Панцироносица. Секрет Резидента. Книга вторая

16 Мирослав не жалея сил заставлял себя учиться ходить. Тревога за Киру помогла ему мобилизовать все ресурсы организма, и вот наконец настал день, когда врачебная комиссия посчитала необязательным держать пациента под постоянным наблюдением. Выписка состоялась утром, и Кире, как бы она ни переживала, желая поехать в госпиталь, пришлось - не без давления Хлои, да и самого Мирослава - отправиться в школу. Из ЦВКГ парня забирали названый дядя Иван Иванович и старый друг детства - Ромка Горбалюк. Кира все шесть уроков словно на иголках просидела и даже сгрызла кончик карандаша, то и дело глядя на часики и отвечая на задания невпопад... Кое-кому в классе тоже было не по себе, но сей субъект имел неприятности иного рода. Сашка Еслик стал знаменитостью - в Интернете появились видеоролики с кучей восторженных комментариев, на которых он метался по парковке у телестудии в обнажённом виде. Вот только уважения к своей драгоценной особе он не ощутил. Теперь его школьные товарищи окончательно убедились, что с ними учится настоящий "главпридурок 998-й среднеобразовательной", и даже есликовский пестрящий пятёрками дневник не мог убедить их в обратном. А ещё Еслик был встревожен тем, что один хорошо ему знакомый человек периодически закрывает проделанные им порталы и вскрывает тайники с наворованным добром. Йог-Сотот открыл ему имя этого мерзопакостника, или, точнее - мерзопакостницы... - То есть, - уточнил Еслик, выслушав историю о том, как на Борисовских Прудах был найден вмурованный в стену труп, - выходит, что Кирка где-то достала этот Серебряный Кристалл и с его помощью нам мешает? Йог-Сотот уверил его, что всё так и есть. Он не сказал Еслику ничего, кроме того, что этот зловредный кристалл существует, ибо этому парнишке не следовало знать слишком много - он должен был знать только то, что помогало бы ему впадать в приступы неуправляемого бешенства. - И Серёгу Тюрина тоже она убила? - продолжал выспрашивать Еслик. Ему вдруг захотелось немедля учинить расправу над Кирой, но... вдруг что-то пойдёт не так? Застревать в стене или в каком-либо ещё предмете ему очень не хотелось. - Да, - ответил Прогрессор, - и учти - она не остановится. Она будет убивать и дальше, и будь уверен - твоё имя наверняка фигурирует в списке будущих жертв. Более того - она знает содержимое твоей любимой тетрадочки... - И что делать? - Еслик перепугался до такой степени, что даже слегка капнул в трусы. Он вообразил, что содержимое вышеупомянутой тетрадочки стало известно всем его соученикам и соученицам от мала до велика... - Придёт время - скажу, - пообещал Прогрессор, - но сейчас, мой мальчик, заклинаю тебя - сиди тихо. И Еслику пришлось умерить воинственный пыл и начать сидеть тихо. Он самым натуральным образом боялся всего - что Йог-Сотот исчезнет и перестанет ему помогать, что Кира вот-вот расскажет всем о его тетрадочке и заберёт себе всё, что он наворовал... что тогда ему делать? С купленным на украденные деньги авторитетом и репутацией "полезного парня", у которого всегда есть дорогое пиво и американские сигареты, он уже не мог расстаться. И ещё одна вещь не давала ему покоя - необъяснимый провал в памяти. При образе жизни, который он вёл, не имея никаких требующих предельной ответственности обязанностей, любой произвольно выбранный день был как две капли воды похож на любой другой, и он при всём желании не смог бы рассказать - чем занимался позавчера или поза-позавчера, но тот день, когда он однажды отправился в школу, а на следующий день его спросили о причинах отсутствия - он запомнил хорошо. Что он делал в течении шести часов? Даже всеведующий Йог-Сотот хранил молчание по сему поводу, возложив вину за странный инцидент на какую-то "злую вечность", от постоянного упоминания которой Еслика буквально тошнило... А Кира сидела перед учительским столом, не подозревая, что через несколько рядов от неё зреют коварные замыслы о причинении ей телесных и нравственных страданий. Она была уверена - Еслик почти что у панцироносиц в руках, а раз так - то и не сделает ни одного лишнего телодвижения. Ей хотелось сейчас одного - чтобы поскорее закончились уроки, после чего они с Эммочкой пойдут к Мирославу домой. И вот наконец уроки закончились. Подруги забрали в гардеробе тёплые вещи, поплотнее запахнули воротники - на улице поддувал довольно сильный ветер - и встретили на крыльце весёлую компанию затянутых в кожезаменитель девчонок, страдающих разного рода пагубными привязанностями, самой безобидной из которых было активное потребление дрянных слабоалкогольных коктейлей. Возглавляла эту компанию Наташка Трапицен - малоприятная особа, хамка и грубиянка, не раз замеченная Кирой в обществе Еслика и Яшки Штольмана... что их могло связывать - трудно было даже вообразить. - Смотрите, кто идёт, - услыхала Кира ехидный голосок, - новая ботаничка с заячьими ушками. Из-за таких нашу школу считают за монастырь... - А в прошлом году вроде нормальная деваха была, - добавила другая девица, - это всё тлетворное влияние телевизора. Будь моя воля - удавила бы тех, кто "Слово пастыря" разрешил. Вышеупомянутая передача шла всего десять минут в неделю, а стало быть, не могла внести кардинальных изменений в отвратительный нравственный фон страны, но для малолетних "крутяков" она была сосредоточием всего самого плохого, что есть в государстве, не считая милиции и тех ребят, что прилежно учились. - Им вполне друг друга хватает, - со смехом добавила третья и дурашливым голосом протянула, - я сошла с ума, мне нужна она... - А хотите загадку? - захихикал кто-то, - два