Улыбка

      Что у большинства людей ассоциируется со словом «Япония»? Чаще всего это прекрасное дерево — сакура. Зрелище чудесное, величественное, недолговечное и… Приевшееся. По крайней мере для тех, кто видел его так много раз. Конечно, можно говорить, что некоторые вещи просто не могут надоесть, и на них можно смотреть вечно. Без сомнения, сакуру можно причислить именно к таким вещам, но за несколько веков устаешь смотреть и на них.       Во всяком случае, так считала Суйка Ибуки, которая сегодня уже в сотый, а может, и тысячный раз «любовалась сакурой» — мало кто способен подсчитать в точности, сколько же лет подряд она наблюдала это зрелище. Возможно, эта о́ни застала даже то время, когда место сакуры занимала слива*… Хотя вряд ли кто-то всерьёз решит спросить это у маленькой, пьяненькой «малышки», ведь все знают Суйку, как весёлую и общительную о́ни, у которой в голове гуляет ветер, и которая совсем не похожа на древнюю тысячелетнюю старуху.       Однако, в нынешний момент эта самая «малышка» мало походила на себя обычную. Ведь сейчас она могла позволить себе снять свою дежурную улыбку…       Ханами при Хакурейском храме, как обычно, быстро переросло в пьянку и затянулось до самой ночи. Сейчас, когда все гости и сама хозяйка спали хмельным сном, в храме царила тишина, прерываемая лишь редкими всхлипами участников попойки. И как бы противно или привычно они не звучали для некоторых людей, именно они сейчас не давали мёртвой тишине захватить дом.       Тишина… Не каждому из людей дано понять, насколько она может быть ужасной. Вступая в союз с темнотою, она порождает самые жуткие страхи, ведь больше всего на свете люди боятся неизведанного, того, что они не в состоянии увидеть и понять. Однако сейчас эту тишину нарушали немногочисленные звуки: жадные глотки, звон цепей и равномерное постукивание по дереву. Для многих подобное в такой обстановке могло бы показаться не менее пугающим, но обитатели дома были немного не в состоянии проникнуться атмосферой. Разумеется, если бы кто-то решил проверить, что за шум, то, скорее всего, просто увидел бы спину всем знакомой о́ни и решил, что весёлому демону не хватило своего любимого напитка. Однако, если бы он всё же решил обойти её и заглянуть ей в лицо, то на его голове наверняка появилось бы немало седых волос…       Вечно весёлая о́ни устала улыбаться.              Сейчас образ Суйки совсем не был похож на всем привычный. Черты её лица стали куда более серьёзными, из них пропала её обычная детская непосредственность и радость. Глаза ярко светились в темноте, а их вертикальные зрачки недобро оглядывали комнату; когда Суйка наполняла свой рот сакэ, могло показаться, что все её зубы полностью заменили острые клыки, для которых не было бы проблемой откусить кусок фляги, а барабанящие по полу пальцы обзавелись длинными когтями. Пожалуй, сейчас она намного больше была похожа на традиционный образ о́ни из книг и легенд. Изредка её взгляд задерживался на кандалах, в которые были закованы её руки, но потом он снова устремлялся куда-то вниз. Такие метаморфозы могли бы показаться странными, но только не тем, кто знал её уже множество веков, и кто-то из них наверняка догадался бы обо всём и сказал бы:       «Устала улыбаться».       Да… Суйка устала. В конце концов, даже самая удобная маска рано или поздно начинает приносить боль, и подобную маску она носит уже давно. И не мудрено: ведь люди считают улыбку выражением самых искренних и светлых чувств. Тот, кто улыбается — счастливый и хороший человек. Суйка настолько хорошо знала мир людей, что успела заучить это правило назубок: в конечном счёте, люди совсем не изменились с её рождения. Несмотря на всё прошедшее время, на все их технические придумки и ухищрения, люди всё равно остались прежними. Даже во внешнем мире.       Люди никогда не меняются. Пожалуй, в этом их превосходят только ёкаи.       