scars to know you by

У родственных душ одинаковые шрамы. Это общеизвестный факт, который Гарретту, к сожалению, хорошо знаком. И которого в действительности знать не желал. *** Первые шрамы появляются в четырнадцать лет. Гарретт и Билли были на берегу реки, бросая камни в медленное течение и обсуждая проект для английского, когда Гарретт почувствовал жгучую боль в боку. Он роняет камень, который собирался бросить, с болезненным вздохом, и колени подгибаются, когда он падает, заваливаясь назад, у дерева. Обеспокоенный голос Билли и его собственное тяжёлое дыхание — единственные звуки, которые он слышит кроме шума реки. Стиснув зубы, Гарретт поднимает свою рубашку, чтобы взглянуть на буквы, высеченные на его плоти, и на его глаза наворачиваются слезы, когда он читает их. Лень. Родственная душа Гарретта, кем бы она ни была, просто, блядь, вырезала слово «Лень» на своих рёбрах, которое затем перешло на его кожу. — Иисус, Иосиф и Мария, — выдыхает Билли, а его глаза стали с размер блюдца, когда он в шоке смотрит на кровавые буквы. Когда Билли приходит в себя, он тащит Гарретта обратно в Fairgrave house, несмотря на протесты. — Чёрта с два, я позволю тебе просто игнорировать это и занести инфекцию! — шипит на него Билли, когда пихает ему лестницу, чтобы воспользоваться ванной комнатой наверху. — Твоя родственная душа только что сделала это, и ты собираешься вести себя так, будто ничего не произошло? Билли щёлкает выключателем в ванной и проводит внутрь Гарретта, закрывая дверь позади них. В то время как Билли начинает копаться в шкафчиках, ища марлю и дезинфицирующее средство, Гарретт снова смотрит на всё ещё истекающие кровью буквы. — Или, может быть, кто-то сделал это с ним, — говорит Гарретт, а его собственный голос звучит будто издалека. Обе ситуации вызывают беспокойство: или его родственная душа сделала это сама, или кто-то сделал это с ним. *** «Лень» с тех пор затянулась, уродливо и грубо, а к тому времени появилась вторая. (С тех пор были шрамы поменьше, но никогда не содержали букв. Просто бесцельные и случайные, появляющиеся из ниоткуда порезы по всему телу. И говорить не нужно об изменениях в раздевалке и трудной задаче по их сокрытию от чужих глаз?) Во время занятий по искусству он чувствует боль, простреливающую его левое плечо. С задушенным вздохом он вскакивает со своего места, игнорируя суматоху в классе, и пробирается вниз по коридору настолько быстро, насколько способен. Оказавшись в туалете, он снимает рубашку и наклоняет голову, чтобы посмотреть на спину в отражении зеркала. Он едва различает звук хлопка двери туалета о кафель на стене — скорее всего, Билли последовал за ним… и с ужасом сейчас пялился на «Чревоугодие», пробивающееся на лопатке. Билли громко, словно шторм, матерится, когда прижимает ватные бумажные полотенца к ране. — Кем бы ни была твоя вторая половинка, этот человек — настоящий засранец, чувак. — Может быть, в этом нет его или её вины, — напоминает Гарретт ему почти рассеяно, вздрагивая, когда бумажные полотенца сильно задевают рану. — Плевать. Меня бесит, даже если тебя — нет. *** «Похоть» появляется, когда он возвращается домой на каникулы в округ Хоуп в возрасте двадцати двух лет, на следующий день после того, как он и Билли показали шоу экспромтом в «Пирующем Орле». Тяжёлое предчувствие засело в его рёбрах, когда оно проявилось. Гарретт заканчивает тем, что вырезает небольшое «стоп» на мягкой части правой ладони в отчаянной попытке остановить шрамы, которые разбросаны по его телу, чтобы просто остановить. Ему нравится думать, что его вторая половинка послушала бы его и его маленькую мольбу. Маленькие шрамы всё ещё время от времени появляются, но никакие «грехи» не врезаются в его кожу. *** «Компаунд — чертов свинарник», — отмечает Гарретт, когда они идут через него к церкви. Что-то в этом месте не так. Проклятая статуя Иосифа Сида нагоняла на него страх от одного брошенного на неё взгляда, а Гарретт уже давно научился слушать своё чутьё. Но у него была работа, которую нужно было сделать, и он не собирался уклоняться от своего долга. Гарретт следует за шерифом Уайтхорсом и Маршалом в слабоосвещённой церкви. Некоторые из оккультистов поворачиваются, чтобы понаблюдать за ними, но по большей части всё их внимание сосредоточено на проповеднике на пьедестале. По мере приближения его живот начинает крутить всё сильнее. Затем человек — Иосиф Сид — делает шаг вперёд к освещению слегка получше, и Гарретт замечает, что на парне нет рубашки и… о, нет. Гарретт бледнеет, когда видит шрамы на Иосифе, узнаёт их, поскольку те идентичны его собственным. Нет, нет, нет, нет. Должно быть, это какая-то жестокая шутка вселенной или что-то в этом роде, потому что там это маленькое «стоп» на правой ладони Иосифа, когда мужчина предлагает свои запястья Гарретту, а Гарретт хочет закричать. Он хочет кричать, потому что это означает, что Иосиф Сид — его родственная душа. Его вторая половинка стоит во главе грёбаного культа, а Гарретт здесь, чтобы арестовать его. У вселенной, должно быть, очень извращённое чувство юмора. Гарретт рад, что не забыл надеть перчатки сегодня, потому что это значит, что Иосиф не сможет почувствовать прикосновение того же шрама кожей, когда Гарретт схватит его и наденет наручники. Как следствие, что он может сбросить со счетов это на некоторое время и сможет притворяться, что они неродственные души, которыми их нарекла вселенная. Его оставленная без внимания проблема не задержится навсегда. Джон Сид выяснит это, когда схватит Гарретта спустя несколько недель, а это значит, что в конце концов, Иосиф в свою очередь узнает об этом тоже. Он, вероятно, обнаружит это в момент, когда Джон начнёт вырезать «Гнев» на груди Гарретта. В любом случае, получается, что Гарретт больше этого не скроет.