Vivi. Lotta. Ama

Самая большая удача, если враг преувеличивает твои недостатки. Но если друг недооценивает твоих достоинств, это еще лучше. Марио Пьюзо — Крёстный отец

9 января 1948 года, резиденция Ланнистеров, Нью-Йорк, США Рамси Болтон, потрёпанный и взъерошенный, словно поглаженная против шерсти мокрая дворняга, в вылизанном до блеска кабинете Тайвина Ланнистера выглядел до абсурда неуместно. Сразу становилось понятно, что он и его солдаты провели всю ночь на улицах и, конечно же, изрядно вымотались, но Тайвину на это было абсолютно плевать. Сопляк ведь так рьяно порывался стать капо, вот пусть и отрабатывает теперь своё новое звание. — Докладывай, — не поднимая на своего отпрыска глаз, изрыгнул развалившийся на софе Русе. Он с преувеличенным интересом пялился на носки собственных ботинок, безуспешно пытаясь скрыть нервозность. Но Тайвин слишком хорошо изучил Болтонов, чтобы купиться на дешёвые ужимки старшего из них. Русе явно напрягало то, что дон Ланнистер больше часа обсуждал что-то с самим Недом Старком. К тому же делал это наедине, за закрытыми дверьми. Да и то, что после этого разговора Тайвин заметно умерил пыл и даже согласился убрать заслон из машин, не могло не насторожить. А когда в довершении всего Тайвин распорядился вызвать к нему Рамси, Русе, похоже, успел подумать о самом худшем. Русе всегда был глупцом, самонадеянно полагающим, что всё вокруг вертится лишь вокруг его жалкой семейки. Хотя заставлять этого идиота нервничать Тайвин находил полезным. В такие смутные времена среди его людей Русе Болтон, лезущий из кожи вон в попытках доказать собственную верность, уж точно не будет лишним. — Язык проглотил? — раздражённо подался вперёд Русе, всё-таки посмотрев на сына. — Говори живее. Мы и так слишком долго тебя ждали. Что там с этой девкой? Стоявший у окна Тайвин, пряча усмешку, неторопливо запустил обе руки в карманы брюк и наконец соизволил кивнуть на вопросительный взгляд Рамси: умный мальчик никогда не раскрывал рта, пока не получал прямого приказа от своего дона. Даже если ответа требовал его отец. — Никаких следов, — хрипло отчеканил Рамси и тут же, прочистив горло, добавил громче: — Мы проверили оба вокзала. Мои ребята опросили служащих, дежурящих там копов и околачивающихся рядом бродяг. Никто из них не слышал о Дейнерис Таргариен и никто не опознал девицу с портрета. — Варис подсунул нам фальшивку! — Русе, рассержено всплеснув руками, откинулся на спинку софы. — Может, эта мелкая паршивка уже давно в городе, а Паук водит нас за нос? Мы убили время впустую, а могли бы предотвра… — Варису можно доверять, — подавив утомлённый вздох, перебил Болтона Тайвин. Ему надоело повторять это снова и снова, возвращаться к одному и тому же вопросу раз за разом.— Точка. — Я просто хотел сказать, — из-за прозвеневшей в тоне дона Ланнистера стали уже не так уверенно продолжил Русе, — что наши люди могли бы потратить это время с большей пользой. Он вновь пытался подвести разговор к убийству Баратеона, чтобы в очередной раз клятвенно заверить Тайвина в непричастности к этому семейства Болтонов. И в очередной раз заявить о своей безграничной преданности Ланнистерам. Самое смешное, что Тайвин никогда и не сомневался в этой самой преданности Болтонов. Просто потому, что знал: им некуда деваться. Лишь подле Ланнистеров они могли в полной мере реализовывать свои амбиции, пока другие семьи открыто недолюбливали Болтонов за их вопиюще вульгарные пристрастия и привычку работать откровенно грязно. А ещё Тайвин был уверен в том, что к кончине этого жалкого пьянчуги Болтоны не имели никакого отношения. Русе всегда был чрезмерно осторожен, Рамси же — слишком умён. Они не стали бы столь бездарно рисковать абсолютно всем без видимых причин и поддержки со стороны. — Конечно, не стоит исключать возможности того, что мы получили весть о прибытии девицы Таргариен с небольшим опозданием, — Тайвин всё-таки вернулся к волновавшей его теме. Вздохнув, он обернулся к окну и устремил задумчивый взгляд на своих людей, суетившихся по ту сторону стекла. — Но Варис никогда прежде не ошибался с прогнозами. — Я могу установить наблюдение за вокзалом, — подал голос Рамси. Ориентировался в подобных вопросах он куда живее своего отца. — Я знаю, кого можно будет к этому привлечь. Мои люди будут дежурить там днём и ночью. Ведь когда-нибудь эта Дейнерис всё же появится. И тогда мы будем готовы. — Круглосуточное дежурство? Серьёзно? — тут же вскинулся Русе. — Ты хоть представляешь, щенок, насколько затратно привлекать к этому делу кого-либо постороннего? — Ты говоришь о деньгах так, будто хоть что-то в этом смыслишь, — не остался в долгу Рамси. Тайвин по-прежнему глядел в окно, держа руки в карманах, и отнюдь не горел желанием становиться свидетелем семейных разборок Болтонов. Ему не нужно было даже смотреть на них, чтобы понять, что в эту самую секунду отец и сын, словно два бойцовых пса, оскалив пасти, сверлят друг друга взглядами исподлобья. Поэтому, прежде чем Русе успел ответить на выпад сына, дон Ланнистер лишённым каких-либо эмоций тоном поинтересовался у Рамси: — Этим твоим людям можно доверять? — Без сомнений, — бодро откликнулся Рамси. — Я не поручил бы такой вопрос кому попало. Тайвину нравились нахальные парни вроде Рамси Болтона. Но всё же главная причина, по которой дон Ланнистер позволил ему дослужиться до капореджиме, крылась в том, что этот парень оказался обладателем любопытного таланта: он мог в рекордные сроки отыскать идеальных