Морячок и вор

— Да вы хоть знаете, почему я ворую? И Сеня рассказал. Все рассказал: про нелегкое детство, про Жору… Реакция вынужденной публики могла показаться любому актеру — выше всех похвал. Вот только на этот раз Сеня не был актером. Он, кажется, впервые искренне и столь открыто рассказал о том, что обычно трудно рассказать чужим людям. А его коллеги, несмотря на дружеские с ними отношения, по сути оставались чужими. Лишь один человек не относился к таким. И этот человек первым прервал всхлипы впечатлительных женщин. — Ты забыл про свою третью личность — Толика, который всем заливает. Сеня отвернулся. Он не мог выносить этого выражения лица Феди — выражения надменности и победной уверенности в своей правоте. Арсений не мог бы вспомнить ни единого раза, когда его лучший друг не воспользовался возможностью уколоть его, вставить едкое словечко. Показать, какой он, Федор Юрченко, правильный, и какой он, Сеня, аморал и вообще враг народа. Он не мог лишь понять одного — почему. Чем Сеня заслужил такое отношение? «Да, я не идеал. Далеко не идеал. Но это ли повод тыкать меня в недостатки?» Конечно, другие могут его не понимать и не принимать, но он, Федя, с которым они успели сблизиться за какой-то год совместной работы… И потом работать бок о бок столько лет, пусть и грызться, как кошка с собакой, но так, несерьезно — формальности лучших друзей. Но разве друзья не должны поддерживать? Разве для этого они нужны — тыкать тебя в собственное дерьмо? Федя и раньше вел себя похожим образом, но все-таки не так… А с тех пор, как стал шеф-поваром, так и вовсе зазнался. Да ведь свое место шефа Сеня потерял из-за него же! Из-за матроса-балагура, возвратившегося и перевернувшего кухню вверх дном. Конечно, они оба скучали по совместным шуточкам — что уж таить… Но если бы не Федя, Сене не пришлось бы падать с вершины, до которой ему удалось добраться. А что может быть обиднее того, что твой друг и скинул тебя с нее? Сеня обернулся вполоборота. Собравшиеся, кажется, отошли от его душераздирающей истории и принялись накрывать на стол, меняя тему. Федя не глядел на друга, полностью переключившись на обсуждение лучшего сотрудника, достойного путевки… Меньше чем через четверть часа выяснилось, что это и не важно — кто более достойный, так как вся эта заваруха с путевкой оказалась «социальным экспериментом», призванным сплотить коллектив, согласно идее блестящей головушки Петра Алексеевича. Впрочем, расходились все довольные. Премия из кармана начальства всем сотрудникам компенсировала утраченную путевку для одного. Арсений, не менее довольный, направлялся к выходу из зала, как знакомый голос заставил его вздрогнуть и замереть. — А ты-то куда собрался, каштанка? Давай, прибери тут все, — для верности Федя окинул взглядом помещение, а сам ушел вместе с остальными. Сеня остался один. Слова друга оставили в глубине души, под ее, казалось бы, грубой непробиваемой коркой, обиду. Тихую, но болючую. «Мог бы и помочь», — ворчливо подумал Сеня. Он вздохнул, подошел к столу и принялся собирать грязную посуду. В этот же момент замолкла музыка и почти полностью погас свет. Пока недовольный повар монотонно ставил друг на друга тарелки, его голову ненавязчиво заполняли обрывки воспоминаний. Нередко, после тяжелого трудового дня, по обыкновению наполненного неприятностями и выматывающей суматохой, они с Федей уходили с кухни едва не самые последние, но не спешили расставаться. Они по часу могли бродить по улицам ночной Москвы, обсуждать прошедший день, смеяться над глупостями — собственными или учиненными их везучими коллегами. Да и просто болтать абсолютно обо всем. А еще Федя, несмотря на свои шуточки, умел выслушать и дать совет. Пусть не всегда удачный, зато от души. И так хорошо, спокойно становилось на сердце… Даже жена такого порой дать не может — Маринка вообще домашний Гитлер в юбке. И нередко Сеня предпочитал добираться до дома любыми окольными путями, придумывать любые отговорки, только бы растянуть приятные минуты со своим морячком. Мысли Арсения погасли в один миг. Взгляд приковал черный кожаный кошелек, сиротливо лежащий на столе. Память услужливо подкинула образ Петра Алексеевича с этим же кошельком в руках, а в нем — двадцать тысяч, это Сеня