шара, два хвоста - посередине морда. Что это такое? У Киры внутри всё кипело. Нестерпимо хотелось вызвериться, послать хамское отродье по адресу, по которому ни один трамвай не ездит, но Эммочка мягко, но решительно подталкивала её в спину, не давая оборачиваться. - Держи себя в руках, - говорила умная ученица, - нечего этих баранов рассматривать. Внимание к идиоту демонстрирует только ещё больший идиот... - Ох, Эмка, - понуро молвила Кира, когда хохот и похабные реплики стихли вдали, - мне бы твоё самообладание... тяжело мне, Эмка. Чем я виновата перед этой Наташкой - ума не приложу... - У меня тоже настроение не сахарное, - вздохнула Эммочка, - хорошо хоть мама на меня не ругается из-за всяких Генриков, что нам названивают. Кира заметила вдали на аллее Норку, шествующую под локоток с Жавдатом Габдракиповым - своим воздыхателем из числа недавних вынужденных эмигрантов. Старинная подруга с головой ушла в сердечные дела и исправление пробелов в образовании, и теперь они виделись гораздо реже, чем прежде. - Надо бы Славе хоть ирисок взять, - вспомнила Кира и полезла в карман за кошельком, - хоть будет чем чаёк зажевать... Она подсчитала имевшуюся наличность и вздохнула. Город переживал не лучшие дни, и в магазинах из сладостей не было ничего, кроме ирисок и карамели "Гусиные лапки". - Если не хватит, могу десятку подкинуть, - отозвалась отличница, - даже две... Они свернули за угол к четвёртому дому, посетили спрятанный в подвале магазинчик и заспешили наверх. Дверь открыла Улька; Кира по количеству обуви на обувнице поняла, что народу в квартире - не протолкнуться... Здесь присутствовал Димка Феофанов с Райкой, названный дядя Иван Иванович, Ромка Горбалюк, ещё несколько человек, которых девушка видела впервые. Так уж случилось, что львиную долю забот о Мирославе время от времени перехватывали другие люди - названные родственники, или старые друзья, в своём большинстве - уже семейные, и с этим обстоятельством приходилось мириться. "Однажды должно наступить такое время, - думала Кира, - когда для этих людей я буду своей... но долго же, однако, нам со Славой придётся ждать этого..." Мирослав сразу же велел собравшимся гостям уступить Кире дорогу и усадил её рядом с собой. Девушке сразу стало легче - её любимый человек давал всем понять, что она для него является почти первым по значимости лицом из всех присутствующих. Кира опасалась лишь неуместных вопросов, но они так и не были заданы, ибо в дверь позвонили, и Улька провела в гостиную словесницу Яковлеву, или майора Пи. К половине четвёртого гости начали прощаться и расходиться. Последними ушли Димка с Райкой. - По себе знаю, - сказал на прощание программист, - в родных стенах любые недуги проходят очень быстро, - он хлопнул себя по животу, ибо у него в своё время вырезали воспалившийся аппендикс, - так что лечи кости, Славыч, и постарайся больше не попадаться... - Как только - так обязательно, - усмехнулся Мирослав, закрывая за другом двери. Впрочем, через несколько минут их вновь пришлось открыть - пришли Стешка с Раяной и Надей. Семеро панцироносцев разместились в гостиной. Раяна извлекла из кармана спортивной кофты завёрнутый в бумагу предмет и протянула хозяину: - Нашлись твои сбережения, - сказала она, - во всяком случае, номера купюр те же, что указаны в протоколе. - Это... - нахмурилась Кира, - ты сама вскрыла тайник? - Да, в 18-м доме на Задонском. Кстати, там было ещё одиннадцать тайников, судя по ассортименту наворованного, их обустроили два разных человека. В пяти преобладало золото и камушки, в остальных - герыч и колёса. А что касается самих воришек - дико извиняюсь, но ни одного не увидала. Думаю, разрезанный Серёжа Тюрин сильно напугал всех местных... черноподковочников. - Вы уверены, - спросил Мирослав у словесницы, - что нас никто не подслушает? Хлоя молча кивнула. - Тогда расскажите мне поподробнее о нападении на телестудию ТНТ... Женщина уселась поудобнее и поведала ванахемскому принцу о появлении очередного неуязвимого существа, представляющего собой то ли двуногое ракообразное, то ли помесь рака с осьминогом и пауком. Как и его собрат из Уолкотта, существо оказалось устойчивым к любым атакам в ближнем бою, более того - оно отлично выдерживало поражения огнём и криолучом... даже ядерный резонатор майора Пи не смог нанести ему ущерба. Зато разряд постоянного тока явно приводил тварь в замешательство. Вкупе с тем фактом, что оно не испускало наружу каких-либо излучений, это давало повод утверждать, что инкопы сумели-таки каким-то образом интегрировать "Панцирь" внутрь своих тел. Теперь панцироносному отряду предстояло решить два вопроса - чем ещё может владеть неуязвимая тварь и каким образом её можно уничтожить. - Было бы неплохо, - предложила Стешка, - заманить её в генераторный зал какой-нибудь электростанции. Несколько сотен мегаватт, сконцентрированных в одном пучке или сгустке, наверняка убьют её... впрочем, и нас тоже, если кто-нибудь опередит нас с этой идеей. - Не надейся, - хмыкнула Раяна, - если инкопы сумели соорудить аналог "Панциря", то кому, как не им, хорошо знать его слабые места. К тому же они могли собрать улучшенную версию... - И всё-таки электричество действует на него не самым лучшим образом, - заговорила Хлоя, - есть ещё один вариант... если под непроницаемым экраном прячется инкоп, то Кира смогла бы с ним справиться. Мирослав тронул Киру за локоть: - Сможешь? - Для этого, - задумчиво молвила девушка, - мы должны застать его врасплох. Из засады. Мы имели всего две встречи с подобными тварями, и всякий раз они вели себя очень осмотрительно и находились на пике