солдат для семьи. Безжалостных, верных. Тех, что не задавали бы лишних вопросов и без нареканий исполняли бы любой, даже самый безумный, приказ. Тайвин знал, что иногда Рамси привлекает к делу несовершеннолетних детей итальянских иммигрантов из Восточного Гарлема. И поражался тому, как Болтону-младшему удаётся без особого труда добиваться их беспрекословного подчинения. Его лидерство солдатами никогда не оспаривалось, и это заставляло задуматься. Да, Болтонов презирали. Но ещё Болтонов боялись. Русе расстарался, чтобы о семье Болтонов, когда-то преданной забвению, наконец заговорили вновь. Удалось ему это не без участия Ланнистеров, конечно. Да и брак Русе с племянницей старика Фрея, благодаря которому у Болтонов расширилась зона влияния на Бронкс, сыграл не последнюю роль. Русе Болтон был хитёр, изворотлив и жесток, но всё же сейчас, во время охоты на Дейнерис Таргариен, Тайвин из них двоих делал ставку на Рамси, на его бульдожью хватку. Ведь если уж Рамси Болтон ставил перед собой какую-либо цель, то он, подобно расчётливому отцу, добивался своего, не гнушаясь никакими средствами. Но при этом всегда — абсолютно всегда! — находил путь более короткий, а зачастую и более кровавый. И сейчас его целью была Дейнерис Таргариен. — Действуй. — Девица Таргариенов ещё пожалеет, что не померла двадцать лет назад, — заверил Тайвина Рамси, и дон Ланнистер, обернувшись, узрел на его лице хищную улыбку. Похоже, даже просто мысль о муках своей жертвы его заметно будоражила. Тайвин усмехнулся. Что ж. Кажется, у девицы Таргаринов действительно не остаётся никаких шансов. Дон Ланнистер знал, что её появление в Нью-Йорке могло повлечь за собой два исхода лично для него: либо смерть, либо дальнейший подъем по иерархической лестнице из-за раздора, который неминуемо возникнет в результате очередной войны. И умирать Тайвин Ланнистер уж точно не собирался. Поэтому с заметным облегчением погладил по загривку взявшего след и облизывавшегося в предвкушении добычи Рамси. Дейнерис Таргариен была опасна. И от неё необходимо было избавиться как можно скорее. Всё предельно просто. Хотя тупица Старк даже после случившегося с Баратеоном отказывался воспринимать её как реальную угрозу. У Неда Старка, несомненно, были собственные соображения по поводу убийства этого жирного неудачника, но он не был бы самим собой, если бы откровенно поделился ими с Ланнистером. И, несмотря на опасения Русе Болтона, на деле разговор с Ледяной Глыбой не успокоил Тайвина. Напротив. Зародил ещё большие сомнения: чутьё подсказывало дону Ланнистеру, что именно его в смерти своего жалкого дружка винит Старк. Конечно, Тайвин слегка передёргивал. Да, он презирал Баратеона, но всё же был вынужден признать, что Роберт, несмотря на свои пагубные привычки, всё же не был жалким неудачником. По крайней мере когда-то. Баратеон прослыл опасным игроком ещё с тех пор, как возглавлявший тогда семью Стеффон, его отец, сослал самого нахального из троих сыновей к обычным солдатам, на линию огня. Туда, где у юного Роберта было больше всего шансов схлопотать пулю в лоб. А преемником дона Баратеона должен был стать Станнис, во всём устраивавший отца. Но Роберт оказался слишком честолюбивым и хитрым, чтобы остаться прозябать где-то на задворках. Взглянув на преступную империю своего отца изнутри и довольно быстро в ней сориентировавшись, Роберт совершил практически бесшумный переворот, в результате которого и Стеффон, и его доверенные лица преждевременно отошли от дел, выехав в Детройт, где все и сгинули. А уж во время масштабной войны против Таргариенов Роберт Баратеон лишь укрепил свои позиции опасного противника. Теперь он шёл ва-банк, разыгрывая одну кровавую партию за другой, словно по нотам. На этот раз он отдался во власть собственных эмоций, вознамерившись отомстить убийцам его драгоценной Лианны Старк. Но ни один, даже самый опытный воин и хитрый игрок, не мог бы всерьёз надеяться на победу в борьбе со столь могущественной семьёй, как Таргариены, без должной поддержки. Этим-то и воспользовался Тайвин. Дон Ланнистер всю свою жизнь играл с чувствами и мыслями окружающих, направляя их в то русло, которое было ему особенно выгодно и которое могло помочь ему впоследствии без особых проблем манипулировать их сознанием и поступками. Так же он поступил и с юным Баратеоном, которого переполняла жажда мести. Ведь Тайвин не мог позволить себе предпринимать хоть какие-то действия против Таргариенов открыто и ему необходимо было найти довольно мощное орудие, способное свергнуть их с трона. Этим орудием и выступил Роберт Баратеон. И после его громкой победы Тайвин часто использовал имя новоиспечённого зятя в качестве рычага для успешного осуществления многих своих задумок. Однако спустя годы Роберт стал сдавать позиции, и шепотки за его спиной о том, что дону Баратеону самому уже пора в отставку в Детройт, стали громче. Дни его были сочтены, и убийство, подстроенное девкой Таргариенов, просто приблизило логическую развязку, после которой на трон должен взойти Джоффри — Баратеон по крови, но Ланнистер в душе. Благо, остальных возможных претендентов — обоих младших братьев Роберта — Тайвин ликвидировал ещё двадцать лет назад, удачно свалив ответственность за это на лютовавших тогда Таргариенов. Нед Старк наверняка был не единственным, кто в полной мере осознавал, насколько смерть Баратеона выгодна Ланнистерам. Тайвина ничуть не удивили и уж тем более не напугали ни загадочные паузы, ни пытливые