***
Эта история началась давным-давно, в старом замке, когда двенадцать детей потеряли мать-королеву и обрели мачеху-колдунью. Позже сказки многое переврали – сказки вообще любят лгать. Никто не отправлял Элизу на воспитание к крестьянам – все пятнадцать лет она провела во дворце, рядом с братьями и мачехой. Не той злодейкой-мачехой, что предлагает детям песок вместо лакомств, а с той мачехой, которая учит гадать на этом самом песке, превращать жаб в маки и розы и оживлять картинки в книгах. Как-то мачеха сказала, что сразу почувствовала родственную душу в худенькой красивой девочке с необыкновенными зелёными глазами. Элиза, рано потерявшая мать, потянулась к женскому теплу, к тайнам колдовства, и братьев за собой потянула, но те, как и всякие мальчишки, предпочитали биться на мечах, а не учиться магии. И Элиза занималась одна, старательно сохраняя секрет от отца и не в меру любопытной прислуги, спускалась по ночам в покои королевы и творила там волшебство, наблюдая, как искрится в её пальцах воздух и трепещут страницы книг, испещрённые странными знаками. Мачеха была талантлива, но одного у неё не получалось – понести ребёнка. И она колдовала, не отчаиваясь, днями и ночами, варила зелья, срывала в окрестностях дворца травы, пока, наконец, спустя долгий срок её старания не были вознаграждены. А женщине, носящей под сердцем собственное дитя, не нужны чужие. Королеве, беременной наследником престола (почему-то мачеха была уверена, что родится мальчик), не нужны дети короля от первого брака. Даже если их двенадцать, и от них трудно избавиться. Но для колдуний не существует невозможного. И королева-мачеха сплела хитрую сеть слухов и шёпотков, оговорила мужа, опутала его этой сетью, – и вот он уже холоднее стал относиться к сыновьям и к дочери. А после этого легко было обратить братьев в лебедей и выпустить на все четыре стороны (по какой-то странной причине мачеха проявила милосердие, не убив их, а лишь заколдовав). Что касается Элизы – она сбежала сама, шепча проклятия и обещая вернуться позже, чтобы отомстить. От отца помощи не дождёшься, придворные смотрят в рот мачехе и ловят каждое её слово, а с той станется обвинить падчерицу в колдовстве и отправить на костёр. И Элиза сбежала. Долго скиталась по городам и лесам, собирала крупицы колдовства, искала старинные книги и, наконец, нашла. Заклятье можно снять, но для этого нужно сшить для братьев рубашки из крапивы – по рубашке на брата, при этом ни единой живой душе не поведав – словами ли, знаками ли, на бумаге ли – для чего нужны эти рубашки. Даже читать про это было больно. Элиза посмотрела на свои руки, всё ещё белые и нежные, перевела взгляд на пожелтевшие страницы книги, посмотрела в серое, нависшее над головой небо, – и решилась. В конце концов, самый важный урок, который она усвоила благодаря мачехе, звучал очень просто. «Для ведьм не существует невозможного». И Элиза отыскала братьев даже легче, чем ожидала – родную кровь потянуло друг к другу. Она рвала крапиву, морщась и кусая губы от боли, топтала её ногами, представляя, что танцует на костях своей мачехи, сшивала зелёную материю, думая о своих братьях. Те не спрашивали сестру, что она делает – догадались сами. Так прошло долгое лето – Элиза шила рубашки, братья-лебеди приносили ей еду, а самый младший – цветы и целебные травы, которые она прикладывала к обожжённым рукам. Иногда, чтобы отдохнуть, она плела венки из цветов и чёрных перьев. А по ночам они все лежали вместе, как птенцы одного гнезда, и согревали друг друга. Элиза перебирала израненными пальцами длинные растрёпанные волосы братьев, целовала их губы, и никому из них это не казалось неправильным. А потом наступила осень. Лебеди однажды улетели, а Элизу в лесу нашёл король и увёз в свой дворец. Она вначале перепугалась, но, вспомнив уроки матери, быстро собралась с духом. Король был молод и красив, и не понадобились даже зелья, чтобы приворожить его – хватило гибкого тела и нежного взгляда. Элиза стала любовницей короля и даже могла стать его женой. Она посмела надеяться на счастливый конец – она расколдует братьев, родит королю ребёнка, и всё у них будет хорошо. Так она