активности, не давая никому ни секунды передышки. Чтобы я сумела накрыть его Дыханием Вечности, вы должны... - она потеребила пальцами правый хвостик, - вывести его на меня. Либо указать мне место и время, когда оно не ждёт нападения. - Последнее вряд ли возможно, а вот вывести его на тебя... - Хлоя запустила пальцы в волосы и яростно заскребла макушку, - это рискованная затея, но попытаться стоит. Плохо то, что у нас мало данных, чтобы спрогнозировать поведение этой твари. Придётся импровизировать на ходу... Стешка убрала со стола лишние приборы, и ещё не обедавшие панцироносицы приступили к трапезе. Какое-то время все ели молча, но текущие проблемы неустанно напоминали о себе, и их обсуждение порой оборачивалось жаркой дискуссией. Не так давно Хлоя посетила долину Спокойствия, желая лично взглянуть на то, что осталось от базы Кинзи. Как и следовало ожидать, подземный ядерный взрыв выжег весь бункер подчистую, оставив лишь оплавленную полость, постепенно заметаемую снегом. Там же в долине обнаружились следы исследовательских партий из разных стран - все они, разумеется, ушли оттуда ни с чем. Вспомнили девушки и про Ахмета Радиковича, компромат на которого им удалось заполучить минувшим летом. Было решено, как и предлагала Эммочка, сделать копии записей и подсунуть их родственникам убитой медсестры, но вот уже прошёл почти месяц, а ни одна запись так и не выплыла наружу. Впрочем, молчание заинтересованных лиц объяснить было довольно просто - кто знает, когда им придёт в голову просмотреть старые видеокассеты и USB-накопители? А если они выкинули кассеты на свалку, даже не глядя? В сем случае доказательства появятся в иных руках, или же вовсе не появятся... Заслуживал внимания и такой вопрос - сумеет ли Ахмет Радикович каким-нибудь образом узнать состав круга подозреваемых в панцироносности лиц? Если да, то полковник Приставкин вполне может устроить несчастный случай и местечковому олигарху, и тому, кто позволил себе развязать язык. В его же интересах следовало ограждать предполагаемых панцироносцев от всякого, кто пожелал бы погреть руки за их счёт... Кира чувствовала себя виноватой в гибели черноподковочника в доме 25-1. Сия история, пусть и не попавшая на страницы периодической печати и прочих масс-медиа, всё-таки наделала шума. Хлоя одной ей известными способами сумела выяснить, что недостающие части тела были найдены вмурованными в стену одной из квартир, расположенной где-то в Зябликово, и что первыми - не считая позвонившего в милицию очевидца - кто побывал на месте происшествия, были двое работников ФСО, приставленных к Геннадию Тимуровичу. Специально ли они следили за Кирой и Раяной, надеясь увидеть их боевую трансформацию, или бдительный дедушка всего лишь проявлял таким образом заботу о внучке - этого узнать так и не удалось. - Если ты, Кирушка, в чём и виновата, - сказала ей майор Пи, - то только в одном, да и то твоя вина возникла не по злому умыслу... - Я не понимаю... - покачала головой Кира. - Ты впала в азарт, торопясь закрыть порталы, и не подумала о том, что тех, кто ими пользуется, можно было бы предостеречь о пагубных последствиях их занятий. - Интересно - как? - скривилась, услышав это, Надя, - повесить на каждом портале объявление - "Пожалуйста, не делайте ничего плохого?" Или состряпать воззвание и разместить в соцсетях? - Насчёт воззвания - это неплохая мысль, - сказала Раяна, - тот, кому оно адресовано - сразу всё поймёт... хотя, повторюсь, черноподковочники и без того сейчас боятся всего и вся. Кому охота в стенке застревать? - И ещё, - добавил Мирослав, - не стоит обманывать себя возрастом погибшего. Это самая любимая отговорка что Прогрессоров, что криминального элемента - "они же дети". Кроме того, если маг или волшебник гибнет в ходе разрушения своих магических построений - виноват в своей гибели только он сам, и никто другой, и все, кто попал при этом под удар - только на его совести... Раяна между тем поведала собравшимся о новых найденных ею "черноподковочниках"(с молчаливого согласия этим словом стали именовать всякого, кто вступил в контакт с Йог-Сототом). Способ их обнаружения, продемонстрированный перед Кирой, отлично срабатывал, и уже можно было сделать вывод, что в каждой московской средней школе учится хотя бы один, а то и целых пять контактёров-черноподковочников. - Но этот способ годится лишь для подростковой среды, - заметил Мирослав, - Малиновский, и, например, недавно стреляный Макс Корпусенко из этого контингента явно выпадают. И ещё - как следует понимать феномен Еслика? Он подходит под все параметры, но ни на один вопрос не ответил так, как от него ожидали. - Он хорошо защищён, - ответила Хлоя, - или, как бы глупо это ни звучало - непричастен к нашему делу. Не забывайте так же, что инфернальное сообщество никогда не дремлет, а мы с вами - просто люди, и мы отнюдь не железные. - А почему бы Кире не подержать в руках его разукрашенный пятёрками дневник? - предложила Стешка, - вдруг это даст какую-то реакцию? - Какую? - хмыкнула Надя, - думаешь, все его пятёрки тут же превратятся в двойки? - Ну... - пожала плечами кулинарша, - мало ли... вдруг и правда превратятся? - Не выйдет, - отмахнулась Кира, - дневника он с собой не носит, кроме тех дней, когда в конце недели оценки проставляются. Она придвинулась поближе к обнявшему её Мирославу и усталым голосом сказала: - Не подумайте, что я жалуюсь, девочки... но мне очень нелегко. Особенно в школе. Я прихожу туда и обнаруживаю, что с большинством ребят и девчат мне просто не о чем говорить. Мне уже не интересно то, чем они живут. Не могу я говорить ни о