Burning for your touch

— Я не всегда был таким. Я не всегда был безответным и милым, или как ты там только что меня назвал. — Тряпка. Я использовал это слово, — поправляет его Адриан с изумлённой и в то же время флегматичной улыбкой. Он рисует идеальные круги в своём джин-тонике тонкой фиолетовой соломинкой. Эвен морщится. Но не заостряет на этом внимание. Он слишком накурился и напился, чтобы заострять внимание хоть на чём-то. — Это не так. Я не тряпка. Просто я… Просто я остановился. Понимаешь? То есть я не знаю, почему люди полагают, что ты тряпка, если ты стараешься быть милым? Я никогда этого не пойму. И, кстати, самое смешное, что люди, которые меня не знают, думают, что я тряпка, но люди, которые меня знают, считают, что я проявляю излишнюю заботу или типа трачу всю свою энергию, чтобы забыть обо всём, что произошло раньше. Типа я из кожи вон лезу, чтобы стать другим. Понимаешь? Я этого не понимаю. То есть я люблю своих друзей, но, знаешь, он был прав. Исак, он был прав. Каждый раз, когда он критиковал меня, говоря, что я не показываю друзьям свои истинные чувства. Он был прав во всём. То есть я только что признался матери, что я пансексуал, и я думал, что смогу признаться парням, но, блядь, это так сложно? Потому что, что если кто-то из них начнёт вести себя странно, или они продолжат свои гомофобские шуточки, на самом деле ничего не имея в виду, но мне будет по-настоящему больно теперь, потому что они будут знать это обо мне? Исак был так прав. И меня бесит, что я понял это только сейчас, когда я не могу его видеть. Я хочу сказать, что он, конечно, всегда вёл себя как мудак, но во многом я чувствовал, что он знает меня лучше, чем кто бы то ни было? Не знаю. Просто я… Я не знаю. Блядь, я так напился. . Адриан идёт рядом с ним, засунув одну руку в карман своей горчичной куртки, а второй — прикуривает сигарету, периодически гаснущую у него во рту. А Эвен напился. Он уже давно не чувствовал себя настолько пьяным. Эвен никогда больше не будет пробовать то, что Адриан называет «девчоночьими» напитками. Он выпил всего пять, и вот к чему это привело — он заплетается в собственных ногах, а чувства переполняют его, отчаянно хотят вырваться наружу. Он не может вспомнить, когда настолько не контролировал себя в последний раз — наверное, этого не случалось с тех пор, как он начал новый курс лечения. Он не помнит, когда его сердце было настолько переполнено чувствами — наверное, этого не случалось с той ночи, когда Микаэль его разбил. — Ты в порядке, приятель? — спрашивает Адриан, и Эвен чувствует тяжесть его руки на своём плече. Его ладонь меньше, чем у Исака. Адриан старше, увереннее, но ниже, чем Исак. У него аккуратно подстриженные тёмные волосы и карие глаза, и Эвен не уверен, ограничивают ли лицевые мускулы его эмоциональный диапазон или наоборот. Его манера поведения в основном включает в себя пожимание плечами, едва различимые вздохи и пустые взгляды. Всё в Адриане кричит об угрюмости и скуке. Чем-то он напоминает Эвену Исака, но Исака без красок. Без красного на щеках, без зелёного в глазах, без золотого в волосах. — Я, блядь, так по нему скучаю. — Эвен громко вздыхает, потому что он устал. Он закрывает глаза, но мир продолжает вращаться, вращаться, вращаться. У него по-прежнему болит ладонь от полученного в лаборатории Исака ожога, но мучительное незнание, где он и почему больше не разговаривает с ним, каким-то образом ранит сильнее. — Вся суть нашей «Мальчиковой вылазки» в том, чтобы помочь тебе забыть этого Исака, а не в том, чтобы ты ещё больше стал по нему скучать, — говорит Адриан своим невозмутимым тоном. — Я даже не знаю, есть ли