Про родителей Скучуна

* * * Маму Скучуна звали Соня. Не от греческого "София" — "мудрость", а от русского "сон". Прозвали ее так за то, что ей постоянно снились волшебные сны, которые она обожала рассказывать. Внешне она походила на своего отца — прославленного путешественника: та же пушистая зеленая шерстка, те же лапки без примет коготков, тот же длинный тонкий хвостик с кисточкой на кончике — только ушки не малиновые, а сиреневые... Походила внешне — но не душой, не натурой, не характером... Души, натуры и характеры у отца и дочери были совершенно разные: он был скиталец, она — домоседка; его волновал окружающий мир, ее — собственный внутренний... Смотреть и рассказывать сны нравилось ей куда сильнее, чем бродить по Верхнему городу, наблюдая и записывая. Отец сперва пробовал ее перевоспитывать, потом повздыхал чуток, да и бросил попытки: мол, голову свою ребенку не пришьешь, сердце свое не воткнешь — пускай себе влачит существование... * * * Папу Скучуна звали Тихон. Не от греческого "Тихэ" — "фортуна", а от русского "тихоня". Прозвали его так за то, что он не умел говорить громко. Или умел — но считал, что это плохо? Ой, вряд ли: теми, кто громко говорил много и со знанием дела, он искренне восторгался и столь же искренне их уважал. Например, Букару — ее ругали болтуньей, кликушей, сплетницей, а он хвалил: молодчина, дескать, общительная, не чета нам, тихоням... Ком-му-ни-ка-бель-на-я. Родителям его было странно, что в невесты он избрал не кого-то, а Соню: она-то громко говорила ну разве что если ее что-то злило или огорчало. Или же и злило, и огорчало — редко, но случалось. А чтобы в хорошем расположении духа и громко — нет уж. Даже свои обожаемые сны она рассказывала вполголоса, почти шепотом, словно боясь кого-то спугнуть... Выглядел Тихон, пожалуй, неинтересно: серый, ушастый, хвостатый — его легко было спутать с крысой или мышью. А потому ему было опаснее, чем прочим подземным обитателям, вылезать в Верхний город в ночное время, и безопаснее — в дневное. Ночью ловят крыс и мышей кошки — днем снуют туда-сюда люди. Для кошек похожий на крысу или мышь Тихон был бы добычей — людям в основной их массе он был безразличен: крыса и крыса, мышь и мышь, покрупнее обычной — и что с того?.. Вот он и вылезал в Верхний город не таинственной ночью, а днем — бурным, грохочущим, шумным... * * * Пока старинный тоннель, ведущий наверх, не был разрушен, родители Скучуна (тогда еще будущие) жили обыкновенной, то есть скучной, жизнью. Поженились они без особой любви и романтики. Маме просто было нужно уехать от своего отца, дедушки Скучуна: очень неприятно и тяжело — ощущать себя сплошным разочарованием. Папе просто было нужно отвлечь своих родителей от его воспитания, и он рассчитывал переключить хотя бы десятую долю их педагогического запала на кого-нибудь. Друзья, крайне малочисленные, на то не годились: они не были членами семьи. Удивительно, но Соне повезло: родителей мужа она не разочаровала — их ее душа, натура и характер устроили вполне. Домик у Сони и Тихона тоже был обыкновенный, то есть скучный: светло-коричневая дверь, темно-коричневый пол, светло-коричневый потолок, темно-коричневые стены... Все как у всех. И работа была скучная: Соня от руки (точнее, от лапы) переписывала непонятные древние книги, Тихон чинил чужие дома... Чудесную возможность перебираться из мира в мир, слышать недра и видеть звезды будущие родители Скучуна по достоинству не ценили: она была для них сама собой разумеющейся... * * * И лишь когда дорога в Верхний город стала отрезана, жизнь будущих родителей Скучуна преобразилась. В нее ворвался смысл, в ней поселилась цель. Чем больше времени отделяло их от последней прогулки наверху, тем восхитительнее представлялся им Верхний город. Дурные впечатления от него постепенно сглаживались, стирались из памяти — радостные, напротив, освежались в ней и расцветали пышным цветом. Мама забывала, что наверх ее буквально выгоняли, мешая погружаться в собственный внутренний мир и наслаждаться им, папа забывал, что именно наверху едва не погиб под колесами автомобиля... И родителям Скучуна начало думаться, будто возможность перебираться из Нижнего города в Верхний — она и есть то, чего им не хватает для счастья. Они возмечтали ее вернуть. Отныне у них был один смысл на двоих, одна цель на двоих — а затем появилась любовь и романтика, потому что любимый — тот, с кем один смысл, тот, с кем одна цель... Комнату в своем домике они украшали, стремясь воссоздать Верхний город весной. Скучная работа неожиданно прекратила быть скучной. Мама теперь скрупулезно вчитывалась в то, что переписывала: надеялась в древних книгах встретить сведения о других тоннелях, ведущих наверх. Папа теперь глубоко, гораздо глубже, чем раньше, изучал починку домов: надеялся выучиться и починить тот старинный тоннель... Вскоре родился Скучун. * * * ЛУНА: Нельзя им достигать цели, нельзя... Приближаться — да, достичь — нет... Надо, чтобы приближались вплотную, а тут — бах! — и препятствие, бух! — и что-то не позволяет... Теряется что-нибудь, например. НОЧЬ: Но почему, почему?.. И не жестоко ли — приближать вплотную, а достичь не позволять? ЛУНА: Потому что счастливы они сейчас — благодаря недостижимости. Достигнут — будут вновь несчастны. Жестоко было бы — позволить. У них счастье там, где их нет. Глупые, что с них взять. НОЧЬ: А прочие подземные обитатели? Им-то за что веки вечные взаперти сидеть? Неужто никому не выбраться наверх? ЛУНА: Не торопи события. Не торопи.