косметике, ни о моде, ни о попсовых кумирах с компьютерными игрушками... я даже не помню, когда последний раз держала в руках "Космополитен". А что интересно мне - почти никому и даром не надо. Да и как я, не вызывая подозрений, смогла бы рассказать даже хоть что-то из того, что мне интересно - даже самое безобидное? - И не нужно, - сказала Надя, - у тебя есть все мы. Пусть таращатся в свои журналы - мы будем собираться междусобойчиком, путешествовать куда-нибудь, проходить курсы выживания и ходить на учения. Это только в песочницах все одинаковые бывают, а потом постепенно отдаляются. - Слав, - обратилась к брату Стешка, чему-то улыбнувшись, - а у тебя нет желания по выздоровлении разнести кинопавильон Гей-Англичаники? Все тут же вспомнили о фильме, главным героем которого должен был стать Такседо Маск. - Ни малейшего, - покачал головой парень, - Такседо Маск давно умер и покоится в драном мешке на дне пруда. И что там они наснимают - мне абсолютно до лампочки. Девушки зашумели, припоминая, что ещё двое невесть откуда вынырнувших "молодых и талантливых" кинорежиссёров(фамилии в титрах - Агентов и Колючка, настоящие фамилии - Вейцман и Берман)тоже взялись стряпать фильмы о Такседо Маске. В их представлении он был идеальным, натянувшим нос всей милиции, вором-тяжеловесом, имевшим так же множество других отличительных черт, в числе которых были склонности к вампиризму, людоедству, некрофилии... и так далее. - Я что-то не пойму наше тряхнутое правительство, - скривилась Раяна, - люди кругом живут буквально на осадном положении, даже под угрозой массового голода - а они там на Краснопресненской ещё ухитряются находить деньги на поощрительные премии для тех, кто снимает всякое дерьмо... - И как нарочно, - говорила Надя, - каждый персонаж у них ещё гаже предыдущего. Похоже, Гримсон вместе с Вейцманом и Берманом заключили пари - у кого получится самый противный Такседо Маск. Не знаю... вздумай мне кто предложить играть в таком кино - ни за какие миллионы не пошла бы. Подруги лишь молча закивали, соглашаясь с тем, что лучше проползти на четвереньках задом наперёд до Хабаровска, чем играть на одной площадке со столь отвратительными героями за авторством троицы "молодых и талантливых". Сидеть всемером за одним столом было хорошо, но у каждой девушки имелись и другие безотлагательные дела - в своём большинстве это была учёба. Киру вызвали по телефону домой, Эммочка отправилась встретить вернувшуюся с утренней смены мать, Хлое, Наде и Раяне тоже пора было уходить... Стешка решила задержаться, благо что все нужные книги с конспектами она прихватила с собой. - Ты устал, Слава, - сказала Кира, заметив на лице парня явные признаки переутомления, - давай-ка я тебя уложу... Она помогла ему добраться до раскладного кресла и отрегулировала спинку. На всякий случай вынула из шкафа свежее одеяло. Радиаторы под подоконником как будто горячие, но кто знает - вдруг Мирослав стал чувствительным к малейшему сквозняку? - А ты, оказывается, крепенькая, - заметил он. Ему пришлось опереться на Кирину руку чуть ли не всем весом, но тоненькая хрупкая девушка даже не стронулась с места. - Корсет не сильно давит? - спросила Кира. - Ничего. Не велико неудобство. Она осторожно взяла его голову в ладошки и пару раз приложилась губами ко лбу. - Вкусные у тебя волосы, - принюхиваясь, сказал он. - Ой, Слава... - заливаясь краской, хихикнула Кира, - ну ладно. Вот тут я тебе одеяло положила, если что. Спи. Она даже не помнила - как добиралась до дома. Помнила лишь, что бежала очень быстро и ни разу не упала по пути, хотя дороги и тротуары были довольно скользкими. "Теперь, что бы со мной ни случилось, - думала она, - я всё восприму спокойно и без страха. Слава дома, он скоро совсем-совсем поправится - и это самое главное. Я должна оберегать его, пока он полностью не встанет..." Оказавшись в родных стенах, в пределах досягаемости близких людей, и, что особенно важно - своих панцироносных соплеменниц, Мирослав действительно почувствовал прилив сил. На следующий после выписки день он самостоятельно выбрался во двор. Останавливаясь на отдых через каждые двадцать-тридцать шагов, обошёл дом. На это у него ушло целых полтора часа, и на родной двенадцатый этаж он поднялся уставшим, словно караванный верблюд, промокшим от пота... и почти счастливым. Он вспоминал тот день, когда обнаружилась пропажа его сбережений и сие грязное дело едва не повесили на Киру. Что ни говори, но этот случай был сродни удару под дых. Случайно ли вор залез в его квартиру? Если нет, то как он узнал местонахождение тайника? Впрочем, если вор с опытом, то он заглянет во все дыры, начиная от мусорного ведра и заканчивая плафоном на люстре... а много ли людей прячут деньги в масляной краске, в затопленном свёртке? Что если злоумышленник и в самом деле кто-то из знакомых? Или же Мирослав кому-то перешёл дорогу? "Если подумать - то можно отыскать того, кому я мешаю и отравляю существование... - думал он, - но кто? Не так уж и часто я с кем-то конфликтовал - прежде всего, из местных... хотя есть и другой вариант - вор, работающий по подсказкам Прогрессора... черноподковочник..." И всё-таки очень хорошо, что перемазанный краской свёрток отыскался. Теперь не придётся ломать голову - на какие деньги достраивать дом. Страховки ради майор Пи забрала деньги на базу - уж оттуда никакой вор-домушник их не вытащит. Дом в Дроздово он достроит. Подыщет работу. Но прежде всего - покончит с физиотерапевтической волокитой и научится ходить так, как полагается всякому нормальному человеку. "Интересно, - думал Мирослав, - есть ли моя физиономия в