что-то, что нужно забывать. Я не знаю, кем мы были друг для друга. — Всё закончилось. Теперь это уже не должно иметь значения. Эвен целует Адриана у фонаря на углу дома, где находится их с матерью квартира. И он думает, неужели это стандартная реакция его мозга на страдание и алкоголь — целовать первого парня, оказавшегося рядом и пытающегося его поддержать. Он не уверен, как быстро заканчивается поцелуй, но он извиняется, как только открывает глаза, и Адриан отвечает ему отстранённой и скучающей улыбкой. — Поспи, Эвен. Мне мои мужчины нравятся трезвыми. . Эвен познакомился с Адрианом на вечеринке. Он как раз оставлял очередное бесполезное голосовое сообщение Исаку, которое так и осталось без ответа, когда этот парень натолкнулся на него на заднем дворе. Они какое-то время болтали, покуривая травку, а потом Адриан решил, что просто обязан развеселить Эвена и помочь ему найти «другого парня», чтобы излечить разбитое сердце. — У меня не разбито сердце. Я просто беспокоюсь и злюсь. — Из-за того, что твой «партнёр по науке» сбежал из города? — фыркает Адриан. Эвен отчётливо помнит, как он фыркал. — Всё сложно. — Но ты скучаешь по нему. — Да. — Значит у тебя разбито сердце, — делает вывод Адриан. — И нам нужно найти тебе нового парня как можно скорее. Эвен объяснил ему, что ему нравятся и парни, и девушки, но Адриан настаивал, что только парень поможет забыть парня. У них были бурные дебаты по этому поводу, и в результате Эвен произнёс пламенную речь о гендерных ролях, и сексуальности, и стереотипах в четыре утра, пока они ели ужасную пиццу. После этого между ними завязалась дружба. Потому что, когда встало солнце, Эвен понял, что ему даже не пришлось совершать каминг-аут, что разговор с Адрианом был невероятно лёгким и непринуждённым. Так что они по-прежнему общаются. Они друзья. Эвен говорит об Исаке и своих попытках найти его, добыть информацию о его местонахождении, а Адриан, скучая, кивает. Но Эвен поцеловал его во время их «Мальчиковой вылазки», после того как выпил пять или шесть «девчоночьих» коктейлей. И это могло бы быть странным. Разумеется, это необязательно, но могло бы. Ему не с кем поговорить, так что Эвен решает, что разберётся с этим, когда придёт время. Но время тянется, и дни складываются в недели, а недели — в месяцы. И он не может найти Исака. Он не знает, когда тот вернётся и вернётся ли вообще. Он выяснил, что Исак пытается добиться эмансипации, и даже набрался смелости прийти в дом его родителей и поговорить с Леа, которую буквально разрывало от обиды и ярости. «Как он мог так со мной поступить? После всего, что я для него сделала? Как он мог меня бросить и вот так разрушить нашу семью? Как он мог выставить наших родителей жестокими монстрами в глазах закона? Как он мог так соврать?» Эвен до сих пор помнит, как в уголках глаз Леа собирались слёзы, пока она выплёвывала слова о своём старшем брате, которым на самом деле не верила, ослеплённая злостью и болью. Он помнит, что почувствовал облегчение, когда понял, что их родители не издевались и над ней тоже, по крайней мере если исходить из того, что она считала, что Исак соврал. Он помнит, как подумал, что ему никогда не приходило в голову усомниться в заявлениях Исака, что в глубине души он знал, что тот говорит правду, пусть Исак никогда ничем подобным не делился с ним. Эвен пытается найти его, шлёт сообщения через Юнаса и Сану, но они тоже мало что знают, собирая информацию по крупицам через собственных родителей. Эвен начинает терять надежду. Он хочет помочь, но не знает как. Он вообще не уверен, что Исак хочет его помощи, но чувствует, словно обязан ему, словно должен сидеть, и