От переводчика: Глава разделена на 4 части
________
«Я люблю тебя».
Исак не спит в ту ночь. Его мысли не хотят затихать, мозг перевозбуждён с тех пор, как они попрощались с Эвеном несколько часов назад.
«Я люблю тебя».
Эти слова нелепы и бессмысленны, но при этом настолько поглощают его, что Исак практически не думает о разочаровывающей встрече с Хельге, будто её и не было. Всё о чём он может думать — это о прозрачно-голубых глазах Эвена, о его непослушных светлых волосах, развевающихся на ветру, и о глупых словах, которые он произнёс с такой лёгкостью. Будто «привет», будто «пока».
«Я люблю тебя».
Его взволнованность вскоре трансформируется в иррациональную злость, потому что как он смеет? Как смеет Эвен бросать ему в лицо такие слова, прекрасно зная, что Исак не сможет спрятаться от них за защитными барьерами? Как он смеет загонять Исака в угол, когда он оказался эмоционально истощён после встречи с Хельге, когда взял Эвена за руку, чувствуя, как стыд переполняет грудь?
Исак горит. Его сердце колотится, и он его слышит. Он чувствует, как кровь бежит по венам. И как смеет Эвен оставить его после этого? Зацеловать до полуобморочного состояния у двери Коллективета, добавить к этому парочку бессмысленных обещаний, которые он не сможет выполнить, а потом оставить Исака одного с его мыслями и демонами.
Да как он смеет?
Где он?
Исак ворочается с боку на бок, пока не понимает, что больше не может этого выносить, в результате оказываясь на кухне со стаканом воды в руках.
— Не спится? — голос Эскиля заставляет его вздрогнуть.
На Эскиле красно-золотистый шёлковый халат, который ему подарила на день рождения Нура. На вкус Исака он слишком экстравагантный, слишком яркий, на нём слишком много принтов и узоров для его усталых глаз. Но этот халат делает Эскиля счастливым, поэтому Исак удерживается от комментариев в собственной голове.
— Слишком жарко. Нам нужно купить вентилятор, — уклоняется от ответа Исак, потому что замечает это выражение на лице Эскиля.
То самое выражение.
— Где сегодня Эвен? — спрашивает явно довольный собой Эскиль, усаживаясь напротив Исака.
— Да будет тебе известно, что, хоть мой интеллект намного превосходит большую часть населения этого города, у меня всё равно нет способности отслеживать местоположение случайных людей, — снова уклоняется от прямого ответа Исак. Он слишком раздражён, чтобы его сейчас подвергали допросу.
— Мы оба знаем, что Эвен — не
случайные люди, малыш Иисус.
— Что это вообще значит? — хмурится Исак, сильнее сжимая пальцы вокруг стакана, словно ища опору.
— Я видел, как вы целовались внизу, — объясняет Эскиль, но в его голосе нет осуждения, нет издёвки, нет злобы. Он просто констатирует факт. Словно предлагает выслушать Исака, если он захочет поговорить.
Но Исак не хочет. У него заканчиваются слова, потому что он понятия не имеет, как они, должно быть, выглядели там, внизу. Он никогда не видел себя со стороны в тот момент, когда его целовали или когда он сам целовал кого-то. Да и он вообще плохо помнит, что происходило. Он не может решиться на то, чтобы отрицать слова Эскиля, используя своё обычное «это выглядело совсем не так». Потому что он понятия не имеет, как это выглядело.
Но он полагает, что это было не слишком приятно. Исак знает, что что-то внутри него всегда сдаётся, когда губы Эвена касаются его кожи. Он знает, что что-то внутри него открывается навстречу, позволяя чувствам просачиваться сквозь трещины.
Он не может встретиться взглядом с Эскилем. Он не хочет говорить об этом. Ему слишком стыдно.
— Ты идёшь на Прайд? — спрашивает Эскиль, будто есть какая-то связь между этим, будто тот факт, что Эвен целовал его у двери, а Исак отвечал ему при свете дня, каким-то образом изменит мнение Исака относительно абсурдной концепции Прайда. Это помогает Исаку вернуться к реальности.
— Лишь потому, что я пережил кратковременный приступ безумия и позволил Эвену засунуть свой язык мне в горло, не значит, что я собираюсь надеть лосины и накрасить ресницы, чтобы выглядеть, как клоун на Карл-Юхан*, — буквально рявкает Исак.