списке предполагаемых панцироносцев? Может, и есть. Как полковник Приставкин сформулирует для прокуратуры необходимость установить за мной постоянное наблюдение? Хотя... ничего им не нужно формулировать. Панцироносец - угроза основам основ земного миропорядка. Он никому не подчиняется, Земля для него - считай, что чужая, он мобилен и отлично вооружён. Он пришелец - значит, враг. Представим, что о моём секрете узнал наш комполка, или начальник контрразведки Уральского округа. Я рассказываю им свою историю... что они сделают? Прикинутся, что ничего не слышали? Вряд ли. Доложат по инстанции? Скорее всего..." Одно лишь хорошо - если человек обладает неслыханной свободой манёвра и вооружён куда лучше, чем спецназ ГРУ или "Альфа", то его не будут разрабатывать как обычного террориста или шпиона. Его постараются предельно аккуратно склонить к сотрудничеству. Вызвать на контакт. Предложить некую сделку. Что есть в арсенале у госбезопасников такого, с чем можно было бы постараться достичь взаимопонимания? "А ведь как всё казалось просто в самом начале, - думал Мирослав, - какое-то время я прямо-таки упивался своим чуть ли не всемогуществом... Супермен, называется..." Он думал о Кире. Думал много и подолгу. Ведь по её просьбе его выздоровление прошло столь успешно. Она почти каждый день приходила к нему, и не напоминай он ей, что пора бы и домой - она бы точно осталась жить у него, презрев то обстоятельство, что не каждый понял бы этот шаг в положительном ключе. Один раз он встретил её возле школы, и на следующий день недоумевающая девушка рассказывала, что компания насмешниц-злопыхательниц, что уговаривала её то покурить травку, то сглотнуть таблеточку, то навестить "мальчиков на хате", засунула свои языки в известно какое место, и при встречах лишь отводит глаза. "Её родители знают, что мы хорошо ладим, - думал он, - а вот удастся ли мне с ними поладить? И прежде всего - с её отцом? Вот задачка..." Судьбе было угодно совершить неожиданный поворот, на котором Мирослав встретил мастера пера Александра Васильевича, и произошло это следующим образом. Каждый раз, выходя на прогулку, Мирослав увеличивал маршрут своего следования, и вот в один из вечеров он решил дойти до Братеевского пруда. Его путь пролегал мимо дома, в котором проживала Эммочка, и ещё издали он услыхал на детской площадке чьи-то яростные голоса - трое из них принадлежали мальчишкам лет десяти, четвёртый - некому парню, не иначе ровеснику Киры. Мирослав, насколько это было возможно, прибавил шаг и увидел вопиющую сцену, развернувшуюся возле качелей. Трое малышей и подросток изо всех сил угощали пинками свернувшегося калачиком Сашку - Кириного брата. "Интересно - за что?" - подумал Мирослав, торопясь к месту событий и чувствуя, как внутри него всё кипит от гнева. Ему вспомнились собственные школьные годы, когда некоторые бессовестные ребята, не имея сил справиться с ним в одиночку или всей кучей, вызывали на расправу какого-нибудь здоровяка, которому заведомо невозможно было дать сдачи... Четвёрка экзекуторов не обратила ни малейшего внимания на приближающегося человека, и в следующий момент самый старший из них - худой паренёк лет пятнадцати в не по росту длинной куртке и растянутой, похожей на презеватив, шапке - получил весьма чувствительный удар концом трости в затылок. - Э, блядь... - воскликнул он, отпрыгивая на безопасное расстояние и оборачиваясь к обидчику, - ты чё, сука, охуел в натуре? Малыши тоже поспешили отбежать подальше. - Шишка вскочит, поболит, да и пройдёт, - сказал Мирослав, - а теперь канай со двора. Ночь скоро. - Чиво? - загоготал паренёк, - да ты ваще знашь, на каво хвост топыришь? Я тя поймаю и твои палки тебе в жопу заткну, и облизать потом заставлю, понятно? Тем временем побитый Сашка хоть и с трудом, но смог самостоятельно встать. Нос у него опух после удара, на щеке красовалась царапина, но всё-таки мальчуган крепился и не плакал, хотя и был близок к этому. Малолетние хулиганы не решились трогать человека, пусть и держащегося на ногах с помощью двух тростей. Они побрели к выходу со двора. Самый старший ушёл к Борисовским Прудам, а один из малышей, обернувшись, крикнул на прощание: - Слышь, ты, жертва аборта! Мы тебя ещё в школе поймаем и там пиздюлей навешаем, если за всяких лошпедов впрягаться будешь! - Ну и детки нынче пошли, - усмехнулся Мирослав и повернулся к Сашке, - так, а ты у нас как? Нигде не болит? - Смогу идти, - понуро буркнул Сашка, садясь на скамейку. Мирослав сел рядом и вынул из кармана флакончик с перекисью водорода. Занятый оказанием первой помощи, он не видел, как получивший тростью парнишка пристально смотрит на него из кустов, держит в руке поломанный телефон и бубнит под нос что-то непонятное... недоумевая при этом - почему же козырёк подъезда всё никак не хочет обваливаться на голову обидчика? - Рану нужно обработать, - сказал Мирослав, - да... а за что они тебя так? - Ну... плохой стал, потому и бьют, - хмыкнул Сашка. - Это как понимать? Рана была обработана, и мальчуган, немного приободрившись, начал рассказывать историю появления в их классе нового ученика, оказавшегося обидчивым и очень толстым, над которым потешался почти весь класс. - Это... - Мирослав порылся в памяти, - Стовбенко, так? Его Жирным Нытиком назвали? - А вы откуда знаете? - удивился Сашка, - а, вспомнил - вы с Киркой дружите, да? - Да. - Ну и вот, - продолжил мальчуган, - я пару раз вступился за него - и вот с тех пор стал плохой. Уже почти ни с кем не вожусь. Вот полчаса назад от Димки вышел - а они у подъезда ждут. Васька Грицук привёл Стёпку Спицына, ну этого... длинноногого - и вчетвером насели. Они ещё вдвоём по ночам колёса с машин снимают, а потом продают. - И как ты думаешь выкручиваться? - поинтересовался Мирослав. - Это вы про то, что они в школе меня выловят? Плевать. По одиночке трое из них вообще нет никто - только всей кучей такие храбрые. А этому Стёпке я, как мне Райка показывала, по коленной чашке ботинком двинул, так он минуту прыгал, а только после полез... и ещё раз двину, чтобы у него эта чашка вообще переломилась, - закончил Сашка. - Да... - Мирослав встал, - ну пошли. Отведу тебя домой. По голове удары были? - Сашка кивнул, - ну вот. Мало ли, ещё прямо на мостовой плохо станет... Но мальчугану не стало плохо. Вдвоём они перешли Паромную и взошли на мост через пруд. По дороге Сашка поделился ещё одной случившейся на днях неприятностью: - В общем, на ИЗО мы рисовали Кремль. И вот человек десять, и Васька с этими двумя - тоже, ко мне сунулись - нарисуй за нас... - А ты хорошо нарисовал? - Ну... не знаю, - потупился Сашка, - как сумел - нарисовал. Вот только им я ничего рисовать не стал. Я им не слуга, да и тем более десять рисунков... и опять я стал плохой. Всю перемену на меня там крысились и лохом называли. "Крепкий ребятёнок, однако..." - подумал Мирослав и сказал: - Я помню, ты Еслика послал по известному адресу, когда он тебя просил за куревом сходить. И вот сейчас почти всё то же... и правильно - ты им не слуга. А ещё я Киру попрошу - она тебе покажет, как на раз-два уделать и этого длинного, и прочих ему подобных. - Мне ещё папа кое-что показывал, он ведь морским пехотинцем был когда-то. Заблаговременно предупреждённый Александр Васильевич встретил их возле подъезда, и через минуту мальчуган был передан на материнское попечение. Выскочившая в переднюю Кира без лишних вопросов помогла Мирославу раздеться и провела на кухню, а через несколько минут к ним присоединились и папа с мамой. - Я думал - будет хуже, - с облегчением сказал мастер пера, - но, похоже, всё обошлось. Признаков сотрясения как будто нет, глазных кровоизлияний нет, зубы целы... хотя врачу показать стоит. - Это уже ни в какие ворота не лезет, - сказала Анна Павловна, обходя стол с чайником и сахарницей, - забивать ребёнка чуть ли не насмерть за то, что он всего лишь вступился... - А что в школе говорят? - поинтересовался Мирослав, - или... При упоминании о школе Александр Васильевич лишь скривился, будто у него задёргало больной зуб, и пересказал свой разговор со школьным психологом, по мнению которого в сложившейся ситуации был виноват исключительно Сашка. - Мне открытым текстом сказали, - говорил он, - что ему не следовало защищать того, от кого отвернулась общественность. То бишь пусть эти балбесы с его класса гоняют и пинают Сёму Стовбенко, а Шурику не следует влезать и мешать этому... но он влез и помешал. Стало быть, виноват. - Ну так это ведь культура наша, - сказала Кира, отхлёбывая чай, - мы ведь демократию построили. Лекса тоже как-то раз сказала, что двадцатерых учеников наказывать никто не будет - раз они большинство, то они и правы... Она исподволь следила за папой и мамой. "Как бы мне хотелось, - думала она, - чтобы они полностью поверили в то, что Слава хороший, что он никогда не причинит мне вреда..." С этими мыслями она незаметно отыскала под столом руку парня, и тот осторожно сжал её крохотную ладошку. Наконец чай был допит. Мирослав, которому было несколько неуютно в обществе своего, быть может, будущего тестя, поспешил откланяться, и Александр Васильевич, глянув на часы, сказал, обращаясь к жене: - Приготовьте тут с Кирой вещи... мало ли, вдруг на неотложке решат, что необходима госпитализация. А мы с Мирославом Михайловичем пойдём прогуляемся до Алмаатинской... Кира вышла из-за стола, прошла в переднюю и помогла Мирославу одеться. Шутка ли - теперь для него даже ботинок зашнуровать - и то тяжело. - Спасибо, Слава, - улучив момент, тихо шепнула она, - ты сам-то как? - Ничего такого, с чем бы не справился, - улыбнулся тот, - всё шик и блеск. Перед выходом он скосил глаза на девушку. Всего второй раз он видит Киру в домашней обстановке. На ней надета любимая розовая пижама, голова обмотана полотенцем, из-под которого выбилось несколько прядок влажных после ванны волос, края штанин стянуты кулисками, открывая тонкие лодыжки. В глазах лёгкий налёт печали - угораздило же её залезть в ванну за полчаса до появления парня, да ещё и голову вымыть. На улице сейчас холодно, выходить с мокрой головой ей не позволят... - ...Мы все очень признательны тебе, - сказал журналист уже внизу, возле подъезда, - и за Шурика, и за всё остальное. - Так получилось, - пожал плечами Мирослав, понимая, что имеется в виду под словом "остальное". Они постояли некоторое время, вдыхая морозный ночной воздух и олядывая притихшие улицы с редкими прохожими и непривычно тусклыми, горевшими через один, фонарями, затем неторопливо двинулись к Паромной. - Я, собственно, почему вышел-то... - сказал Александр Васильевич, - этот малолетний засранец наверняка ошивается где-то рядом. Может, даже не один. Он ведь знает, что ты не сможешь далеко уйти... - он усмехнулся, - как бы ещё не накаркать. - Хотелось бы надеяться, - отозвался парень, - что до самого худшего дело не дойдёт. Хотя у него было достаточно времени, чтобы подготовиться... Александр Васильевич вспомнил Киру - с какой осторожностью и заботой та помогала Мирославу раздеться и одеться. Его тронула эта забота, но на душе всё равно было тревожно. Ведь парню двадцать три года, а Кира - почти ещё ребёнок. Будет весьма неприятно, если их дружба на деле обернётся пустым увлечением, за которым