грустить, и ждать. «Ты будешь меня ждать?» «Я буду тебя ждать». Но как долго? Эвен не может позволить себе пить и курить каждый вечер, чтобы чувствовать себя лучше и избавиться от этого гнетущего ощущения. Он больше не может позволить себе смотреть на цепочку оставшихся без ответа сообщений и телефонных звонков, надеясь, что Исак передумает. И каждое утро, когда он открывает глаза, остатки инстинкта самосохранения шепчут, что ему нужно начинать двигаться дальше. Это его выпускной год в старшей школе, и он не может себе позволить снова всё испортить. — Он тебе снился прошлой ночью? — спрашивает его Адриан в кофейне, куда он зашёл перед уроками. И Эвен понимает, что нет. Исак ему не снился. — Нет. Тогда Адриан целует его, и Эвен, чья душа опустела и замёрзла, позволяет ему. — Хочешь потусуемся сегодня? После школы? — Конечно, — равнодушно кивает Эвен. Он вообще ничего не чувствует. Когда он целовал Исака, ему казалось, что в голове взрываются фейерверки. Поцелуй с Адрианом напоминал погружение в небытие. . Эвен не встречается с Адрианом после школы, потому что сталкивается с Исаком в 7-Eleven на Торгатта. И его обуревают чувства, которых он не понимает. Исак вернулся. Эвен испытывает облегчение. Исак стоит напротив, и он его не чувствует. Эвен напуган. Исак не отвечал на его звонки и даже не удосужился сообщить, что вернулся. Эвену больно. Исак убегает, и ему приходится преследовать его. Эвен рассержен. Исак стал выше, но выглядит хрупким, худым и бледным. Сердце Эвена готово рассыпаться на кусочки. Он не знает, на каком из чувств остановиться, с какого начать. Он хочет злиться, но не может, потому что беспокойство об Исаке перевешивает всё, стоит тому заговорить. — Почему ты позволил мне обжечь тебя, Эвен?! Боль, сквозящая в голосе Исака, не может принадлежать человеку, которому плевать. Исаку не всё равно. Его трясёт. Его глаза полны слёз, о которых он даже не знает. Эвен потрясён. Кто этот парень? Почему он выглядит таким сломленным? Почему он запыхался, пробежав совсем немного? Почему он покупал так много «утешительной» еды в магазине? Что он вообще делает в Грюнерлокке? — Может быть, так даже лучше. Возможно, теперь мы можем больше не притворяться. — Эвен говорит ему те слова, что репетировал про себя всё это время. Потому что это правда. Потому что Эвену плевать на Адриана и вообще на всех. Потому что долгие месяцы Эвен постоянно видел Исака во сне. Исак уходит, когда рядом появляется Эскиль, но Эвен чувствует, как кровь наконец снова начинает бежать по венам. Это хорошо. Он концентрируется на хорошем. Исак вернулся. . — Ты сегодня снова сбежишь? — спрашивает Адриан, обхватывая губами сигарету. На нём чёрная кожаная куртка, и он заскочил в кофейню, где теперь подрабатывает Эвен. — Исак вернулся, — объясняет Эвен. — О. — Ага. — Так что, вы теперь вместе? — Нет. Он отказывается со мной разговаривать, — отвечает Эвен, и он знает, что нечестно обсуждать это с Адрианом, но сомневается, что у того вообще есть к нему какие-то чувства. Они всегда встречались, чтобы пожаловаться на бывших, в случае Эвена — на бывшего партнёра по науке. — Но я хотя бы могу теперь слать ему сообщения, а ещё я узнал, что он живёт с Эскилем. — С Эскилем? Моим другом Эскилем? Эвен кивает. Он познакомился с Адрианом на той же вечеринке, где впервые встретил Эскиля. — Этот Исак крадёт у меня всех, — смеётся Адриан. Эвен тоже смеётся. . Эвен старается изо всех сил, но Исак отшивает его каждый раз. И Эвен всё больше раздражается и злится, пока Эскиль не присылает ему сообщения с вопросом, не может ли он помочь.

________________________________________ Эскиль

Помочь чем?