усвоила второй урок мачехи – ведьмам счастливые концы не положены. Архиепископ, не старый ещё, но уже почти весь седой, пропитанный искренней верой и похотью – Элиза до сих пор не понимала, как эти чувства могут сочетаться в одном человеке, – не сводил с неё горящих глаз. Ей следовало бы догадаться, вот только разум был занят совсем другим – как дать знак братьям, послать весточку, показать, что ты рядом, что не отказалась от них? И Элиза не заметила слежки, когда выскальзывала из королевской постели и шла на кладбище – срывать проклятую крапиву. Король, которого она почти любила, отказался от неё, отправив в темницу, а затем на костёр. Будь у Элизы дар речи, она нашла бы нужные слова, уговорила, околдовала, прочитала заклинания – но обет молчания забрал у неё силы, оставив лишь самую малость. А что можно делать руками, без слов? Только варить зелья и плести рубашки. И Элиза плела до самого утра казни, в минуты усталости поднимая голову и глядя в узкое зарешёченное оконце – не появится ли в сером квадрате неба тонкая струйка лебединой стаи? Рубашки были почти готовы, оставалось лишь доплести рукав... но Элиза не успела. А братья всё же прилетели – теперь она вспомнила, они любили делать всё в последнюю минуту.***
Разумеется, королю и архиепископу рассказывать эту историю бесполезно. Архиепископ хмурится, и взгляд его пропитан уже не похотью, а подозрением, а король что-то шепчет, и Элизе кажется, что шёпоту его вторит голос из толпы: «Помешалась». Она на мгновение закрывает глаза и внезапно понимает, что голова у неё кружится вовсе не от слабости, а наоборот, от чудесной пьянящей силы – силы, которой с ней поделились братья. Элиза открывает глаза и улыбается. А потом вскидывает руки – и город превращается в ад. Костёр вспыхивает сам по себе, и огненные языки, как змеи, стелются через всю площадь, сбивая с ног людей. Небо приветственно гремит, и молния раскалывает его пополам. Земля под ногами шипит и вспучивается, отбрасывая королевских стражников, бросившихся на ведьму (теперь уже точно ведьму) и её братьев. Потоки воды, горячей и холодной, хлещут со всех сторон – скоро этот город будет затоплен. Потоки воздуха расшвыривают и так разбегающихся людей в разные стороны. Элиза смеётся – каждый из братьев использует собственное волшебство, и как красиво всё это смотрится вместе! Люди разбегаются с криками, но несколько самых смелых пытаются запустить в Элизу и её братьев камнями, копьями, в воздухе даже свистят стрелы, но, повинуясь колдовству, всё это возвращается обратно, поражая бросивших их. Повсюду слышны крики боли и ужаса – слух Элизы обострился до невероятности, почти как у оборотня, и она наслаждается этими звуками. «Это вам за то, что вы делали со мной, когда меня вели на казнь. За каждый злобный выкрик, за каждый брошенный камень или гнилой овощ, за всё!» В воздухе пахнет кровью, дымом, горящей плотью и чем-то более мерзким – Элиза морщит нос и видит, как усмехаются её братья. Огонь, теперь никем не сдерживаемый, пляшет по улицам – ещё до конца дня город или сгорит, или утонет, а вместе с ним и все жители, если они не успеют спастись бегством. Элиза знает, что среди них есть и невинные, и она должна их пожалеть, но отчего-то не чувствует ничего. «Кто жалел меня, когда я, голодная, пробиралась через лес? Кто помог мне, когда король увозил меня от братьев? Кто заступился за меня, когда меня осудили? Никто! Так пусть же они сгорят, или утонут, или исчезнут под землёй!» Город будет уничтожен. Оказывается, это очень легко – уничтожить целый город, вырвав его из жизни, как страницу с движущимися картинками из детской книжки. Для ведьм не существует ничего невозможного – особенно если у них есть одиннадцать братьев-колдунов. Элиза вновь поднимает руки, ощущая, как кипит в ней и просится на свободу так долго скрываемая сила. И она расправляет плечи, взмахивает руками, как крыльями, выпускает силу, обрушивая её на остатки костра, бездыханное уже тело палача и развалившуюся телегу – лошадь, что была запряжена в неё, уже давно вырвалась и сбежала. Вдруг Элиза чувствует на себе чей-то взгляд и, повернувшись, встречается глазами с архиепископом. Его