Слова, срывающиеся с собственных губ, режут как ножи. Исак моментально жалеет о них. А лицо Эскиля искажается от чего-то близкого к разочарованию, а не боли.
— Так вот что ты обо мне думаешь? — говорит Эскиль. — Ты думаешь, я — клоун?
— Я… Нет… Я не это имел в виду.
— А что ты имел в виду, Исак? Пожалуйста, просвети меня, — просит Эскиль, и его голос звучит гораздо ниже, чем Исак когда-либо слышал. Взгляд Эскиля тяжёлый, но спокойный.
Исак смущённо поёживается. Он никогда бы не признал это вслух, но он теперь ненавидит разочаровывать Эскиля.
— Я имел в виду, если
я это сделаю, то буду выглядеть, как клоун. Не ты. Это не то же самое. Я ничего не имею против того, чтобы люди носили лосины и красили ресницы.
— И что же делает нас такими разными, Исак? Пожалуйста, скажи мне.
— Я… Я просто… — потерянно бормочет полный раскаяния Исак. — Это не личная атака на твой образ жизни. Ясно? Я сорвался и беру свои слова обратно.
Он не осмеливается посмотреть Эскилю в глаза. Он не может вынести мысли, что, возможно, увидит, как в них плещется боль. Исак не испытывает удовольствия, обижая Эскиля, но почему-то всегда всё заканчивается тем, что он из раза в раз оскорбляет его чувства своими словами. И он знает, что Эскиль не родился с ощущением гордости и счастья. Но Исак не знает, как признать, что каждый раз, когда разговор переходит на эту тему, у него вокруг горла будто сжимается пара рук. Он не знает, как сказать Эскилю, насколько ему трудно даже думать о подобных вещах.
Эскиль тихо встаёт со стула, пока Исак не сводит глаз со стакана воды.
— Я всегда буду тебя поддерживать, Исак, — спокойно говорит он. — И я очень жду, когда наступит день и ты наконец освободишься от того, что происходит с тобой сейчас. Но на пути к этому дню я не позволю тебе заставлять меня чувствовать, будто я хуже тебя, будто со мной что-то не так. Я не буду делать для тебя исключений и позволять топтать Прайд и то, что он значит для многих из нас.
— Эскиль…
— Нет, Исак. Мне сейчас не хочется тебя слушать. Извини.
Блядь.
Эскиль уходит, и полы его длинного халата развеваются при ходьбе, пока темнота квартиры не поглощает красные и золотые всполохи, как и мысли Исака.
Он вздыхает, чувствуя тяжесть в груди. Ему нужно извиниться. Он не может позволить себе вылететь из Коллективета. Хотя Эскиль, конечно, не заставит его съехать. Но Исак чувствует себя ужасно и понимает, что скучает по времени, когда ничего не испытывал к людям вокруг себя, когда он мог говорить более обидные вещи и при этом не чувствовать угрызений совести. Он скучает по времени, когда ничего не чувствовал. Он скучает по времени, когда был безразличен ко всему.
Но это, вероятно, ложь.
Телефон Исака вибрирует, и он подпрыгивает на стуле, его сердце мгновенно ускоряет ритм, потому что
«Что если это Эвен. Что если Эвен тоже не спит».
Но это не он. Это Мутта.
Почему Мутта присылает ему смс посреди ночи?
Мутта: Мы можем завтра встретиться? Это насчёт Эвена
Исак начинает паниковать, его мозг мгновенно цепляется за самый плохой сценарий развития событий. Должно быть, кто-то видел, как они целовались у Коллективета. При свете дня. Кто угодно мог их увидеть. Или ещё хуже. Возможно, кто-то видел, как они держались за руки в трамвае.
Блядь!
Теперь все знают. Все знают, и Исак вот-вот снова получит ужасные новости.
«Я люблю тебя». Наверное, кто-то слышал, как Эвен это сказал, и попросил Мутту сообщить Исаку, что Эвен совсем не имеет это в виду, что это тоже один из его «кинков», что Исака снова разыграли. Возможно, это был Арвид.
Мутта: Мы с парнями хотим извиниться перед Эвеном за то, что случилось на пляже. Мы повели себя как мудаки, и нам правда нужна твоя помощь. Если ты захочешь. Пожалуйста.
