In the Dark of the Night

Первое время после победы было проникнуто эйфорией, пьянящим чувством победы и счастливого завершения всех постигших магическую Британию опасных событий. Постепенно радость сменилась тихим успокоенным умиротворением, рутинной работой над совершенными ошибками, осмыслением произошедшего и долгим зализыванием нанесенных магическому миру ран. Впрочем, Золотого Трио в целом и Золотого Мальчика в частности эти трудности мало касались. Они вернулись после долгого перерыва назад, в Хогвартс, и всё свободное время сейчас посвящали заполнению пробелов в учёбе. Внешний мир касался их мало, разве что тогда, когда к Гарри присылали благодарственные письма со всей страны, и если ушлые репортеры ухитрялись проникнуть в школу ради интервью с тем, кто победил самого Волдеморта, — их, естественно, тут же выгоняли. Гарри впервые за годы ощутил себя в безопасности. Вот только одно смущало его: получается, теперь, когда Волдеморт мёртв, победивший его герой больше не нужен? Однако он не особо тяготился сознанием этого. Нужно двигаться дальше, жить, как хочется, а не так, как требуют, стремиться к дальнейшим достижениям. Только вот... Получалось, что достижений-то больше и не будет; не виднелось на горизонте новых тёмных магов! И было это, если честно, немного печально. Гарри утешал себя тем, что ещё несколько месяцев до выпускных экзаменов, а уж после он отправится в Аврорат, где Кингсли Шеклбот, конечно же, ни за что не откажет бывшему герою и не станет заставлять его учиться дальше, а позволит ему (с его-то опытом!) участвовать в защите и поддержке спокойствия мирных магов. До тех пор можно было вести себя так, как и положено не слишком организованному и дисциплинированному, но в меру способному юному магу семнадцати лет: дурачиться с друзьями, бегать тайком на свидания с Джинни, хоть пара их и не была ни для кого секретом, и ждать от будущего только самого хорошего. Первый новый год после завершения войны они праздновали все вместе, и Гарри с удивлением для себя впервые в жизни устал от шума и толкотни в Норе семейства Уизли. Ему, говоря откровенно, захотелось почему-то вернуться пораньше и насладиться тишиной и запустением, царившими в школьных коридорах. Вспомнился почему-то тот курс, когда Рона с Герми назначили старостами, и он впервые оказался оторван от друзей. Нет, не то чтобы они надоели ему, не то чтобы он обижался из-за чего-то... Просто, видимо, не привык к большой и дружной семье. Косые взгляды и недружелюбие тёти Петунии, как казалось сейчас, через призму всего пережитого, стали почти родными, да и с Дадли он, в конце концов, расстался почти по-дружески. Стоп! Разве он скучал по ним? О нет, вовсе нет. Видимо, и правда тянуло побыть в одиночестве: что тут удивляться после стольких лет в чулане под лестницей. Джинни выглядела понимающей, когда он сказал, что хочет вернуться отдельно, чуть-чуть пораньше; долгий прощальный поцелуй, щекочущие его кожу рыжие волосы девушки, повисшей у него на шее, шёпот: "Ничего, скоро увидимся!" — и вот он уже в Хогсмиде. Аберфорт привычно поприветствовал его, налив пинту пива, и волей-неволей пришлось подзадержаться в его таверне, облокотившись на барную стойку и болтая обо всём пережитом и о новых планах на свою жизнь. Усталость вскоре сменила приятная расслабленность, и возвращаться назад, на улицу, в холод и метель, не хотелось, о чем он и сказал откровенно. К счастью, намёк был понят, и Аберфорт с готовностью поманил его за собой, в комнатку за баром, а там указал на давно знакомый портрет. — Так что ж с того? Полезай через ход, как раньше. Проводить тебя? — Я сам. Я и так всё помню. Спасибо, Аберфорт! Как ему показалось, Ариана посмотрела на него с