взгляды, которые на протяжении всего их разговора бросал на него Ледяная Глыба. Нервировала дона Ланнистера лишь неизвестность: он понятия не имел, что именно предпримет Старк. Вряд ли он будет спокойно стоять в стороне, наблюдая за тем, как контроль над территорией Баратеона официально переходит к Тайвину. Вздохнув, Ланнистер наконец отошёл от окна. Прошагал к стоящему перед письменным столом глубокому кожаному креслу и, расстегнув пуговицы пиджака, в него опустился. Рамси, внимательно наблюдая за нарочито медлительными манипуляциями своего дона, по-прежнему всем своим видом демонстрировал готовность прислуживать любому его приказу. Но на этот раз Тайвин собирался дать задание Болтону-Старшему. — Русе. Тот моментально вскинул голову на оклик дона; глаза его были прищурены, а взгляд насторожен. — Я хочу, чтобы ты взял на себя Неда Старка, — продолжил Ланнистер, сложив локти на столе, а кончики пальцев соединив перед собой шпилем. — Проследи, чтобы он не причинил нам лишних хлопот. И я очень надеюсь, что действовать ты будешь предельно аккуратно. Русе, сосредоточенно нахмурив брови, кивнул. Но на губах его уже расплылась знакомая Тайвину неоднозначная ухмылка. Принял ли он предостережение дона Ланнистера к сведению, сказать точно было невозможно: в Русе Болтоне, равно как и в его сыне, жило слишком много самых различных тёмных наклонностей. Впрочем, разве не по этой причине Тайвин привлёк к решению своих проблем именно их? 9 января, бар «Гиллен», Нью-Йорк, США Если бы кто-нибудь сказал тринадцатилетнему Петиру, что однажды его будет тошнить от проституток, он бы рассмеялся этому идиоту в лицо. Но вот Петир, уже тридцати шести лет от роду, пытался с каменным выражением лица слушать стенания Жасмин и Розы, которые не поделили клиента. «Господь Всемогущий, где же я так нагрешил?» — Так, девочки, я понял суть претензий, давайте обсудим это, когда закончится вечер, идёт? — Петиру надоел этот пустой трёп. Качающаяся при каждом движении голая грудь Жасмин почему-то вызывала буквально физическое отвращение, и Петиру хотелось, чтобы они быстрее ушли. — У нас там полно голодающих мужчин, идите и обслужите их. Он пытался улыбаться, пока девушки, продолжая ругаться, выходили из его кабинета, и вздохнул спокойно только тогда, когда за ними закрылась дверь. От резкого звука Петир дёрнулся, возникло ощущение, что его приложили головой обо что-то. Пора было завязывать с выпивкой, но, с другой стороны, только она спасала его от шумных девушек. Когда он соглашался контролировать бордели, то рассчитывал исключительно на выпивку и постоянный секс, а не на вот это вот всё. Мало того, что прибыль от отборных шлюх, которых ему поставляли чуть ли не прямиком с берегов Ирландского моря, почему-то падала, так ещё приходилось разбираться в их постоянных страданиях. Ирландия превратилась в одну сплошную рану, и Петир, как и любой уроженец этой страны, был готов отдать последние деньги на борьбу за независимость. Но для этого приходилось много работать. Большая часть прибыли шла на вооружение ИРА [1], и Петир уже привык жить в своих публичных домах. Было бы, конечно, хорошо снять квартирку, но он не мог позволить себе жить так же роскошно, как эти итальянские жирдяи. — К вам посетитель, — в кабинет заглянула Жасмин, снова впуская внутрь громкую музыку и запах дорогих сигар, и Петир уже поднял голову, чтобы послать гостя на все четыре стороны, но замер, поражённый увиденным. — Мог бы сильнее постареть, друг мой, чтобы я не чувствовал себя обрюзгшим старым заключённым. — Бывшим заключённым, раз уж мы с тобой говорим, друг мой, — Петир постарался как можно быстрее скрыть свою растерянность. Он ничего не слышал о возвращении Паука, хотя говорил с Ланнистером, когда, вчера? — Проходи, раз пришёл. — Спасибо, — Паук прошёл к столу Петира и с хозяйским видом уселся в кресло напротив. Он и в тюрьме наверняка с таким же видом сидел. Словно король на троне. — А ты поднялся, как я смотрю. — А ты набил себе уродливую тату, — Петир улыбнулся, прекрасно зная, как на всех действует его ехидная улыбка. Девяносто процентов тех, кто хочет убить его, готовы сделать это из-за этой улыбки. — Ты видел её вообще? Такое ощущение, как будто это насекомое случайно приземлилось на твою лысую голову. — Я рад, что ты приметил её, — Паука было сложно выбить из колеи. Он продолжал мило улыбаться. Боже, Петир бы тоже прибил его, чтобы больше никогда не видеть эту леденящую душу улыбочку. — Мне было очень скучно в тюрьме. — Неужели мальчики отказывались развлекаться с тобой? — в другой раз Петир не стал бы играть в эти двусмысленные игры и просто спросил бы, что Пауку нужно, но сегодня вечер был особым. Они не виделись очень долго. И Петиру было интересно, сможет ли он победить своего учителя в этой скользкой игре? — Парни там очень милые, но в большинстве своём недоступные, — Паук наклонился к нему, и Петир увидел, как что-то мелькнуло в его взгляде. Что-то давно забытое. — Я слышал, что ты близок с обеими главными семьями. Я всему научил тебя, мальчик мой. — Я уже староват для такого обращения, дружище, — Петиру вдруг перестало хватать воздуха. Паук всегда умел выбить почву из-под ног оппонента одним словом или фразой. Это искусство. — Но ты можешь собой гордиться, да. Ланнистеры и Старки. Я вхож в оба дома. — И это прекрасно, — Паук снова откинулся на кресле, принимая расслабленную позу. — Я рад, что смог наставить тебя на путь истинный. Жаль, конечно, что Кейтилин выбрала не тебя… — То