Я не знаю Адриан сказал, что у вас с Исаком своя «история» Ты мог бы прийти к нам, если хочешь? Заставить его выйти из комнаты?

Он даже на сообщения мои не отвечает

Именно поэтому я и думаю, что физическое столкновение в ограниченном пространстве сотворит чудо Это как горячая порнушка за минусом анального секса, разумеется

… Я не хочу его расстраивать

Ты и не расстроишь

Я не знаю, чем я смогу ему помочь Он ясно дал понять, что хочет, чтобы я оставил его в покое

Он не спит Он не ест Он плачет по ночам Он разбивает моё гейское сердце Я не знаю, что с ним случилось раньше, но ему нужен кто-то И мне кажется, что ты можешь быть этим кем-то? Я не видел, чтобы он когда-либо проявлял столько чувств, как когда прервал ваш разговор на днях

________________________________________

После сообщений Эскиля Эвен с трудом сдерживает слёзы. Тот факт, что даже посторонний человек видит, как Исаку больно, хотя раньше он с такой лёгкостью мог это скрывать, разбивает Эвену сердце. Образ Исака, плачущего в своей комнате посреди ночи, впечатывается в его сознание, и он не может перестать об этом думать. Что мне сделать, чтобы помочь излечить твоё сердце? . — Льёт как из ведра, — замечает Адриан, как всегда держа сигарету во рту. Он заскочил в гости, и у Эвена не хватило духа выгнать его. Друзья. Мы просто друзья. — Дождя давно не было, — говорит Эвен, чувствуя, что должен внести свою лепту в этот разговор ни о чём. Адриан принёс травку. Это меньшее, что Эвен может сделать. — Херово будет пытаться закурить на обратном пути. — Ага, херово. Эвен вдруг резко садится. Дождь. Конечно. Ты не можешь прикурить сигарету под дождём. Ты не можешь развести огонь под дождём. Эвен бормочет какое-то извинение и бросается на улицу. Там настоящий ливень. Эвен уже много дней пытался придумать способ встретиться с Исаком. Он не помнит, чтобы когда-нибудь был настолько решительно настроен сделать что-либо. Небо разламывается на белые осколки, и плачет, и плачет, и плачет, и Эвен чувствует, как и его грудь разламывается тоже. Дождь. Он никак не сможет обжечь меня, если мы промокнем. . Исак бежит к нему. Исак всегда бежит в подобные моменты, и Эвен думает почему, почему, почему. Если Исаку на него плевать, то почему он каждый божий раз бежит к нему? Почему его тело несётся к нему так быстро, как только может, к нему, к Эвену, если Исак не хочет иметь с ним ничего общего. У Исака босые ноги. На нём лишь футболка. Он выглядит очаровательно. И Эвену больно оттого, как он скучает по нему, скучает по их связи, по их прикосновениям. У него такое ощущение, словно он лишился одного органа чувств. Эвен хватает Исака за руку, переплетает их пальцы вместе. Он помнит, что Исак говорил, что хочет держаться за руки, когда они болтали по телефону, что это его единственное заветное желание. Он помнит, как серьёзно звучал Исак, когда сказал, что не может вынести даже мысли о том, что не сможет прикоснуться к нему снова. Эвен помнит. Исак дрожит, но Эвен не уверен, что это от холода. У него нахмурены брови, ноги босы, а грудь вздымается. Он отталкивает Эвена словами, но его тело продолжает тянуться к нему, как металл к магниту. И дождь льёт так сильно, что Эвен с трудом может думать. — Я делаю тебе больно? Эвен, скажи мне правду! Слова звучат как самый важный вопрос на свете, словно всё остальное может подождать, пока Эвен не ответит на него, словно Исак не поддастся, не сделает то, что собирается, пока не получит ответ. Эвен чувствует значимость этого вопроса, но не понимает её. — Нет. Дождь идёт. Огонь не горит под водой. От шока внезапного