Облегчение накатывает на Исака. И он всегда считал себя человеком, который в состоянии концентрироваться сразу на нескольких вещах, но теперь он начинает в этом сомневаться. Потому что сейчас ему кажется, что мини-вариант панической атаки посреди кухни никогда не случался.
Он мгновенно отвечает «ОК», после чего чувствует себя невероятно неловко из-за того, как быстро он принял решение, из-за того, что даже не стал обдумывать это, хотя обычно он тщательно обдумывает абсолютно всё.
Друзья Эвена хотят помириться, и Исаку этого достаточно, чтобы сказать да. Он даже не колеблется. Наверное, Мутта думает, что он жалкий.
Мутта: спасибо, чувак. Пришлю тебе место встречи. Не говори Эвену пжл
Исак кладёт руки на стол и утыкается в них головой. Сон начинает овладевать его телом, но мысли продолжают крутиться в голове несмотря на усталость. Ему даже хочется, чтобы Эскиль снова вышел из комнаты и попытался выпытать у него информацию. Тогда, возможно, он избавился бы от пары мыслей. Возможно, он признался бы, о чём на самом деле думает, что действительно грызёт его изнутри. Возможно.
Он сказал, что он «любит»
меня.
Никто не «любит»
меня.
.
— Как дела? — нервно спрашивает Мутта. И его неловкость заставляет Исака немного расслабиться.
Здесь жарко, слишком жарко. Мутта сидит в майке, и Исак немного завидует. Ему бы очень хотелось снять куртку, в которую он сейчас одет. Но он пока не доверяет себе и своей коже, когда находится рядом с людьми. Обжечь Мутту в кофейне с утра пораньше не входит в список его дел на сегодня.
— Всё по-старому, — пожимает плечами Исак.
Мутта выглядит виноватым, нервно играет собственными пальцами, сидя на высоком табурете. Исаку даже хочется поддержать его, сказать, что, если уж на то пошло, он знает, что слова, произнесённые на пляже, были свидетельством настоящего беспокойства и дружбы. Но Исак не позволяет себе этого. Теперь он в выигрышном положении. Он хочет узнать больше о том, как Мутта планирует заслужить прощение Эвена.
— Когда я видел тебя в последний раз, ты меня назвал грёбаной задницей, — наконец говорит Мутта, нервно хихикнув.
— Не помню, чтобы употреблял именно эти слова, — бесстрастно тянет Исак. — Ты уверен?
— Ну, честно говоря, вполне возможно, что я чувствовал себя грёбаной задницей.
— Самоощущение — очень сильная вещь, — фыркает Исак, не изменяя своему обычному скучающему тону. У него были годы для того, чтобы довести до совершенства этот холодный, равнодушный взгляд, этот беспристрастный голос. Странно знать, что эта способность вернулась к нему. Ему кажется, будто Эвен и Эскиль лишили его некоторых наиболее важных тактик выживания.
— Прости.
— Тебе не передо мной нужно извиняться, — говорит Исак.
— Я знаю.
— Так в чём заключается план? Как мы собираемся заставить Эвена Бэк Насхайма снова принять тебя в ряды своей команды?
— Мы? — удивлённо повторяет Мутта.
— Я здесь не для того, чтобы слушать, как ты жалеешь себя. Ты явно позвал меня сюда, чтобы попросить помочь. Что мне нужно сделать? — Исак моргает, прикрывая веки и наигранно зевая. Да, он настолько невыносимый. — И, кстати, как долго Элиас и Микаэль собираются прятаться за той стеной? Я не буду торчать здесь целый день.
.
Они все смотрят на него со смесью вины и гордости. Должно быть, им кажется нелепым просить парня, который знает их лучшего друга всего ничего, помочь возродить их дружбу, длящуюся целую вечность.
Исак продолжает сидеть со скучающим видом, в то время как Элиас изо всех сил стискивает зубы. Исак даже испытывает искушение уверить его, что он не пытается украсть у них Эвена, что он не пришёл бы сюда, если бы планировал занять их место.
— В общем, мы подумали… — начинает Микаэль.
— О, серьёзно? Поздравляю, — перебивает его Исак, не в силах сдержаться.
— Ты ведёшь себя как мудак, — говорит Мутта.
— Справедливо, — Исак закатывает глаза. — Продолжай.