была детская влюблённость, не хочу возвращаться к этому, — чёртов Паук знал, на что давить. Но Петиру не хотелось сейчас обсуждать никого с фамилией Старк. А особенно не хотелось давать Пауку повод думать, что он слишком близок к Старкам. — Чего ты хотел? Не подумай, я рад тебя видеть, правда, но у меня куча работы. Нужно заехать ещё в парочку баров. — Да, публичные дома всё никак не легализуют, а? — Паук огляделся, как будто ему было дело до происходящего вокруг. — Я хочу отдохнуть, Петир. Как это ни странно. Ты можешь что-то предложить мне? — Прямо сейчас? — Петир снова изогнул губы в улыбке. Вот оно — слабое место Паука. Он никогда не научится тому, что чрезмерная любовь к сексу тоже недостаток, такой же, как и наличие семьи. — Если придёшь завтра, то угощу тебя лучшим продуктом. Но сейчас могу одолжить тебе всего пару девочек. Если тебя устроит… — Нет, пожалуй, зайду завтра. В кабинете повисла тишина. Паук не торопился уйти, а Петир не спешил его выгонять. В конце концов, если бы не он в своё время, то маленький ирландский эмигрант Петир Бейлиш умер бы от голода и никогда не нашёл бы своё место в жизни. Именно Паук дал ему крышу над головой и научил тому, что хорошо умеет сам — плести сети интриг и сталкивать лбами темпераментных итальянцев. Это забавляло, но ровно до того момента, пока Паук не загремел в тюрьму на долгие двадцать лет. Отсиживаться за Льва — то ещё удовольствие, но Петир прекрасно помнил, что тогда ему сказал Паук: «Однажды это станет причиной смерти Тайвина Ланнистера. Поверь мне, мальчик мой, иногда нам приходится делать вещи, которые кажутся неправильными, чтобы потом случилось что-то правильное». Паук запретил Петиру приходить к нему или писать, и тогда это оскорбило подростковый максимализм Бейлиша. И лишь спустя несколько лет Петир понял, чего добивался Паук. Он хотел, чтобы никто и не вспомнил через двадцать лет, что Мизинец — идеальный продукт, произведённый руками самого опасного человека в Нью-Йорке. — Когда ты был ребёнком, я всегда знал, о чём ты думаешь, — вдруг подал голос Паук, но Петир не шелохнулся. Он ни на секунду не забывал, кто сидел перед ним. — Но теперь… Теперь я совсем теряюсь и не могу сказать, что же там происходит, в твоей умной головушке. — И я считаю, что это слова всей моей жизни. Стоит написать это на моём надгробном камне: «Паук признал, что не может прочитать мои мысли», — Петир усмехнулся, получив в ответ такую же ухмылку. — Зачем ты здесь? По-настоящему. — Мне хочется много рассказать тебе, но ты должен понимать, что доверие — вещь очень хрупкая… — Зачем ты сказал старику Ланнистеру про девчонку Таргариен? Зачем тебе её смерть? — Петир невыносимо хотел знать, к чему вся эта игра, и попробовал пойти напролом. Ход удался — уголок рта Паука дёрнулся. Так всегда бывало, если он что-то скрывал. Только Петир знал об этой его особенности, и поэтому у него была фора перед всеми остальными собеседниками Паука.  — А мне так нравилась наша прелюдия… — Паук растерянно провёл рукой по голове, демонстрируя якобы неуверенность в своих словах, но Петир знал — он думает, что может ему сказать, а что оставит при себе. — А тебе не хочется, чтобы старик Ланнистер помучался, разыскивая девчонку? А потом страдал муками совести, убив её?.. — Умоляю тебя, мы говорим про психопата Ланнистера, верно? — Петир расхохотался. Он даже на мгновение не мог представить гордого и непроходимо жестокого Тайвина Ланнистера, страдающего по убитой по его приказу девушке. — Ты захотел посмотреть, кто в каком состоянии сейчас, да? Поэтому столкнул всех лбами? Как в старые, добрые времена. — Ты такой умный мальчик, но всё равно решил задать мне вопрос, на который знаешь ответ… — Паук улыбнулся. Довольно улыбнулся, как кот, наевшийся сметаны. — А раз ты такой умный, то скажи мне, кто убил этого жирного борова? — Я не могу представить себе, кто бы это мог быть, — Петир снова нацепил свою привычную маску ехидства. Конечно, он представлял себе, кто это мог сделать, но обсуждать с Пауком? Нет уж, не в этот раз. — Старки, может быть? — И зачем бы им это делать? — Петир слегка помедлил с ответом, потому что не был уверен, что его тон останется холодным. Паук всё-таки пытался угадать, к кому же расположен Петир. Двадцать лет назад он расколол бы Петира на раз-два, но не сегодня. Старки слишком много значили для него, чтобы он так просто показал свою слабость. — Нед и Роберт чуть ли в губы не целовались при встрече, такая у них была прекрасная дружба. Породниться даже решили через детей…. — Ланнистеры? Может быть, старику Тайвину надоел пьяный зять? — Может быть, — равнодушно бросил Петир. Это предположение тоже было за гранью реальности, но сейчас задачей стояло сбить Паука со следа. — Мне правда надо работать, извини. — Да, конечно, — Паук ловко для своих габаритов поднялся на ноги и пошёл к выходу. — Мы ещё поговорим об этом завтра. Не вздумай забыть о моём визите. — Не вздумай уклониться от него, а то я буду странно выглядеть в глазах знакомых, — Петир усмехнулся, представляя, как удивятся его парни, когда он скажет, кого нужно искать для Паука. За смеющимся Пауком закрылась дверь, и Петир сразу же развязал галстук, который давил на горло во время этого треклятого разговора. В кабинете было душно и жарко, и Петир не мог понять, это из-за нервов или ему уже просто кажется? Варис на свободе… Что ж, видимо, игра начинается. 