подозрением, а может, просто не совсем дружелюбно. "Конечно, — подумал Гарри, — ты поняла мою уловку. Но, в конце концов, как насчет одолжения для героя?" Ход был длинный и тёмный, и лишь слабый прохладный ветер указывал на то, что бояться нечего: выход впереди. Зажегшийся Люмос на конце палочки успокоил окончательно. Выручай-комната показалась через пару минут, но светлее особо не стало: полумрак, завалы всяческого хлама до потолка, пыль и паутина. В носу засвербило, и громкое чихание разогнало летучих мышей где-то под потолком, судя по недовольному писку заметавшихся кругом черных теней. Гарри торопливо удалился подальше, проходя между стопками древних фолиантов, старинными зеркалами, прочей рухлядью и мечтал покинуть побыстрее это место. Увы, горы ненужных предметов загораживали обзор, а чёртова выхода нигде не было видно. Вместо того бледный огонек люмоса высветил за очередным поворотом одиноко сидящую на изрядно подранном кресле фигуру. Свет бликовал на белых волосах, и благодаря им — несмотря на то, что человек сидел, опустив голову вниз, — узнать его можно было за секунду: Драко Малфой. Собственной персоной, упиравшийся лбом в сцепленные руки, которые локтями, в свою очередь, упирались в колени. Выглядел он мрачным, но, едва заметив приблизившегося к нему Гарри, вскочил. Протянул даже зачем-то руку — неужто для рукопожатия? Странно. Стоило напрячься, но это был явно не тот случай, когда вредный хорёк подкарауливал его с дружками, и ни обиды, ни агрессии Драко не проявлял; палочку держал спрятанной, не выхватывал... Неудивительно, учитывая, что Гарри его спас из пламени в прошлый раз в этом же самом месте. Больше того, по тому, как младший Малфой поймал его взгляд, стало ясно: ему что-то нужно. — Здравствуй, Поттер. — Привет. — Присядем? Гарри пожал плечами. Торопиться, если честно, ему было некуда, так почему бы и нет? Небольшая банкетка скрипнула под его весом. — Хорошо, что я тебя нашёл. — Что? — удивился Гарри. — Я как раз искал тебя, видишь ли, — начал Малфой и вдруг осекся, будто бы не в силах подобрать нужные слова. — Не знаю, с чего начать. Сейчас ещё не закончились каникулы, есть день в запасе, и я хотел попросить тебя: скажи мне, ты мог бы навестить Малфой-Мэнор? — спросил он и как-то поник, точно и не надеялся на положительный ответ. Просить ему было будто бы стыдно. Очень странно. — Что ещё, блин, за шутки? Это зачем? Воспоминания о малфоевском имении у него остались самые неприятные, и просьба выглядела нелепой и неуместной, о чем Гарри и собрался было напомнить, открыл даже рот, но Драко, собравшись с силами, вновь его прервал: — Это не пустая прихоть, поверь мне, просто я не могу объяснить тебе всё и сразу: чересчур сложно. Но мы тебе объясним, только приедь, очень прошу. Слишком многое зависит... Нет, я не могу! — выкрикнул вдруг он, будто спорил с самим собой, но быстро затих и добавил: — В общем, ты нам нужен. — А зачем, объясни? — Понимаешь, мой отец... Он плохо себя чувствует. — Ты, Малфой, издеваешься? "Плохо себя чувствует"? А я вот вообще не понимаю, почему он не в Азкабане! — сорвался Гарри. — Послушай... — Драко вздохнул, должно быть, сдерживаясь, чтобы не наорать в ответ, и замолчал, слушая раздраженную отповедь Мальчика-который-победил: — Нет, погоди, понимаю: благодаря связям везде, где можно, и взяткам, сунутым кому следует! Ведь так? — Нет. Ты не прав, поверь! — Неужели? Он был под Империо? Может, в прошлый раз это сошло за достоверное объяснение, но теперь слишком много свидетелей того, как твой обожаемый отец возглавлял нападения шайки Тёмного Лорда, и я крайне удивлен такой мягкости суда! Неудивительно, что ему плохо! Не хочется в тюрьму — я могу понять! Гарри выкрикнул