объятия Эвен чуть не теряет равновесие, потому что Исак бросается к нему с такой силой, что практически вышибает весь воздух из лёгких. Это крепкое объятие. Такое крепкое. Объятие души, которой не позволено обнимать. И Эвен не понимает. Этой иррациональной нежности, которую испытывает к этому сложному парню, постоянно разрывающему его сердце, постоянно заставляющему кровь кипеть, а кожу — покрываться мурашками. Эвен не понимает этого. Но он обнимает его в ответ. Исак дрожит в его руках, и он стал заметно выше. Он практически ростом с Эвена, но у него тоньше талия, он кажется слабым и хрупким, словно развалится на куски, если Эвен обнимет его крепче. И на мгновение кажется, будто между ними снова возникла их связь. Всего на мгновение. Потому что Исак льнёт к нему. Цепляется за него так же сильно, как и во все разы, когда заявлял, что не может этому противиться из-за их связи. Потому что его тело не может не хотеть этой близости. Это крепкое объятие, и в то же время очень мягкое. Исак прячет лицо в изгибе шеи Эвена, скользит пальцами вверх-вниз по его спине, словно хочет убедиться, что он действительно здесь с ним. — Почему ты позволил мне обжечь тебя, Эвен? Почему? Опять этот вопрос. Эвен чувствует, как что-то дрожит внутри него, потому что, судя по тому, что Исак продолжает спрашивать об этом, ответ для него крайне важен. Эвен вдруг задумывается, не решил ли Исак, что постоянно обжигал его. Эвен думает. Разве ты не помнишь? — Потому что ты сказал, что умрёшь, если больше не сможешь прикасаться ко мне. Исак замирает в его руках. Словно обдумывает его слова. И это правда, что он сказал это в полудрёме по телефону. Возможно, он не помнит. — Я не мог этого выносить. Я не чувствовал тебя, и они не хотели меня пускать к тебе, и ты звучал таким разбитым по телефону, словно тебе очень больно. Я не хотел, чтобы ты думал, что обжёг меня тогда. Я не мог вынести мысли, что расстрою тебя ещё больше. Я не подумал. Мне очень жаль. Я как всегда сделал всё только хуже. Дождь настолько сильный, что Эвену приходится кричать. Он выкрикивает каждое предложение, пока не начинает чувствовать, как саднит горло. И Исак слушает с широко распахнутыми глазами, и намокшие кудряшки прилипли ко лбу, и Эвен не может прочитать выражение на его лице. Всё происходящее становится вдруг более серьёзным, тяжёлым, значительным. Асфальт под ногами вдруг кажется более твёрдым, и Эвен думает, каково сейчас Исаку стоять здесь босиком и в такой лёгкой одежде. Он пытается представить, что сейчас сделает Исак, вырвется ли его затуманенное сознание из этого ступора теперь, когда они наконец обнялись, теперь, когда он получил немного человеческого общения и доказал одну из своих давнишних теорий. Он думает, оттолкнёт ли его Исак, отправится ли искать утешения в других объятьях теперь, когда точно знает, что не обжигает людей под дождём. Он думает, побежит ли Исак после этого к Юнасу — к своей первой любви, к своей единственной любви — в поисках утешения. Сердце Эвена сжимается от этих мыслей, и он понимает, что не может этого вынести. Больше не быть объектом безраздельного внимания Исака, больше не быть исключением, его исключением. Он не может этого вынести. Я теперь тебе не нужен? Я тебе теперь правда совсем не нужен? Исак расцепляет руки, которыми обнимал его за шею, и потеря физического контакта обжигает Эвена. И он ждёт, ждёт философской тирады, ждёт, что его сейчас отвергнут. Но Исак не отталкивает его. Он не произносит ни слова. Он обхватывает Эвена за талию и притягивает его ближе, гораздо ближе, так, что они впечатываются друг