8 января, бар «Орлиное гнездо», Нью-Йорк, США Сансу радовал тот факт, что брату было совершенно наплевать на её честь и достоинство. Он без тени сомнений мог привезти её в любое самое злачное место Нью-Йорка, не спросив, что она собирается там делать. Без его помощи покидать дом было бы сложно, поэтому Санса всегда благодарила Робба тем, что не лезла в его дела и старалась смягчить мать. Иногда это удавалось, иногда — нет. Но Санса не могла сказать себе, что не сделала всё, что было в её силах. Бар «Орлиное гнездо» находился в центре подконтрольного ирландцам района, что в принципе давало некоторый намёк на безопасность, поэтому сегодня Санса надела своё самое шикарное и вместе с тем самое открытое платье. Дядя привёз ей его из Парижа в прошлом году, когда Кристиан Диор только выпустил эту замечательную коллекцию. Корсет сжимал и без того осиную талию Сансы так, что мужчина с достаточно большими руками мог свободно обхватить её, и все мучения типа нехватки воздуха стоили того. Как только Санса вошла в бар, все мужские взгляды обратились в её сторону. Они провожали её, как голодные звери провожают взглядом свою добычу, и Санса чувствовала странное возбуждение. Ей нравилось это повышенное внимание, нравилось чувствовать себя самой красивой девушкой. Дома она была незаметной, всё внимание доставалось вечно бунтующему Роббу. Но здесь… Здесь Санса могла быть королевой. Санса протиснулась к столику, стоящему поближе к сцене, заранее зарезервированному Роббом, и, небрежно скинув накидку, огляделась в поисках человека, ради которого снова сбежала из дома, рискуя получить нагоняй от отца. Она механически поправила волосы, хотя и знала, что её «волны» идеальны. Санса не любила эти замысловатые причёски, как у голливудских звёзд, предпочитая что-то более консервативное и подходящее её огненно-рыжим длинным волосам. Состригать их по моде тоже не хотелось, хотя мама постоянно говорила об этом. «Ты должна следовать моде, чтобы быть интересной своему жениху». Наивная мама не знала, что Джоффри Баратеон интересуется лишь холодным оружием и возможностью однажды владеть Сансой. Петир Бейлиш обнаружился у стойки бара. Санса с досадой отметила, что он в очередной раз занят какой-то красоткой, которая по всем параметрам уступала ей, но не носила фамилию Старк, что, конечно же, делало её привлекательнее. Петир обворожительно улыбался, заставляя сердца всех девушек в баре трепетать, и Сансу это бесило. Она ненавидела его работу, ненавидела саму мысль о том, что он может так смотреть на других девушек. На всех, кроме неё, потому что для Петира Санса всё ещё оставалась несмышлённым ребёнком. И как доказать ему, что он уже выросла и готова к взрослым играм? — Я могу чем-то угостить такую прекрасную девушку? — ухо обожгло мужское дыхание, которое заставило сердце остановиться, а потом побежать с удвоенной силой. Адреналин хлынул в кровь, снова призывая Сансу вляпаться в неприятности. — Не откажусь от «Маргариты», — Санса обернулась и одарила счастливчика своей самой обаятельной улыбкой. Молодой парень, внешность которого разглядеть детально в полумраке не удавалось, улыбнулся в ответ и, пообещав принести коктейль сию же минуту, поспешил к барной стойке. Последний раз, когда Санса напилась, Сэму пришлось звонить Джону. Интересно, а кто должен дежурить сегодня? Музыканты заиграли забористую мелодию, и Санса, повинуясь внутреннему импульсу, поспешила на танцпол, тут же получив в пару обворожительного молодого человека. Он умело вёл в танце, заставляя её всё больше растворяться в музыке и происходящем. И это продолжалось бы долго, если бы на горизонте не появился бедолага с «Маргаритой». Танцующему не понравилась конкуренция, и он толкнул противника в грудь, предварительно задвинув Сансу себе за спину. Но тот, первый, был не из пугливых и ответил. Оркестр продолжал играть как ни в чём не бывало, а Санса всерьёз забеспокоилась за свою безопасность. Атмосфера накалялась — в ход пошли кулаки, а к дерущимся добавилось ещё несколько человек. Санса попятилась назад, но её толкнули, и она упала бы, если бы не чьи-то сильные руки. Кто-то схватил её за талию и потянул на себя, впечатывая в собственное тело. Санса попробовала вырваться, но руки сомкнулись ещё сильнее. — Почему ты такая безответственная, а? Джон. Как же хорошо, что это был Джон, а не кто-то из сопляков. Санса расслабилась, позволяя Джону взять себя на руки и унести подальше от беспорядка. Она обхватила его за шею, боясь поднять на него глаза. Они, скорее всего, выражали недовольство и осуждение. Ну и пусть! Зато она смогла увидеть Петира! Да, всего несколько мгновений, но это уже что-то! Джон пронёс её мимо сцены в какой-то тёмный коридор, а потом на улицу. Он аккуратно поставил её на землю и, продолжая молчать, накинул на Сансу свой пиджак. Мимо них проскочили две хихикающие девицы, и Санса видела в их глазах ожидаемую эмоцию — зависть. Конечно, не каждый день тебя на руках заботливо выносит такой красавец. — Робб внутри, как я полагаю? — хрипловатый голос Джона говорил о крайней степени недовольства. Забавно, как у разных мужчин по-разному меняется голос, когда они злятся. Отец, например, становился отчуждённым и говорил так тихо, что иногда Санса даже не слышала его. — Талиса не может долго ждать, вдруг отдастся кому-то другому, — пожала в ответ плечами Санса, кутаясь в пропахший сигаретами и мужским парфюмом пиджак. Ей нравилась эта смесь запахов. Ей всегда казалось, что именно так должен пахнуть настоящий мужчина. Как её папа. Как Джон. — Санса, ты воспитанная молодая