это всё ему в лицо и замолчал, ожидая ответной тирады. Удивительно, но заносчивый младший Малфой снова промолчал. На лице его была неподдельная горечь. — Зря я начал тебя просить. Не стоило и пытаться. Разойдемся. Прошу об одном: не рассказывай никому о нашем разговоре, — встал он с места и приготовился уходить. В любой другой раз Гарри просто крикнул бы ему вслед: "Ну и катись к чёрту!", но теперь, после войны, после того спасения, после того, как его самого не выдала Волдеморту Нарцисса Малфой... — Постой! Подожди. Сядь. Я, кажется, понимаю, чего ты от меня хочешь: чтобы я ходатайствовал в Визенгамот за твоего отца, чтобы его не казнили, так ведь? Я всё понял? — Нет, вовсе нет. Не надо просить их ни о чем, наоборот. — Надо молчать? — Да. Я не мастер объяснений и попробую попросить в последний раз: он умрет, если ты не приедешь к нам... Многие умрут. Тон его был умоляющим, и это было дико, то, что Драко Малфой вообще способен так искренне печалиться. Вместе с тем Гарри уже неловко становилось за недавнюю вспышку и собственные крики о том, что место лорда Малфоя — за решеткой. Решение согласиться означало как минимум пощекотать нервы, как максимум — раскрыть, может быть, заговор; и плевать, что для этого снова придётся рискнуть собственной жизнью. Не впервой. — Я соглашусь, раз уж ты так просишь, хотя ничего не понимаю, и хочу только сказать, что если ваша чудесная семейка задумала очередную пакость, чтобы выманить меня для расправы, то за меня найдется, кому отомстить. Вот и всё. Малфой стоял напротив, не веря своей удаче: в его серых глазах играли искры, — или то были просто блики от люмоса. Он с недоверчивой радостью посмотрел на Гарри. — Мы не способны на такую подлость, — заверил его он. — Больше того, если бы хотели, то не смогли бы... Ты поймёшь, почему. Так договорились? — Да. — Тогда давай так: сейчас глубокая ночь, выспимся хоть немного, а через шесть часов, то есть ранним утром, встретимся в галерее, выйдем из замка и трансгрессируем в Мэнор, когда отойдем подальше в Запретный лес. — Что ж, хорошо. На том они разошлись. Гарри спал тревожным некрепким сном и еле сумел подняться к нужному времени. Усталость и какая-то общая подавленность настроения совпадала с погодой: по тёмному мрачному небу пробегали низкие облака, из которых шёл беспрестанно крупными хлопьями снег. Ветер, к счастью, утих, и можно было хотя бы не стараться, чтобы перекрикивать его завывания. Драко стоял в условленном месте, смотря вдаль; едва Гарри с ним поравнялся, он обернулся, посмотрев на него внимательно, будто оценивая его готовность к чему-то... Неизвестно, к чему. Они молча прошли друг за другом от Хогвартса по узкой тропинке в Запретный лес, и шли ещё долго, пока ветви деревьев не закрыли огни старого замка полностью, так что и сказать нельзя было, в какой он находился стороне. Встали бок о бок на небольшом вытоптанном посреди леса пятачке, где деревья чуть расступались, и Драко взял его руку своей, неожиданно тёплой, вполне уверенно и взмахнул палочкой и выкрикнул заклинание. Обоих их захватил полёт. Бешеные порывы воздуха, сотни мелких сверкающих в нём снежинок били в лицо, проносились мимо огромные спирали снежных вихрей, расступалась стремительно ночь и ледяной ветер пробирал до костей. Гарри казалось, что его вот-вот располовинит, настолько сильной была боль от мороза, впившихся в кожу острых кристаллов льда и скорости полёта; рука его ослабла и чуть не вырвалась из ладони Драко. Тот кричал что-то — не разобрать, и Гарри терпел, стиснув зубы, из последних сил, моля только о том, чтобы прилететь в Мэнор в целости и сохранности. Через минуту, показавшуюся бесконечно долгой, полёт замедлился, и вскоре внизу стало