в друга — грудь к груди, живот к животу. Он чувствует, как бьётся сердце Исака. Он чувствует его всего. Эвен задыхается, когда Исак кладёт голову ему на плечо, поворачивает немного в сторону, чтобы устроиться у него на груди, изо всех сил сжимая его в объятьях, словно стараясь зарыться в него лицом. — Исак… — выдыхает Эвен, потому что знает, что у него пылают щёки несмотря на дождь, потому что этот жест слишком нежный, слишком интимный, слишком приятный. Они никогда не обнимали друг друга так на улице, где их могли бы видеть. Исак никогда не прижимался к нему так нежно, так близко. Это мягкое объятие, неторопливое, неотрепетированное, и тем не менее оно кажется привычным. Исак чувствует себя защищённым в его руках, счастливым, довольным, свободным. В их объятии нет отчаяния. В его основе лежит необходимость, но не отчаяние. Исак обнимает его, словно излечивает, словно собирается обнимать его снова, и снова, и снова потом. Он обнимает Эвена, словно это не в последний раз. И Эвен обнимает его в ответ, и чувствует, как понемногу расслабляется, как распутывается узел эмоций, вероятно, возникший внутри, когда Исак перестал ему отвечать. Он обнимает Исака, а Исак обнимает его, пока они не начинают укачивать друг друга — глаза закрыты, мышцы расслаблены, руки цепляются за руки. Исак уютно устроился у него на груди, а Эвен оставляет едва ощутимые поцелуи на его мокрых волосах, потому что не может этого не делать, не теперь, когда Исак такой мягкий и милый. — Я так сильно по тебе скучал. Эвен думает, что именно он произнёс эти слова, но, когда Эскиль обнаруживает их обнимающимися на улице под проливным дождём, он понимает, что они вырвались у Исака. — Господи, что вы там делаете?! — кричит Эскиль, выглядывая из дверного проёма их многоквартирного дома, и Эвен мгновенно отшатывается от Исака. Но Исак продолжает цепляться за него, его тело отказывается отпускать Эвена. — Вы что, хотите грипп заработать?! Исак, ты босиком?! Кто это с тобой?! Ты что, с кем-то целуешься? Что происходит?! Кажется, это заставляет Исака очнуться от сладкого забытья, потому что он практически отталкивает Эвена, да так сильно, что тот спотыкается. — Это Эвен?! Исак нервно разглаживает футболку и делает глубокий вдох, прежде чем перейти улицу и подойти к Эскилю. Эвен не уверен, что ему делать, поэтому просто идёт следом, потрясённый, и промокший, и счастливый, и сбитый с толку. — Привет, Эскиль. Приятно снова тебя видеть, — широко улыбается он, потом смотрит, как Исак тыльной стороной руки нервно вытирает капли дождя с носа, словно давая себе секунду, чтобы придумать объяснение. — Что это вы там делали? Обнимались? — спрашивает Эскиль, наигранно взвизгивая и драматично открыв рот. — Не будь идиотом, — говорит Исак, проходя мимо него в подъезд. — Я бы его обжёг. Точно. Это не общедоступная информация. — Ты уверен, Исабелль? Потому что я готов поклясться, что видел, как вы… — Эскиль, ты явно напился. Я бы на твоём месте не доверял собственному зрению. Эскиль вскидывает руки в примирительном жесте, потом придерживает дверь, чтобы Эвен тоже вошёл внутрь. — Э-э-э, мне, наверное, лучше пойти домой, — нерешительно произносит он, и, наверное, у него алеют щёки, потому что сердце сейчас объято огнём. Он не уверен, как сейчас чувствует себя Исак и не хочет вторгаться в его личное пространство в новом доме. — Не глупи, — спокойно говорит Исак, когда они все оказываются внутри, и он скручивает подол футболки, выжимая из неё воду. — Ты же заболеешь. Тебе нужно как минимум переодеться в сухую одежду и взять зонт. — Да я в