— Как я уже сказал, — вздыхает Микаэль, — мы думали о том, чтобы сделать что-то для Эвена.
— Грандиозно, парни, — снова перебивает Исак. — Мы здесь уже двадцать минут, а вы так и не сказали ничего конкретного.
— Исак… — вздыхает Мутта.
— Так. Ладно. Извиняюсь. Продолжай.
— Ты с Эвеном тоже так себя ведёшь? — раздражённо бормочет Микаэль.
— Вы собираетесь рассказать мне о вашем плане сегодня или как? Эскиль готовит суп на обед. Я не могу это пропустить…
— Да блин, — Элиас закатывает глаза, а Исак пытается скрыть улыбку. — Микаэль пытается сказать, что мы долго думали об этом, и мы хотим сделать что-то невероятно исключительное для воплощения исключительности, коим и является мистер Эвен Бэк Насхайм.
— Дайте угадаю. Вы хотите, чтобы я помог вам придумать, что же именно вы должны для него сделать, — задумчиво произносит Исак.
— Нет. — Мутта широко улыбается. — Нам просто нужно, чтобы ты его привёл.
— Привёл его? — презрительно усмехается Исак, понимая, что последует за этим. — Ваша восхитительная идея — устроить ему вечеринку? Серьёзно? Вы сейчас серьёзно?
— Не просто вечеринку, — вмешивается Микаэль.
— Хм?
— Самую шикарную вечеринку, — говорит Мутта.
— Во всём Осло! — добавляет Микаэль.
Исак хмурится, потом ставит локоть на стол и подпирает рукой подбородок.
— Простите, парни. Но если вы думаете, что дерьмо типа «Проекта X»** заставит Эвена перестать злиться, тогда мы могли бы просто…
— Боже, чувак, ты и правда невыносимый. Что стало с прикольным пацаном, который ездил с нами в коттедж? — театрально вздыхает Элиас.
— Прикольный пацан из коттеджа очень хочет узнать, о чём идёт речь, чтобы наконец пойти домой и поесть суп, так что…
— Прайд! — практически кричит Элиас, будто все его силы уходят на то, чтобы произнести это слово.
— Что? — недоумённо моргает Исак.
— Мы идём на парад в честь Прайда. Мы все. И нам нужно, чтобы ты привёл Эвена.
.
Это ужасная идея. Просто колоссальная ошибка.
— Тебе необязательно это делать, если тебе неловко, — прошептал ему Микаэль, когда они остались одни.
Заявление, от которого у Исака вспыхнули щёки, а грудь наполнилась стыдом и возмущением. Почему ему должно быть неловко? На что это намекает Микаэль? Разумеется, Исак в состоянии привести Эвена в центр города. Он в состоянии «привести его». Чёрт, он уже много раз «приводил» его раньше, без конца манипулируя, разыгрывая и обманывая по своему усмотрению. Почему Микаэль полагает, что Исаку может быть неловко осуществить такую обычную миссию? И почему он так на него смотрит? Будто ему неудобно даже просить Исака об этом.
Исак сказал да. Он не знает, почему сказал да. Но он посчитал, что его отказ подтвердит предполагаемый дискомфорт, который он должен испытывать, по мнению парней. Но Исаку не неловко, потому что в этом нет ничего, чтобы испытывать подобное чувство.
Так что он сказал да. Вот так просто.
«Конечно. Не вопрос. Я всё равно туда иду ради Эскиля».
Он соврал и сказал да. И теперь он об этом жалеет. Он жалеет и не может перестать об этом думать. Уже практически время ужинать, а он так и не может перестать думать об этом.
Что если Эвену будет неловко?
Блядь.
Исак так зациклился на собственной неловкости, что забыл подумать о том, что на самом деле важно: о чувствах Эвена. Как он будет себя чувствовать, когда его обманом заставят принять участие в самом большом и многолюдном событии года, чтобы облегчить вину друзей, так сильно ранивших его.
Что если Эвен не хочет идти на Прайд? Что если Эвен предпочёл бы откровенно поговорить со своими друзьями, вместо того чтобы быть вынужденным кричать и демонстрировать свою сексуальность ради людского развлечения? Что если Эвен возненавидит Исака за манипулирование? Исак намеренно не играл с ним уже долгое время. Эвен всё равно сказал бы те слова? Сказал бы…
В тот момент, когда Исак терзает себя, сидя за столом, Эвен появляется в дверях. Он просто входит в спальню, словно это его собственная комната — что, в общем-то, частично является правдой: его рисунки неуклюже прилеплены на стену, его мятые джинсы валяются на полу, его носки — в корзине для грязного белья, его зубная щётка и средства для волос — в ванной, его книги и ноутбук — на столе, его запах — на простынях.