последуют раздоры и скандалы пополам с депрессией и слезами. А если в шаге впереди него идёт совсем не увлечение, а нечто более важное? Иначе с чего бы Кира с такой лёгкостью уступила Эммочке Гришу Листикова? А поведение Стешки и вовсе казалось странным - она не только не боролась за благосклонность Мирослава, но и продолжает дружить с Кирой... "Вообще Кире везёт на хороших людей, - думал мастер пера, - все её подруги очень милы, умны, учтивы, в отличие от большинства девушек... удивительно, что они, проживая далеко друг от друга, все встретились, и даже Кирина словесница вхожа в их круг. А этот парень? Кто знает - о чём он думает на самом деле?" - Я словно нарочно именно сегодня после работы машину в гараж отогнал, - заговорил он, - а у тебя как с транспортом? - У дядьки стоит. Вас ещё не обворовывали? - Бог миловал. Их беспокойство было вполне обоснованным. Во-первых, им пришлось идти через микрорайон пешком, а Мирослав не железный, и сразу видно, крепко устал. А во-вторых, по ряду причин многие автомобилисты опасались за сохранность своего транспорта, ибо колёса, приводные ремни и прочие резиновые детали стали объектом самого пристального внимания со стороны воров. Эти вещи после террора на ТЭК стали дефицитом, как и медицинские перчатки с пластиковыми шприцами. - Знаешь, - сказал вдруг Александр Васильевич, - имей я возможность снова выбирать - тогда, семь лет назад - никогда бы не пошёл вступаться за Серёжу... Мирослав лишь вздохнул и ответил: - Забудьте. Когда я первый раз к вам зашёл, чтобы Норку забрать, даже не думал, что мог бы вас там увидеть. Даже не сразу понял, куда попал... Они замолчали и присели на скамейку возле школьной ограды. Александр Васильевич прикурил сигарету и обратил взор на грязно-чёрные облака, припоминая события семилетней давности. Именно тогда, в такой же холодный ноябрьский день, он впервые встретил Мирослава, и эта встреча не понравилась ни ему, ни мальчишке. А виной всему был Серёжа, племянник жены младшего брата, которого крепко отколотили в школьном туалете. Журналист отправился разобраться с учинившим сие бесчинство наглецом - даже не потрудившись вникнуть в детали конфликта. А история, в кою вляпался Серёжа, оказалась очень неприятной и вполне могла перерасти в громкое разбирательство с участием милиции. Учудил он следующее - с компанией приятелей поймал в туалете какого-то первоклашку, дал пачку "Примы" и в принудительном порядке велел выкурить всё до последней сигаретки - очень уж хотелось ему посмотреть, что из этого выйдет. И вот за этим делом их застал тогда ещё шестнадцатилетний Мирослав Кратов, который не был круглым идиотом, в отличие от горе-экспериментаторов. Парень горячий, но справедливый, он пустил в ход кулаки, и Серёжа оказался припечатан носом о край унитаза. Вечером того же дня Александр Васильевич нашёл парня, с негодованием отметив при этом, что тот не только не думает раскаиваться, но даже пообещал при случае повторить то, что сделал. А через пару дней, когда Мирослав отлёживался дома после побоев, а мастер пера подозревал у себя трещину в ребре и ушибленную почку, неожиданно всплыла история о малыше, едва не погибшем от отравления никотином, и о том, какую роль играл во всём этом Серёжа. Мастер пера позволил себе поддаться очень распространённому и опасному принципу, согласно которому следует молчать, если бьют не тебя. Он не принял всерьёз обстоятельства, предшествующие драке в туалете - подумаешь, малыш курит, так что с того? А малыш давился дымом, плакал и упрашивал обормотов-десятиклассников отпустить его... до тех пор, пока ему, задавленному страхом и наглотавшемуся никотина, не стало совсем плохо. Мирослав поступил по ситуации - жестоко, но вполне оправданно. Он защищал не своё желание делать то, что вздумается - хотя тогда мастер пера был уверен в обратном - а наказывал участников жестокого опыта непосредственно на месте преступления. Потому и не удивительно, что даже будучи побитым он сумел встать, разогнаться и ударом ноги в спину отправить журналиста купаться в грязной, наполненной битым льдом, луже. Он отстаивал идею, а не собственный комфорт со вседозволенностью, потому и бился с чувством обречённого, презрев то, что противник был старше, опытнее и гораздо сильнее. Александр Васильевич никогда не приобрёл бы репутацию не предвзятого журналиста и просто честного человека, если бы с ранних лет его не учили отстаивать свои убеждения при любой обстановке и перед каким угодно количеством тех, кто сии убеждения попирал. Но семь лет назад он пошёл поперёк себя, на поводу у гадкого родственничка, который и сейчас, к слову сказать, не подарочек... Иногда, встречаясь с Мирославом на улице, он был вынужден отворачиваться или вовсе идти другой дорогой - в глазах парня светилось невыносимое презрение, которое, обрети оно материальную форму, вполне могло бы превратиться в копьё или вилы. Но длилось это недолго - через два года мальчишка оказался в армии, а после демобилизации и вовсе переехал на другой конец района, и история с Серёжей начала постепенно забываться. И вот Мирослав появился снова. Чем-то он сильно зацепил Киру - настолько, что она при всяком удобном случае ездила в ЦВКГ, сама готовила для него и даже учиться стала почти на "отлично". Он удержал её, когда та едва не провалилась в люк, сумел оградить от посягательств на честь и достоинство... вот теперь и Шурика выручил. Что это - судьба, или так... простое стечение обстоятельств? Александр Васильевич ощутил горечь внутри себя из-за собственного неблагоразумия, продемонстрированного им семь лет назад... но откуда ему было знать, что