леди, перестань выражаться как моряк на пристани, ради всего святого, — Джон поморщился и недовольно поджал губы. — Я ведь говорил Роббу не возить тебя в такие места… До чего вы все упёртые… — Ты тоже упёртый, сил нет, — Санса улыбнулась, стараясь смягчить Джона. Ей не хотелось ехать домой с хмурым Сноу. — Как так быстро нашёл меня в этот раз? — Ехал за вами. Меня немного задержали на входе… — Блондинка? Брюнетка? Рыжая? — Санса снова улыбнулась, заметив лёгкий румянец на щеках Джона. Он был таким милым — делал вид, как будто не понимает, какое впечатление производит на женщин с этой своей брутальной растительностью на лице и волосами, собранными на затылке. — Санса. Пожалуйста, перестань вести себя, как… — Как кто? Как девушка из низших слоёв общества? — Да, именно так, — Джон вдруг психанул, резко схватив её за подбородок. Он заставил Сансу смотреть ему в глаза, а это всегда пугало. Они были такими чёрными, и в них никогда не читались его эмоции. Наверное, поэтому отец приблизил его к себе. — Перестань вести себя как проститутка. Хватить бегать за этим ирландцем! Ты без пяти минут замужняя женщина! — А меня спросили, хочу ли я этого? — Санса вырвалась из его хватки, едва не поскользнувшись на выпавшем и слегка подтаявшем снегу. — Нет! Меня просто продали как племенную кобылу! И не кому-то там, нет, а Джоффри! Ты видел его безумные глаза, а? Знаешь о его пристрастиях? Думаешь, что я буду счастливо жить с ним в браке? — по щекам текли слёзы, но Сансе уже было плевать на всё — на макияж, на то, что она кричит, да и на свою жизнь в целом. — Нет! Я буду там как заключённая! Даже хуже. Знаешь, что про него говорят девочки Бейлиша? — Санса, успокойся, пожалуйста, — Джон протянул к ней руки, но Санса снова сделала шаг назад. — Я не думаю, что твой отец стал бы выдавать тебя за него, если бы не проверил все эти слухи… — Он бы меня за кого угодно выдал замуж, если бы это помогло ему удержать власть. Мы ведь не люди в этом мире мужчин, Джон! Не знал? Мы просто куски мяса, которые становятся дешевле с годами. Образование? Зачем оно девушке? — Санса отлично спародировала отца, по крайней мере, так ей казалось. — Чувства? Разве они у нас есть? Нет. Мы просто куклы для вас. — Санса, перестань, — Джон резко притянул её к себе, и Санса уткнулась носом в его грудь, продолжая сотрясаться всем телом. Она не умела плакать нормально, так, как это делали её подруги. Она безэмоционально лила слёзы, пока всё её тело трясло с головы до ног. Это была скорее физическая реакция организма. Санса вообще впервые увидела слёзы в школе. Мама никогда не плакала. — Клянусь тебе, что сделал бы всё, что в моих силах, чтобы остановить этот брак, но я ничего не могу, ты ведь знаешь. — Знаю, — выдохнула Санса, поднимая глаза на Джона. Сейчас на его лице застыло новое для неё выражение — боль. Она впервые видела сильного и уверенного в себе Джона Сноу в таком свете. Он поджал губы, как это делал отец в минуты полнейшего разочарования своими детьми, а по его щекам ходили желваки, говорящие о крайней степени задумчивости. Бедный Джон, он всегда старался сделать всё для детей дона Старка. — Робб мог бы, но ему всё равно. — Нет, не говори так, малышка, — Джон вытер её слёзы большими пальцами, взяв лицо в руки. — Он любит тебя. Сильно любит. Но… Просто на нём лежит слишком много ответственности. — Какой? — Санса горько усмехнулась. — Он ведь только и делает, что бунтует словно какой-то подросток! Да на тебе больше ответственности за наш дом, чем у Робба! Если бы ты не был старше, решила бы, что в роддоме что-то перепутали… — Брось, Санса, — поморщился в ответ Джон. — Ты ведь не думаешь, что твой брат действительно настолько бесполезен? Он… — Слишком занят тем, что у Талисы под юбкой, перестань его выгораживать, — Санса улыбнулась, поддразнивая Джона, и уголки его губ слегка дрогнули. — Однажды ты станешь консильери, вот увидишь! — Санса, это не то, что должна знать, а тем более обсуждать юная девушка… — Ага, я всё это слышала уже триста раз, — Санса сняла его руки со своего лица и сделала ещё один шаг назад, плотнее кутаясь в пиджак. — Чего ты нянчишься со мной? Сдал бы уже отцу, чтобы он быстрее продал меня Баратеонам. — А ты помнишь, кто был ко мне добрее всех с самого начала, а? — Джон усмехнулся и, тряхнув головой, достал из кармана портсигар. Санса помнила этот портсигар, она подарила его Джону на восемнадцатилетие. Как только уговорила мать съездить с ней за этим подарком! — Мне было двенадцать, когда дон Старк привёз меня жить в ваш дом. Я плохо говорил по-английски, со мной никто не дружил… До тех пор, пока маленькая рыжая синьорина Старк не решила, что хочет играть со мной, — Джон закурил и посмотрел на неё с теплотой, так, как смотрел обычно. — Я всегда буду на твоей стороне, маленькая принцесса, — Санса не могла не улыбнуться, услышав своё детское прозвище. Джон каждый раз умело подбирал слова, чтобы успокоить её. — Джон? — практически одновременно с окриком хлопнула дверь, и Санса замерла, сразу же узнав голос. — Всё в порядке? Мне сказали, что ты здесь, но только вот я… Санса?! — Всё в порядке, Мизинец, — Джон выпустил сигаретный дым поверх головы Сансы и снова напрягся. Он не любил Петира по непонятной для Сансы причине. — Мы уже уезжаем. — Прости, Джон, не дашь нам минутку? — Санса продолжала стоять спиной к Петиру, надеясь, что ей не придётся оборачиваться. Тушь потекла, это точно, да и в целом вид был уже не таким привлекательным, как несколько минут