видно ровно такую же снежную поляну, какую они покинули недавно, разве что деревья отстояли чуть подальше. Плавно завершить полёт всё же не удалось, но, к счастью, мягкий снег смягчил падение. Оба упали в пушистый холодный снег и засмеялись, не сговариваясь. — Больше не полечу с тобой никуда. Я чуть не подох! Гарри поднялся, отряхиваясь от налипшего снега. — Извини. — Да ладно. Сам виноват, что согласился на твои уговоры. В другой раз буду умнее, — полушутливым грубоватым тоном оборвал его Гарри, а тот продолжал оправдываться: — Не знал, что ты не летал раньше зимой. Мы попали в метель, потому так больно. Господи, он что, всерьез извиняется? Это было подозрительное поведение для того, кого он привык называть не иначе, как предательским хорьком Малфоем. Не иначе, как его отцу и впрямь нужна помощь. Только вот чем он поможет Люциусу, если тот и впрямь чем-то болен? Он что, доктор? Вдалеке вырисовывался сквозь снежную мглу замок. Только в отличие от мрачной средневековой крепости Хогвартса, он оставался светлым и изящным вплоть до последнего завитка на коринфской капители. И меньше размерами: трехэтажный, с высоким фронтоном. Центральный вход, как и положено, через кованые ворота с надписью "Малфой-Мэнор". Перед Драко они открылись сами. Они оба прошли во внутренний двор, поднялись к двери и постучали. Дверь им распахнул торопливо юркнувший в сторону домовой эльф, а в прихожей, когда они разделись, встретила мать Драко, Нарцисса. Веки были припухшими, словно не так давно она плакала, но уже успела припудрить красноту. Светлые локоны казались почти седыми. Она горячо обняла сына, шепнув ему что-то на ухо, а потом повернулась к Гарри: — Спасибо, что вы пришли. Тон был искренним, почти добрым, разве что чуть странной показалась его вежливая почтительность; теперь и не верилось даже, что эта красивая печальная женщина могла брезгливо морщиться при виде его подруги Гермионы или семейства Уизли. — Вы сильно замерзли? Сейчас велю принести вам чаю. Может быть, вам глинтвейна? Или что покрепче? — О, спасибо, — смутился Гарри. — Чая вполне хватит. — Пройдем в гостиную. — Папа там? Он нас ждёт? — О да. Все нас ждут. Кто это "все"? По спине пробежал неприятный холод. Ничего. Сейчас ему всё станет ясно. Высокие двери распахнулись, и перед глазами Гарри появилась не гостиная — о нет! — целый зал с высоким потолком, светлыми стенами, лепниной под сводами, а в нем... В нём его ждало множество людей. Нет, пожалуй, всё-таки не людей. Потому что Упивающихся Смертью Гарри людьми в полном смысле этого слова не считал, равно как и вся остальная магическая общественность. После гибели Волдеморта они стали изгоями. Многих — обоих Кэрроу, Фенрира Сивого, Руквуда и тех, кого задержали во время битвы за Хогвартс, вскоре казнили. Но остальные все были здесь, перед ним, и явно чего-то ждали. И Антонин Долохов, и Родольфус Лестрейндж, и Корбан Яксли, и отцы Крэбба и Гойла, которых он узнал исключительно по сходству с сыновьями, и многие другие, кого он помнил ещё по стычке в Отделе Тайн, а не только по битве за Хогвартс. Не было, впрочем, тех, с кем связывались у Гарри самые мучительные и болезненные воспоминания: Беллатрисы Лестрейндж и Северуса Снейпа. Но и без них радостного при взгляде на эти лица оставалось мало. Некоторые были в розыске, другие, те, чья связь с Волдемортом оказалась неявной, подверглись отчуждению и ненависти общества из-за подозрений, — а теперь, оказывается, все собрались здесь. Тридцать пар глаз, не меньше, следили неотрывно за каждым его движением, и когда Гарри встал неуверенно напротив них, многие, как ему показалось, выдохнули с облегчением, чуть ли не с улыбкой. Неужели это была ловушка? Сердце похолодело.