Ангелы Луны

Кое-как отбившись от ангелов, устроивших западню на границах владений лорда Азриэла, Барух беззвучно, будто сухой лист, пал на землю. Лишившись изрядной части своих крыльев, он пытался силой мысли удержать себя от распада. Ангел подумал о плоти, тёплой и реальной, такой же, каким было его тело когда-то. Из-за серного дыма его сознание мутилось, подбрасывая обрывки воспоминаний из далекого прошлого в человеческом обличье, когда ему нужно было пить и есть в сотни раз больше, чем сейчас, когда он был подвергнут гонениям из-за своей ориентации, не мог летать, не мог чувствовать сердцем Бальтамоса. И все же какая-то прелесть и теплота были в том, чтобы ощущать его прикосновения кожей. Тихий голос, предостерегающий, легко раздражающийся, но сострадающий, сопутствовал ему всю жизнь, ещё с тех пор, когда он сам был мальчишкой. Тогда он об ангелах не знал вообще ничего, была лишь вера, легкая и неустойчивая в детском сознании. Мальчик нашел эту чистую, прекрасную сущность возле дома; обессиленную, еле видимую в предзакатном свете, с крыльями, практически лишенными перьев. Он долгое время прятал и выхаживал его. Мальчик мало что мог предложить ангелу, разве что немного еды и свое общество, но Бальтамосу этого было достаточно. С тех пор ангел следовал за ним по пятам, порой сварливый, но всегда бесконечно благодарный. Барух открывал ему все свои тайны и эмоции, Бальтамос в ответ делился с ним своей многовековой мудростью, тщательно скрываемой ангелами от людей, но откуда ребенку было об этом знать? Общие тайны росли, как снежный ком, укрепляя их связь. Он стал его хранителем, и его было легко скрывать, поскольку Бальтамос при свете дня был едва виден, как пелена, которую безуспешно пытаешься сморгнуть. Ангел старался не шокировать человеческое дитя своей обнаженной фигурой и вообще отчаянно прятал свою внешность, поэтому к вечеру всегда исчезал, несмотря на слезные просьбы Баруха остаться. Много позже к брату Баруха - Еноху - стали наведываться другие ангелы: высокие, сияющие, словно песок на солнце. Посланники Властителя хорошо видели Бальтамоса, правда, едва задерживали на нем взор, смотря молча и свысока. Бальтамос признался, что он ангел одного из низших чинов. Друг был пристыжен и отчаянно стеснялся своего несовершенства, но Барух любил его так сильно, что ему было все равно. Когда он стал совсем взрослым, Бальтамос признался ему в любви. Стояла ясная лунная летняя ночь, и видно ангела было почти так же хорошо, как и его “солнечных” собратьев. Его лицо при этом выражало такую нежность и скорбь, что Барух, носивший тогда другое, человеческое имя, невольно рассмеялся. Бальтамос был чрезвычайно удивлён и сконфужен его внезапным смехом, возбуждённо топорща заново отросшие перья и всплескивая крыльями. Барух объяснил ему, что для скорби и горя нет места и времени, поскольку он сам любит и желает ангела также сильно. Смущенный Бальтамос был так прекрасен. Узкие крылья от слов Баруха ослабли и легли на сухую траву белоснежными дорожками. Он стал похож на совсем было отчаявшуюся чайку, бесконечно долгое время искавшую хоть каплю воды в пустыне, а нашедшую целое море. Барух наконец в подробностях рассмотрел его лицо с тонкими чертами и острыми скулами, лысую голову и костлявое, во многих отношениях напоминающее человеческое, тело. Он упал рядом с ним на колени, целуя прохладные, практически бесплотные губы. Но его руки не проходили сквозь него, скользя по невероятно гладкой и едва осязаемой, словно сотканной из лунных лучей, коже. Существа из плоти и Пыли, дрожа, обняли друг друга, касаясь самых сокровенных мест. Именно тогда Барух полностью познал ангела, и не раз, а его сердце едва не лопнуло от благоговения, радости и любви. Чьи-то руки трогали Баруха, грубые, чужие, но ангел отмахивался от них, желая снова вернуться в очаровательное забытье. Однако чувство, прорезавшее все его существо, напомнило: он здесь по делу. Это были агенты лорда Азриэла, и он слабеющим голосом сообщил им, что всенепременно должен увидеть его. Где-то в другой вселенной у Бальтамоса защемило сердце.