порядке… — Эвен, прекрати, — продолжает Исак, и на его очаровательном лице снова появляется равнодушное выражение. Теперь он пытается высушить волосы, стряхивая с них воду, а его ноги по-прежнему босые и грязные от земли. . Эвен поднимается за ними в коллективет и обнаруживает там затухающую вечеринку в гостиной. Кажется, её устроил Эскиль, и Эвену интересно, почему Адриана не пригласили. — Небольшое сборище, — объясняет Эскиль. — Для квиров. Адриан по-прежнему считается натуралом. Без обид. — Всё в порядке, — смеётся Эвен. — Я пансексуал. — О. Мило, — улыбается Эскиль, накрывая его щёку ладонью. — Свободен? Занят? — Эскиль! — стонет Исак. У него на голове белое полотенце, он переоделся в спортивные штаны и белую футболку с Симпсонами. — Оставь Эвена в покое. — Значит занят. Понятно. — Отвали! — Исак закатывает глаза, но щёки его горят, и он выглядит сейчас так мило, очень-очень мило, и Эвену хочется его обнять. Он передаёт Эвену большое голубое полотенце, спортивные штаны и футболку с изображением Иисуса. Его щёки пылают, как в те дни в школе, когда Эвен наблюдал, как он бегал из кабинета в кабинет в двенадцати слоях одежды. Но лицо Исака остаётся спокойным, движения невозмутимы. — Тебе нужно принять горячий душ, потом надеть это, — говорит Исак, избегая смотреть на Эвена. — Да необязательно. — Обязательно. Тебе нужно повысить температуру тела после такого длительного нахождения под дождём. Когда тебе холодно, энзимы не справляются со своей работой, и твоя иммунная система оказывается бесполезной, подвергая тебя атаке всевозможных вирусов, содержащихся в дождевых каплях. Ты не можешь сейчас позволить себе замёрзнуть. Эвен смотрит на него, очарованный и полный нежности. Он скучал по этой научной ерунде. Он хочет сказать, что весь горит после того, как обнимал Исака впервые за столько времени, но не делает этого. — Ладно, — отвечает Эвен и не может сдержать широкую улыбку. — Правда? — Да. Всё, что ты захочешь. Исак отводит глаза, и Эвен видит, что он пытается скрыть свои чувства. Эвен знает. Его тело звенит от тепла, его огонь успокаивает и утешает. Эвену хотелось бы сейчас обнять Исака сзади, прижать спиной к груди. Эвену хотелось бы сейчас многого. . Эвен быстро принимает душ и обнаруживает, что Исак ждёт его в коридоре, держа в руках зонт. У него на голове уже нет полотенца, но волосы по-прежнему влажные. Он выглядит очаровательно. — Ну что, теперь тебе теплее? — спрашивает Исак, и Эвен понимает, что не хочет сегодня возвращаться домой. Он не хочет уходить от него. Он не хочет снова оставлять его теперь, когда Исак наконец-то снова оказался рядом. — Да, — отвечает Эвен. — Спасибо. — Хм. Пожалуйста. Исак смотрит себе под ноги, и Эвен чувствует его неудобство, внутреннее смятение. — Я пойду. — Я могу тебя проводить, — выпаливает Исак, словно против воли. — Тебе лучше остаться здесь, — говорит ему Эвен, и они практически шепчутся, потому что Эскиль и его друзья явно подслушивают, находясь в гостиной. Он смотрит на внутреннюю борьбу Исака, словно он хочет что-то сказать, но боится, что пожалеет об этом. Эвену интересно, чувствует ли он это тоже — всепоглощающую необходимость быть вместе даже без их связи. — Мне всё равно нужен свежий воздух. Ничего такого, — еле слышно бормочет Исак, потому что, видимо, и сам понимает, насколько надуман его аргумент. Кажется, он смущён. — Исак, — шепчет Эвен, наклоняясь ближе, пока не начинает чувствовать тепло, исходящее от тела Исака. — Если ты выйдешь со мной на улицу, мы скорее всего снова оба промокнем, и тогда наши энзимы совсем перестанут работать. Исак вспыхивает