назад внутри бара. — Я же сказал, что мы уже уезжаем, — с нажимом повторил Джон, и еле уловимая интонация раздражения в его голосе не сулила Петиру ничего хорошего, но он не остановится, раз уж что-то задумал. А Сансе не хотелось бы наблюдать за потасовкой этих двоих. — Всё в порядке, Джон. Дай нам минуту, — Санса улыбнулась Джону и всё-таки обернулась, встретившись взглядом с недовольным Петиром. У неё снова перехватило дух — какие же у него были прекрасные глаза. Сансе было всё равно, как он смотрит на неё, главным оставалось одно — он её заметил. — Что ты здесь делаешь, как ты думаешь? — вкрадчиво начал Петир. Забавно, но Санса могла бы предсказать всё, что он скажет. Этот разговор у них происходил минимум раз в неделю. Как только Петир не уставал читать ей нотации? — Я здесь отдыхаю, — Санса обворожительно улыбнулась, решив, что будет держаться настолько достойно, насколько получится. — Если ты собираешься опять выступать здесь со своим монологом, то лучше не трать ни своё, ни моё время. Я всё знаю, я дура, я должна уехать. — Я никогда не говорил, что ты дура, — Петир как будто даже слегка растерялся от её напора. — Но пожалей хотя бы меня, Санса. Твой отец меня на салат покрошит, если узнает, что ты бываешь здесь. — Боишься моего папу? — Санса знала ответ на этот вопрос, но не могла не поддеть Петира в такой ситуации. — Я думала, что ты ничего не боишься. — Я не боюсь его. Просто держу дистанцию, — Петир растянул губы в ухмылке. — Санса, перестань искать встреч с… неприятностями. Сердце чуть не остановилось, когда он сделал паузу. Конечно, Сансе хотелось бы, чтобы он ответил на её чувства, но где-то в глубине души она боялась того, что он знает о них и смеётся над глупой маленькой Сансой. — Ага. Как и обычно. До встречи, Петир, — Санса мило улыбнулась и со всей возможной в данной ситуации грацией пошла к машине. Джон открыл перед ней дверь, хмуро поглядывая за провожающего взглядом Сансу Петира, и проговорил что-то по-итальянски сквозь зубы. Санса дала бы руку на отсечение, что это было любимое Джоном «buffone» [2]. Он никогда не ругался в её присутствии более крепкими словами, хотя Санса была уверена, что ему это давалось с трудом. Машина плавно набрала ход, и Санса сделала вид, что с интересом разглядывает вывески. Ей не хотелось разговаривать с Джоном. Он всё равно не смог бы понять, что у неё на душе. Мама говорила, что мужчины чувствуют по-другому. Для них важнее были плотские утехи, а не возвышенные чувства. И сколько бы не показывали этих чудесных фильмов о мужчинах, бросающихся в битву ради своей дамы, Санса не верила в это. Она понимала, что рано или поздно придёт к этому. Ей придётся расстаться со своей невинностью. И было бы отлично, если бы первым её мужчиной не оказался Джоффри Баратеон. Санса хорошо представляла себе весь процесс благодаря фильму, на показ которого её однажды затащила подруга. Конечно, подобное «искусство» было запрещено, но именно поэтому Санса и поехала. Она до сих пор жалела, что увидела всё в таких красках. Теперь замужество беспокоило её сильнее обычного. Когда она представляла себе, как Джоффри проделывает с ней все эти вещи, по спине струился холодный пот. А его похабные намёки, когда они оставались наедине, делали всё только хуже. Санса не смогла бы сказать, когда полюбила Петира — в тот ли момент, когда он впервые пришёл к ним в дом или когда сказал, что мужчины будут драться за неё, когда она станет старше. И ведь как в воду глядел! Только вот мужчины дрались не за неё, а за право обладать ею, а это было противно и приятно одновременно. От противоречивости этих чувств Санса уже, казалось, не понимала сама себя. Стоило ли переходить к решительным действиям? Страх постоянно останавливал Сансу. Она не была уверена, примет ли Петир её чувства или высмеет. А если и примет, то что дальше? Отец ни за что не согласится отменить свадьбу, да и Петир вряд ли горит желанием жениться. «Господи, Санса, ты совсем запуталась, идиотка», — Санса закусила губу, чтобы не разрыдаться в машине. Она закрыла глаза и вспомнила старую итальянскую считалку, которой её научил дядя Бенджи. Это всегда успокаивало её, и сейчас действовало безотказно. Санса чувствовала, как потихоньку эмоции отпускают её, постепенно позволяя погрузиться в сон. 9 января, отель «Юнкай», Олбани, США Миссандея заученным движением развязала голубую ленту, удерживавшую до сей поры волосы Дейнерис в замысловатой причёске, и, перекинув буйные пряди через свою левую руку, с осторожностью, граничившей с нежностью, принялась их расчёсывать. И Дейнерис тут же с готовностью запрокинула голову, а затем и вовсе прикрыла глаза, решив насладиться привычным ритуалом сполна. В последний раз. — Не могу поверить, что ты хочешь от них отказаться, — едва слышно проворчала за её спиной Миссандея, вызвав на лице Дейнерис грустную усмешку. — Я по-прежнему считаю, что это преступление. — У меня нет выбора, ты же знаешь. Природа щедро одарила Дейнерис белоснежными волосами с необыкновенным отливом: Миссандея не уставала повторять, что густая и будто бы бесконечная шевелюра подруги напоминает ей расплавленное серебро. Но именно в этом и заключалась одна из опасностей, и если Дейнерис действительно хочет преодолеть остаток пути до Нью-Йорка без лишних проблем, ей придётся избавиться от столь красноречивой приметы Таргариенов. Варис предупредил, что её возвращение не останется незамеченным, да и сама Дейнерис не питала иллюзий на этот счёт, но всё же