На секунду пальцы Суйки на её любимой фляжке сжались чуть сильнее, чем надо — и оставшаяся часть её содержимого выплеснулась наружу, потекла по руке неосторожной владелицы и тоненькой струйкой устремилась на татами, коими был застелен пол храма. Тихо выругавшись, Суйка отбросила от себя дорогой сердцу, но ныне бесполезный предмет, и, раскинув руки в стороны, устало упала на спину: всё равно никто потом не уделит особого внимания этому влажному пятну и спишет всё на пьянку. Длинные и красивые её волосы разметались по всему ближайшему пространству, не преминув попасть ей в рот; выплюнув их, маленькая о́ни лишь грустно вздохнула.       Как же она устала.       Устала от того, что ей постоянно приходиться притворяться. В конце концов, мало кто захочет общаться с настоящей ею. Ведь кто бы что ни говорил, люди ценят в первую очередь лишь внешний вид, и мало кому нужен внутренний мир без него… Хе, внутренний мир. Ещё меньше людей выдержали бы знакомство с её внутренним миром — и тем, что скрывается за обманчивой личиной милой маленькой девочки. От прежнего их радушия мгновенно не осталось бы и следа, если бы только Суйке вздумалось принять хоть на минуту своё «мифологическое обличие»… И пусть Рейму пока что улыбается ей — но Суйка знает, что скрывается за её равнодушной улыбкой.        Устала от того, что Юги постоянно попрекает её. Хоть они и лучшие подруги, но той тяжело понять, зачем Суйка променяла общество о́ни на мир людей: неужели может быть что-то лучше, чем просто веселиться со всеми своими сородичами? Да, похоже, Юги уже забывает снимать свою маску века вечного веселья и пьянства без каких-либо забот. Будто бы она старается запить своё прошлое, веря, что если притворяться просто типичной о́ни, весёлой и беззаботной, то она и взаправду ею станет… Но Суйка знает, что скрывается за её глуповатой улыбкой.       Устала от того, что её дорогая Касен всё время избегает её. Если ей так охота играть отшельницу, то пусть продолжает, но зачем же открещиваться от Суйки? Она так старательно сторонится свою знакомую, так старательно защищает людей и оберегает их от сверхъестественного мира, как будто сама хочет поверить, что не является его частью… Но Суйка знает, что скрывается за её милой улыбкой.              …Брошенная фляга из-под сакэ, упав на пол, издаёт глухой стук и, покатившись дальше, сбивает оставленную кем-то бутылку. Недопитое вино спешит покинуть тесные стеклянные оковы и, струйкой выливаясь на пол, смешивается с каплями сакэ, образуя столь знакомый цвет. Это цвет её воспоминаний. Суйка устала и от них. Устала пытаться игнорировать их, пытаться залить их алкоголем в надежде, что они не будут мешать ей жить дальше. Память… Память — это то, что образует всю нашу личность, и Суйка надеется, что, затуманив свой разум алкоголем, ей будет проще отбросить своё «истинное я». Ведь последнее, чего хочет Суйка — это чтобы храм Хакурей окрасился в цвет её воспоминаний. Ведь Суйка знает, что таится за её собственной беззаботной улыбкой…       Хакурей…       Мысли о столь знакомом ей роде и о столь часто произносимой в Генсоке фамилии смешались в затуманенном сознании Суйки в бесформенный комок; силясь прогнать тяжёлые воспоминания, о́ни повернулась на бок, попутно приняв свой обычный облик — неприятностей было бы не избежать, если бы она осталась тут в таком виде, — и принялась сверлить глазами знакомую фигуру, к которой вели так много воспоминаний…       Правда, о многих из них та даже не догадывается.       Рейму мирно спала, широко раскинув руки, изредка похрапывая. Лежащая рядом с нею о́ни подвинулась поближе и обняла её, положив свою голову к ней на плечо. Уже почти погрузившись в мягкие объятия сна, Суйка принялась поглаживать голову жрицы — иногда останавливаясь и делая странные движения, будто в попытках что-то найти на голове Рейму.       …В конце концов, у Суйки есть то, ради чего находиться в мире людей. То, чего не понять Юги, и то, ради чего можно притворяться и дальше. И если так надо, то Суйка продолжит улыбаться.       Ведь улыбка — самое искреннее и светлое проявление человеческих чувств.