и делает шаг назад, и Эвену хочется потереться носом о его щёку. — Всего на минутку, — молит Исак, и у Эвена сжимается сердце от осознания, что Исаку приходится быть таким уязвимым, чтобы удержать его. — Подожди ещё пять минут, а потом пойдёшь? Эвен ждёт пять минут. Исак показывает ему свою комнату, куда Эвен заходит за ним. Она очень обычная, с матрасом на пружинном блоке посередине. Постельное бельё в серо-голубых тонах, а стены Исака белые и пустые. Эвен полагал, что увидит там постеры любимых групп, или философов, или книжные полки, но там нет ничего, лишь серые занавески разбавляют белизну стен. — У меня не было времени заниматься обустройством, — объясняет Исак, неловко садясь на кровати и поджимая под себя ногу. — Где все твои книги? — спрашивает Эвен. — Дома. Я не мог их забрать. — Ох, — Эвен закусывает губу, обдумывая, что сказать дальше. — Тебе нужна помощь, чтобы перевести вещи? Я могу помочь. Исак улыбается. — Нет, мои родители, вероятно, убьют меня, если я окажусь в непосредственной близости от того дома. Эвен хмурится. Несмотря на то, что Исак улыбается, Эвен знает, что ему больно. — Нет, они этого не сделают. Я уверен, если ты заранее договоришься с ними или с Леа… Исак меняется в лице при упоминании своей сестры, и Эвен решает, что ему лучше перестать болтать. — Прости. — Ты говорил с ней? — Да, — признаётся Эвен. — Прости. — Всё нормально, — вздыхает Исак. — Она меня ненавидит, но я этого ожидал. Это предсказуемая реакция, и я не обижаюсь на неё. Я уверен, что рано или поздно она успокоится. Она прощала меня за более ужасные вещи раньше. — Но ты не сделал ничего плохого. — Пусть лучше она думает, что я негодяй, чем начнёт ненавидеть наших родителей. Всё нормально. Я не возражаю. Слова Исака звучат так, словно он на десять лет старше. Он всегда использовал громкие слова в своей речи и казался мудрым для своего возраста, но теперь в нём нет дерзости. Он звучит смиренно, устало, старше. — Давай заберём что-нибудь из твоих вещей, когда родителей не будет дома. Я уверен, Леа не будет возражать. — Да всё нормально. У меня особо нет ничего, что было бы мне дорого. — А как же твоя ударная установка? — спрашивает Эвен и снова видит, как Исак меняется в лице. — Мама разбила её в приступе гнева. Эвен чувствует, как кровь закипает от злости. Исак так сильно любил свою ударную установку. Как она могла! — Мне жаль. — Всё нормально, — отвечает Исак с улыбкой, и она такая фальшивая, что Эвен жалеет, что не может послать всё к чёрту и честно высказать, что думает. — Она и так была старой, и я уже давно мечтал о новой. Всё хорошо. Эвен смотрит, как этот новый Исак теребит рукав футболки, избегая его взгляда. Он смотрит, как Исак отвечает на все его вопросы с безмятежной улыбкой, словно пытается убедить Эвена, что у него всё хорошо. Он смотрит на его непроницаемое лицо, на котором не отражается ни единой эмоции, когда он говорит. Эвен скучает по эмоциональному парню, который закатывал истерики и вызывал в нём желание кричать от злости. Этот Исак выглядит побеждённым. — Прости, что рассказываю тебе все эти скучные вещи. Но тебе не нужно меня жалеть. Я сейчас гораздо счастливее, чем был в течение долгого времени. Это я тебе обещаю. — Ты уверен? — Определённо, — кивает Исак, потом поднимается с кровати. — Думаю, тебе нужно пойти домой. Кажется, дождь закончился. Тебе нужно идти, пока он снова не начался. Эвен идёт домой со странным чувством, зреющим в его груди. Он испытывает облегчение, но в то же время ему грустно, что Исак выглядит, и звучит, и ведёт себя так, будто он полностью сокрушён.