечна, впервые за долгое время. Она звонко смеется, не замечая недоброжелательных взглядов в свою сторону, она танцует легко и свободно, абсолютно доверившись сильным рукам. Каждый взгляд на Клауса заставляет ее сердце биться сильнее, а когда его руки обвивают ее талию, она уверена, что не может больше ничего случится плохого. 
Он целует ее в обнаженное плечо, не думая о том, что могут сказать люди, и Кэролайн в кои-то веки тоже все равно. Она смеется, запрокидывая голову на его плечо, а потом оборачивается к нему и обвивает руками его шею. — Я люблю, когда ты так смеешься, — серьезно произносит Клаус, любуясь ее сверкающими глазами. Он правда любит ее смех, еще больше любит, когда она смеется только для него, но к его вящему неудовольствию, есть вечера, когда ему приходится делить своего соулмейта — слово это до сих вызывает у него странные чувства, от глухой злости на магию, до восторга от осознания того, что она принадлежит ему, — с неугомонной толпой Нового Орлеана, которую то и дело приходится поить кровью и вином. — Не хмурься, — ее тонкие пальцы прикасаясь к его лицу, заставляя его немного расслабиться. — Это Рождество, ничего плохого не случится. Она вновь восторженно улыбается, и Клаус немного расслабляется. Это их первое Рождество вместе и Кэролайн хочет, чтобы все прошло настолько идеально, насколько это возможно, и он поддается ее уговорам. Она знает, что настоящее Рождество они отпразднуют вдвоем, когда Бойня опустеет и лишь шорох змей, увивших колонны дома, будет нарушать тишину дома. Кэролайн сама ждет этого момента, ей не терпится остаться с ним наедине и снять платье, в котором так тяжело дышать, но музыка вновь начинает играть и она тянет Клауса за собой, в центр танцующей толпы. Только насладиться танцем не получается, тьма утягивает ее к себе, заставляя выпустить руку Клауса из своей. Кэролайн не успевает вновь прийти себя, как обнаруживает себя обнаженной и в его объятиях, задумчиво перебирающей ожерелья на его шее. Он рассказывал ей о некоторых, вспоминает она, чуть царапая ноготками его грудь, и Клаус целует ее в макушку. — Что тебя беспокоит? — интересуется он, перебирая вьющиеся волосы. Они напоминают ему белоснежных змей, вспоминает она, особенно когда так завиваются на кончиках. — Все хорошо, — уверяет она его, зная прекрасно, что лжет. С приближением весны он говорит о змеях все чаще, и в его голосе она слышит как тоску, так и откровенное желание, интенсивность которого ее пугает. — Я всегда могу сказать, когда ты лжешь, — напоминает он ей и Кэролайн вздыхает, заставляя себя смотреть ему в глаза. — Мне не по себе, когда ты говоришь о приближении змей, — наконец произносит она. — Это напоминает о том, насколько я от тебя отличаюсь. — Кэролайн, — горячие пальца обводят ее плечи, а затем он сильнее сжимает руки на ее плечах. — Это никогда не будет проблемой. Я могу сделать тебя такой же, Кэролайн… Клаус чувствует, как она напрягается в его объятиях, и чуть хмурится, непонимающе глядя на любимое лицо. — Просто я не уверена, что хочу этого именно сейчас. Мне нужно время, — тут же торопливо добавляет она, обхватывая ладонями его лицо. — Не думай, что я не хочу провести с тобой все то время, что мне отведено… — Ты боишься меня? — жестко спрашивает Клаус, глаза которого тут же вспыхивают янтарными искрами. Кэролайн внезапно смеется, а затем целует его в шею, перебирает волосы на его затылке, заставляя его невольно успокоиться. — Я видела тебя в твои худшие дни, как я могу тебя бояться? — ласково шепчет она. — Я боюсь того, какой я сама могу стать… Клаус начинает ей что-то говорить, но Кэролайн этого не слышит — в ее ушах слишком шумно от роя пчел, а в следующий момент она задыхается от боли, лежа на алтарном камне кладбища ведьм. — Пожалуйста, — слышит она свой хриплый голос, едва ли способная говорить от страха. Горло саднит и говорить ей сложно, но она видит безжалостные взгляды ведьм девяти ковенов. Она впивается пальцами в острые грани камня, и едва ли не рычит от беспомощности и злости на саму себя и проклятых существ, решивших, что они имеют права вершить чужие судьбы. — Пожалуйста, — повторяет она вновь, а ведьма, думая, что она молит о пощаде их криво улыбается и говорит, что нужно было думать прежде, чем становиться подстилкой змея. Она же молит Клауса успеть, зная, что он услышит ее зов. Клаус всегда ее спасал, неожиданно появляясь в самые темные и отчаянные мгновения ее жизни, и она не может не верить, что он не явится сейчас на Лафайет и не прольет кровь тех, кто попытался отобрать ее у него. Кэролайн верит до последнего, даже когда луна отражается на гранях кривого ритуального ножа, который вонзается в ее сердце. Его имя — последнее, что она произносит.