предпочитала иметь преимущество над противниками. Да и в конце концов, в грядущей войне новая причёска — наименьшая из жертв, на которые она, очевидно, будет вынуждена пойти. — Порой мне кажется, что у нас ничего не получится, — ещё тише прошелестела Миссандея. Дейнерис не нужно было уточнять, чтобы понять, о чём она говорит. — И в такие моменты мне становится страшно. — Нужно иметь смелость, чтобы признавать свои страхи, — Дени мягко улыбнулась, всё ещё не открывая глаз. Щётка в умелых руках Миссандеи ритмично скользила по её пока ещё длинным волосам, и эти плавные движения успокаивали Дейнерис. — Мы справимся. Конечно, будет трудно. Не сразу, но у нас получится. Вот увидишь. — Кажется, в этом мире нет ничего, что могло бы тебя испугать, — она не видела, но почувствовала ответную улыбку в голосе Миссандеи. — И ничего, что было бы тебе не по силам. Высказывание подруги Дени оставила без ответа, хотя вовсе не считала себя бесстрашной и всемогущей. В её жилах текла такая же кровь, как у и остальных. Она ошибалась так же, как и другие. У неё, как и у всех, временами возникало желание опустить руки и отступить, пусть она никогда и не позволяла себе подобной роскоши. Дейнерис была обычным человеком. И она тоже боялась. Но отказываться от схватки не собиралась. Пути назад не было. Ведь поворотное решение в своей жизни Дени уже приняла: начала охоту на тех, кто когда-то лишил её всего. Да, Дейнерис была обычным человеком. И она, как это делали на протяжении веков обычные люди, хотела вернуть себе то, что причиталось ей по праву. Она встала на тропу войны, чтобы восстановить справедливость. Чтобы победить. Ведь жестокость и насилие не должны незаконно властвовать над цивилизованным обществом. И для защиты таких же, как и она, обычных людей от свирепого зла в лице выродков-донов Дейнерис была готова пойти на всё. Она поняла, какова жизнь на вкус ещё в раннем детстве, и научилась её понимать как никто другой. Дени всегда охотнее разбиралась в том, что её окружало, нежели в том, что творилось в её душе. По мере того, как она взрослела, у Дейнерис лишь крепло это странное чувство, будто она находится в стороне от всего остального мира, а не является его частичкой. Будто она вовсе не на своём месте. Будто она создана для чего-то большего и лишь ждёт своего часа, сама себя заточив в стеклянной башне. Это непонятного рода ощущение, однако, никогда не препятствовало ей верно расценивать происходящее вокруг и сердечно переживать за участь оскорбленных и униженных. Дейнерис покинула эту самую башню, откуда отстранёно наблюдала за внешним миром, и с головой окунулась в бурлящий океан человеческих страстей и противостояний лишь в пятнадцать — в год, когда получила письмо от некого Вариса. Этот странный человек представился Дени её хорошим другом, которому можно доверять, и в первом же своём послании пролил свет на единственный вопрос, ответа на который Дейнерис самостоятельно найти не смогла. Варис рассказал ей, кто она такая. Что у неё отобрали. И кто это сделал. И именно тогда Дейнерис поняла, что пора безучастного созерцания подошла к концу. Что настало время решительных действий. — Почему ты не захотела присоединиться к мистеру Нахарису этим вечером? — вдруг спросила Миссандея, вынуждая Дени вынырнуть из вязкого омута тяжких дум. — Разве тебе не надоела моя компания? Дейнерис поёжилась, распахивая глаза. Они сидели на обитых бархатом табуретах перед массивным трюмо, и, несмотря на плотные ночные рубашки и включённый в номере обогреватель, обе девушки уже поняли, насколько сурова зима в этой части Америки. — Он был очень мил с тобой всю дорогу, от самой Канады, — с нажимом продолжила Миссандея, не дождавшись от Дейнерис никакой реакции. — И так трогательно приглашал тебя на ужин… — Даарио — всего лишь орудие, — бесстрастно перебила подругу Дени. — Его задача — без проблем доставить нас с тобой в Нью-Йорк. И на этом наши отношения завершатся. Навсегда. Мне сейчас ни к чему подобные сложности. — Ты слишком долго была одна, — Миссандея отставила в сторону расчёску и, положив обе руки на плечи Дейнерис, легонько их сжала. — И заслуживаешь хоть как-то отвлечься. — Как раз отвлекаться мне и нельзя, — Дейнерис развернулась на табурете лицом к подруге и, заглянув той в глаза, твёрдо повторила: — Сложности мне сейчас ни к чему. Единственным мужчиной, который имел для Дени значение, был Дрого. И даже после его гибели она не считала необходимым впускать кого-либо другого в свою жизнь, даже если бы это её значительно упростило. Всё же своих целей Дейнерис хотела добиваться иным способом. — Что слышно от Серого Червя? — покусывая губы, поинтересовалась Миссандея. По ставшей напряжённой, словно натянутая струна, осанке Дени, она поняла, что в очередной раз ненароком затронула нежелательную тему, поэтому поспешила увести разговор в деловое русло. — Земля Мормонтов нас устраивает? — Более чем, — Дейнерис задумчиво уставилась на своё отражение в зеркале поверх плеча подруги. Интересно, какой он, Джорах Мормонт? Тот человек, что спас ей жизнь. Тот человек, что заплатил слишком высокую цену ради чужого младенца. — Цирк прибудет туда на день раньше нас. Они уже почти добрались. Из-за метели пришлось немного замедлиться, но мы всё ещё попадаем в график. — Это радует, — нервно заправив за ухо пушистую прядь волос, выдохнула Миссандея. — Значит, скоро всё начнётся? — Нет, дорогая, — Дейнерис, прищурившись, улыбнулась собственному отражению. — Всё уже началось.