благодаря именно этому парню Кира останется жива и здорова? - Гляньте-ка туда, - Мирослав прервал его размышления и указал в конец аллеи, - вот и наш дядя Стёпа, ворующий колёса. И не один... - Ну что ж... - Александр Васильевич, не двигаясь с места, щелчком отправил в урну окурок и глянул на приближающегося худенького паренька с группой поддержки в количестве двух юнцов лет семнадцати и грузного невысокого мужика лет сорока, - как говорил дедушка Крылов - проказница мартышка, осёл, козёл да косолапый мишка затеяли стащить пару штиблет... нашли перо, волыну, где-то хапнули кастет... Вышеозначенный квартет остановился и после недолгого совещания двинулся к занятой скамейке. - Сиди спокойно, - тихо сказал мастер пера, - тебе нагрузки противопоказаны, так что... Мирослав не ответил - только покрепче перехватил трости. А длинный паренёк в давешней растянутой шапке остановился в двух шагах от скамейки и пьяным голосом просипел: - Ну чё, фуфел, думал, я просто шутю? - он сделал зверски радостное лицо, - гляди-ка, он уже и палочки приготовил! Осталось только штанишки спустить... а это чё за подпёрдыш очкастый? - он покосился на журналиста, - это ты типа папика приволок? Ща он за тебя вписываться будет, да? - Молодые люди, - осведомился Александр Васильевич, - а вам домой не пора? Темно на улице, да и родные волноваться будут... - Да ты чё? - загоготал паренёк, - ты про Белого слыхал, энтиллигентишка? Это вы двое ща волноваться будете... короче, пацаны, - он кивнул двоим юнцам, - давайте берите этого... Юнцы попросту не успели дойти до скамейки - Мирослав бросил в лицо каждому из них по перчатке, и едва они инстинктивно отшатнулись - воткнул обе трости в их причинные места, заставив тем самым согнуться, свалиться на тротуар и жалобно заскулить. Затем трости обрушились на недоумевающую физиономию того, кто именовал себя Белым. В итоге из квартета на ногах остался лишь грузный мужик, от которого за квартал несло перегаром и месяц нестираным исподним. - А вот тебя я помню, - сказал ему мастер пера, - это ведь твоя девочка стала звездой Интернета и получила четыре года колонии за хулиганку и побои? - Я те, сука, - захрипел мужик, - по хорошему бабло предлагал, шоб ты свою блядюгу уговорил заяву забрать. Ты по хорошему не захотел, так что теперь по плохому будет... - он вынул нож и с рёвом подстреленного в пятую точку медведя ринулся вперёд. Вот только этот бросок никаких результатов не принёс - мастер пера резко сдвинулся в сторону и едва коснувшись плеч противника, бросил его лицом на скамейку. Далее последовало и вовсе нечто комедийное - оплывший от лишнего веса алкоголик, словно разъярённый кабан, раз за разом устремлялся к несговорчивому журналисту - и всякий раз промахивался, тараня корпусом то скамейку, то дерево, то столб в заборе... Дело кончилось тем, что по прошествии пары минут он настолько устал, что попросту не смог встать, причём Александр Васильевич не нанёс ему даже самого пустячного удара. - Держи, - он подобрал и протянул Мирославу его перчатки, - теперь займёмся Белым... Стёпа, успевший напрудить со страху в штаны и растерявший весь свой гонор, скорчился на тротуаре. Бежать он не мог из-за придавленного ботинком запястья, а когда журналист перехватил его за оба локтя и за шиворот, его лицо стало почти серым, а из горла вырвался странный звук, обычно издаваемый изловленной курицей в тот момент, когда её шея устроена на пеньке в ожидании топора. Но Александр Васильевич и на сей раз не стал пускать в ход руки. Он отвёл паренька в сторону и что-то тихо сказал ему - Мирослав при желании мог бы и подслушать сказанное, но не стал этого делать. Лишь минуту спустя, когда битая четвёрка разбрелась кто куда, они продолжили свой путь, благо что до четвёртого дома оставалась какая-то пара сотен шагов. Между тем проливающий крокодильи слёзы Стёпа сидел возле кустов и тряс в воздухе поломанным телефоном - опять-таки без всяких последствий для ванахемского принца и мастера пера. - Этот тяжеленный дядя - ваш знакомый? - поинтересовался Мирослав. - Есть немного, - скривился журналист, - папаша одной из тех соплячек, что колошматили прохожих и снимали всё на телефон. - А этому шкету вы что сказали? - Объяснил, что когда пацаньё дерётся на равных - то в их разборы лучше не лезть, потому что это беспредельщина, - он вынул отобранный у нерадивого отца нож, - вот тут у меня трофей имеется, плохо только, что я его облапать успел. В колодец разве что бросить... - Давайте сюда, - Мирослав протёр нож перчаткой и забросил его в клубящееся испарениями подвальное окошко, - кстати, вы меня уже почти до парадного довели. - Намекаешь, что мне уходить пора... - усмехнулся мастер пера, - давай-ка идём без разговоров наверх. Не хватало ещё грохнуться в двенадцати этажах от своих дверей... Лишь убедившись, что парню больше не грозят падения и неприятные встречи, Александр Васильевич вышел во двор, кружным путём по Братеевской вернулся на Ключевую и поднялся к себе. - Ну как? - тихо спросила Кира, выходя в переднюю. - Всё обошлось, - успокоил девушку мастер пера. Кира обратила внимание на тёплые нотки в папином голосе, и облегчённо перевела дух. Что бы там ни происходило, папа вернулся в благодушном настроении, а это означало, что он выходил не для того, чтобы затевать обличительные разговоры. Хорошо было и то, что недавно уехавшие врачи с неотложки не нашли никаких показаний для госпитализации побитого братишки. "Всем сейчас нелегко приходится, - думала Кира, укладываясь в постель, - Славе, девочкам, мне... и даже Сашке. Но ничего... всё всегда проходит - пройдёт и это..."