Исак никогда не обращал внимания на то, как много теперь в его комнате
Эвена. И он бы свалил всю вину за это на него, если бы не сидел сейчас в одной из футболок Эвена. В футболке с «Челюстями».
Кажется, они оба подумали об этом, потому что Эвен мягко улыбается, увидев его, заставляя сердце Исака забиться быстрее.
— Эй, привет.
В последнее время Исак в полной мере осознаёт это. Своё сердце. Как быстро оно стучит. Как сильно оно бьётся, когда Эвен рядом.
«Ты делаешь это сейчас со мной. Это для тебя». Исак знает, что сердце Эвена не бьётся для него, как и его собственное не бьётся для Эвена. Но трудно найти другую причину, объясняющую сбитое дыхание, спутанные мысли, горящее сердце, стоит им просто встретиться взглядами.
Это просто нервы. Это из-за того, что он сказал. Из-за тех слов.
— И тебе привет, — небрежно отвечает Исак.
— Скучал по мне? — спрашивает Эвен с дразнящей улыбкой, прежде чем бросить рюкзак на пол и, словно ребёнок, плюхнуться на кровать Исака.
— Если ты ищешь вербального подтверждения, то дверь в комнату Эскиля налево по коридору.
— Мне хватит физического подтверждения.
Исак резко поднимает голову и наконец оборачивается, чтобы посмотреть ему в глаза, и Эвен широко улыбается.
— Как я уже сказал, дверь в комнату Эскиля налево по коридору, — отвечает Исак, стараясь не показать, как сильно взволнован этим, потом снова отворачивается к книге, которую держит в руках.
— Мы могли бы пообниматься? Для науки? Я тебя не видел почти двадцать четыре часа. Я знаю, что твой запас допамина исчерпался.
— С моим запасом допамина всё нормально, — говорит Исак тем же скучающим тоном.
— А с моим нет, — отвечает Эвен, поворачиваясь на бок и подпирая щёку рукой.
Исак снова оборачивается к нему, на этот раз с беспокойством.
Эвен встретился с кем-то из парней? У него был плохой день?
— Всё в порядке? — осторожно спрашивает Исак. — Что случилось? — добавляет он, не получив ответа.
Тогда Эвен, лежащий на своей половине кровати Исака, разводит руки, молча прося об объятиях. Он выглядит усталым, но довольным. Он выглядит
мягким. Невозможно описать это иначе. Его, прямо сейчас. В этих тёмных джинсах, белой футболке, с растрёпанными волосами, которые он не стриг уже какое-то время.
— Иди сюда? — спрашивает Эвен, словно предлагает Исаку выбор, словно у Исака есть возможность сказать нет.
Исак встаёт и робко подходит к собственной кровати, ощущая тяжесть в колене, когда встаёт им на матрас. Его лицо горит, и он старается не встречаться с напряжённым взглядом Эвена.
В какой-то момент ему кажется, что Эвен потянется к нему и схватит за талию, требуя скорее обнять его, потянет вниз и обхватит руками. Но он этого не делает. Эвен отодвигается чуть дальше, оставляя Исаку больше места в его собственной кровати, пока они не оказываются лицом к лицу, не касаясь друг друга.
— Что случилось? — с тревогой спрашивает Исак.
— Ничего, — практически шепчет Эвен, и улыбка по-прежнему играет на его губах, но теперь она едва различима.
— Что ты сегодня делал?
— Я… Хм. Я
ждал.
Исак не может сдержать вздох, рвущийся из груди. Эвен провёл день
в ожидании. «Я буду тебя ждать».
Эвен ждёт его. И Исак не понимает, как сказать ему, что он не знает, как уйти с платформы, как зайти в поезд, чтобы добраться до него. Он не знает.
— А ты? — мягко спрашивает Эвен шёпотом. — Что ты сегодня делал?
Я строил тайные планы. Я встречался с твоими друзьями у тебя за спиной. И я пытался не думать о тебе.