ряса разорвана и вымазана в земле, лицо в крови, но храбрости ему не занимать – он поднимает перед собой тяжёлый золотой крест, идёт, пошатываясь, прямо на неё и что-то шепчет побелевшими губами. Элиза уверена, что это молитвы. Она усмехается – как всё-таки люди верят в силу слов! Затем она произносит своё слово – и, не прибегая к помощи рук, одной только магией, сворачивает архиепископу шею. Долг выплачен – но только наполовину. Людей на площади почти не осталось – живых людей. Лишь в дальнем конце видится фигура на белом коне, галопом несущаяся прочь. Широкий жест одного из братьев – и всадник слетает наземь, а жеребец, освободившийся от ноши, несётся дальше. Ему сегодня повезло. Помнится, старший брат Элизы всегда любил лошадей. Элиза хотела бы подойти к королю медленно и с чувством собственного достоинства, но она бежит через всю площадь, наступая босыми ногами на осколки и едва не падая. Ей не хочется, чтобы кто-то отнял её законную добычу. Молодой король бледен, лоб его разбит, кровь струится по лицу, но даже сейчас бывший любовник Элизы прекрасен – и она ненавидит его за это. Он с трудом поднимается, сжимая в руках меч, и направляет его на ту, которую когда-то (неужели это было всего месяц назад?) называл любимой. – Элиза, – голос такой хриплый, как будто это он, а не она молчал множество дней. – Будь милосердна. – Милосердна? – в её пальцах плещутся искры, а в груди – глупый смех. – И это говоришь мне ты? – Элиза... – король поднимает меч. В следующее мгновение, повинуясь взмаху руки Элизы, он взлетает и вонзается своему владельцу в грудь. На лице короля не боль и не страх, а изумление, словно он всё ещё не верит в собственную смерть. Он умирает, не успев ничего понять, как и жил, а Элиза думает, что она и вправду проявила милосердие – заколола его собственным мечом вместо того, чтобы сжечь живьём или отдать на растерзание братьям. Они медленно следуют за ней через всю площадь, наблюдая, как сестра топчет босыми ногами золотую корону и золотой крест архиепископа. Теперь долг уплачен полностью, Элиза отомщена. Улицы покрыты пеплом – издалека похоже, что их устилают чёрные перья. Город разрушен, и он долго ещё будет зализывать раны. – Я могла бы быть доброй к ним, – шепчет Элиза, в изнеможении откидываясь на руки братьев. Её магические силы иссякли, восстанавливаться им долго, но сейчас, когда рядом одиннадцать надёжных защитников, это её не волнует. – Могла стать королевой и родить ему сына. Не ревнуй, это всё равно не случилось и уже никогда не случится, – она гладит нахмурившегося младшего брата по щеке. – Я не делала ему ничего плохого, но он всё равно хотел казнить меня. Они все... – Элиза глубоко вздыхает, пытаясь привести мысли и чувства в порядок. – Они получили по заслугам, – она снова смотрит на младшего брата. – Прости за крыло. – Привыкну, – он усмехается той самой неподражаемой усмешкой, так похожей на её собственную. – Зато представь, какой ужас я буду вселять! – Да уж, представляю, – хмыкает старший. – Куда мы теперь, сестрица? Ты у нас главная. Все знают, что спрашивает он для внесения ясности. В глубине души каждый понимает, куда им следует направиться. – Домой, – Элиза встряхивает уставшими кистями, думая, что надо бы найти зелье, которое может полностью излечить ожоги. – Покажем мачехе, как хорошо она обучила свою падчерицу? – кивает старший. – И отцу – что дети его ещё живы и его помнят. – А я слышал, что можно научиться в какого хочешь зверя превращаться по своему желанию, – подхватывает ещё кто-то из братьев. Элиза устало кивает: – Всё можно, всё. Вот наберусь сил, и отправимся в путь. Она представляет, как они выучатся новому колдовству, и двенадцать огромных чёрных лебедей грозным знамением запарят над отцовским замком, чтобы ринуться вниз, на двор, превратиться в людей и напомнить отцу о своём существовании, а мачехе – о том, что для ведьм не существует невозможного. И они уходят, оставляя поражённый навсегда город полыхать последними алыми отсветами. Уходят прочь, держась за руки, и босые ноги Элизы больше не чувствуют боли, а над головой её склоняется, обнимая, широкое чёрное крыло младшего брата.