подметил. Он почувствовал, как дрогнула рука. Нет, он не станет. Нельзя. Это не его. «Подумай хорошенько, двадцать тысяч лишними не будут…» Сеня вздрогнул. Жора… — Они не мои, они хозяина… Он наш друг… «У тебя нет друзей, — жестко оборвал его внутренний голос. Он заполнял голову и мешал здраво мыслить. — Слышишь? У тебя нет друзей, тебя никто не любит…» — Заткнись… Уходи… Сеня схватился за голову. Зажмурился. «Никто тебя не любит… И Феде ты тоже не нужен». — Замолчи! Прочь! Не возвращайся! Уходи и не возвращайся! Он заткнул уши, а сам кричал, словно умалишенный. Кричал, пока ненавистный голос в голове не затих. — Получилось?.. — не веря, прошептал Арсений, опуская руки. — Господи… Получилось! Это же самая лучшая ночь в моей жизни! — Сеня улыбался, учащенно дыша и чувствуя при этом необыкновенное облегчение. — Я брошу с этим делом, — прошептал самому себе. — Сень? Повар вздрогнул, задев рукой стакан, едва не уронив его. Что-что, а увидеть на пороге зала Федю он никак не ожидал. Шеф прокашлялся и бросил обыкновенным пренебрежительным тоном: — Ты чего так долго возишься-то? Сеня тяжело выдохнул, но не стал ничего отвечать. Дернул плечом и как ни в чем не бывало продолжил брошенное дело. «За кошельком, наверное, послали…» Краем глаза он видел, как Федя топчется в проходе, а потом медленно, словно нерешительно, направился к нему. Федя остановился за его спиной, в паре шагов. — Я все слышал… Арсений замер буквально на одну секунду. — Ну, брат, я горжусь тобой. Он похлопал Сеню по плечу да так и оставил руку лежать на нем. Давно они не называли друг друга так. С тех пор, кажется, как Сеня, раздосадованный потерей должности, бросил, что не братья они больше. Арсений даже не мог предположить, с чего это морячок так подобрел. — А ты повелся? — хмыкнул Сеня, не оборачиваясь, но краешком глаза следя за реакцией друга. В первую секунду Федя нахмурил брови, но морщины быстро разгладились. — Я тя видел, вот и решил… — Да ладно заливать, — усмехнувшись, оборвал его на полуслове Юрченко. — Я же чувствую, когда ты врешь. — Да по твоим словам я вру всегда, — не выдержал Арсений, со стуком отставляя в сторону взятый бокал и резко оборачиваясь к Феде. Тот, стоявший буквально в шаге от него, потупил светлые голубые глаза и виновато их опустил. — Что, правда глаза колит? — Сень. Прости, а. Меня заносит часто, да. Но, черт возьми, Сень, мы знакомы с тобой лет сто, когда нам вообще так серьезно мешали косяки друг друга? — Тебе не кажется, что раньше было лучше?.. — задумчиво спросил Сеня и перехватил вопросительный взгляд собеседника. — Что там тебе Айнура присылала? Федя, все еще в недоумении, выудил из кармана мобильник, открыл присланные файлы. И понял, о чем говорил Сеня. С экрана на них смотрели они сами — Федя со своей потерянной бородой и Сеня с приобретенным фингалом под глазом. Это был первый день их знакомства, тогда, в «Клод Моне». День, с которого парни уже не расставались. — Да, хорошие времена были, — тихо хмыкнул Федя и долго не отрывал глаз от фотографии, прежде чем поднять взгляд на друга. — Но, если так посмотреть, чем сейчас хуже? Мы снова вместе, зажжем как в старые времена! — Федя впервые за долгое время широко улыбнулся. Но уловив немой укор собеседника, почесал затылок и добавил: — Не, если тебя это так волнует, заправлять салаты маслом тем способом мы больше не будем. Сеня хмыкнул и пожал плечами: — Ты ж теперь шеф, тебе решать. Но, — он ткнул указательным пальцем в грудь Юрченко, — прощу тебя, если сделаешь су-шефом. — Да не вопрос! — Федор усмехнулся и, видимо заметив, как лед между ними начал таять, решил закрепить это крепкими объятиями. Сеня не ожидал этого, но в ту минуту ему вдруг стало так легко на душе, словно та лишилась душащих ее оков. Повару хотелось растянуть эту близость, но Юрченко, похлопав его по спине, отстранился. На лице все еще была натянута белозубая улыбка. — Слушай… — Сеню вдруг осенила внезапная мысль, — а ты чего приходил-то вообще? Федя растерялся, почесал в затылке. — Да я-я-э… — За кошельком, что ль? — Да. Нет. Нет, тебе вернулся помочь. А то ты до утра будешь телиться, — Федор махнул рукой и принялся сгребать со стола посуду. Арсений в ответ часто-часто покивал головой, а сам тихо улыбнулся.