— Я дочитал книгу, — врёт Исак.
Эвен придвигается ближе, и Исак потрясён призрачным воспоминанием о губах Эвена на его собственных. Он помнит, как долго они целовались вчера. Всего лишь вчера. Какими долгими и отчаянными были их поцелуи. Как Эвен прижимал его к двери, как держал его лицо в руках, будто Исак — самое ценное, что есть в этом мире. Исак краснеет.
— Я скучал по тебе, — говорит Эвен, накрывая ладонью щёку Исака.
Исак практически мурлычет, впитывая прикосновение, опускает дрожащие веки. За окном пока не темно, потому что сейчас лето, но уже поздно. Если бы сейчас был февраль, Исак не волновался бы так, разрушая свои стены.
Исак не знает, как сказать вслух «я тоже скучал по твоим прикосновениям», поэтому он просто придвигается ближе к груди Эвена, пока они не оказываются в кольце рук друг друга. Они оба вздыхают, словно что-то только что щёлкнуло, что-то открылось внутри них.
Исак больше не чувствует тревоги, и беспокойства, и напряжения. Он ощущает лишь тепло.
Эвен был прав. Его запас допамина определённо исчерпался.
Они обнимаются.
Ради науки. По крайней мере в этом положении Эвен не может видеть, что глаза Исака закрыты.
— Что ты делаешь первого июля? — в какой-то момент Исак набирается смелости, чтобы задать этот вопрос. Их лица раскраснелись, а волосы в беспорядке.
— Это суббота, да? — бормочет Эвен, упираясь подбородком в макушку Исака.
— Да.
— Хм. Даже не знаю. А что? Хочешь чем-то заняться?
— Хочу пойти гулять по Грёнланну***.
— По Грёнланну? — удивлённо повторяет Эвен. — В следующую субботу? Разве там не…
— Парад в честь Прайда. Да, я знаю, — выпаливает Исак.
Эвен молчит. Он думает.
— Это… Это ради Эскиля, — продолжает Исак. — Я наговорил гадостей про Прайд, и я хочу извиниться, придя туда и поддержав его. Он будет на одном из этих грузовиков или платформ со своей компанией. Они будут танцевать и всё такое.
Эвен по-прежнему продолжает хранить молчание. Исак начинает паниковать.
— Ты можешь отказаться, — шепчет он.
— И позволить тебе пойти одному?
— Эскиль говорит, что я не обжигаю гомосексуалов. Так что это не будет проблемой, учитывая суть мероприятия, — коротко улыбнувшись, говорит Исак. Это шутка. Эвен улыбается в ответ. — И я могу притащить с собой Линн, — продолжает он.
— Да она наверняка будет танцевать вместе с Эскилем. Он, наверное, учит её хореографии в свободное время, и ей приходится это терпеть.
Исак смеётся, и это так приятно — смеяться, прижимаясь к чьей-то груди.
— Так ты пойдёшь со мной?
— Я пойду с тобой.
— Что если нас кто-нибудь увидит? — спрашивает Исак, потом понимает, что в определённой степени это вопрос самому себе.
— Ну, значит, нас кто-нибудь увидит.
Проваливаясь в глубокий сон, Исак чувствует, как Эвен прикасается губами к его лбу.
.
Исак просыпается от звука карандаша, движущегося по бумаге. Этот звук лихорадочный и быстрый, не такой, как если бы карандашом соединяли линии. Это звук того, как кто-то закрашивает пустое пространство рисунка.
Он открывает один глаз.
Эвен нависает над ним, сидя в кровати. Он подтянул колено к груди и положил на него альбом.
Эвен рисует.
— Что ты… — бормочет Исак, ещё не проснувшись до конца.
— Не двигайся, — перебивает Эвен, сосредоточенно нахмурив брови. — Мне нужна ещё одна минута.
— Какого чёрта?
— Я тебя рисую. Если ты начнёшь двигаться, я могу всё испортить.
Исак недоумённо моргает, но подчиняется. Он остаётся в том же положении — на боку, прижавшись щекой к подушке, сложив руки под подбородком — целую минуту. Он считает до шестидесяти, сфокусировав взгляд на случайном предмете на прикроватной тумбочке. Это пенал Эвена. Исак смотрит на него до тех пор, пока не запоминает все рисунки на его поверхности.
— Минута прошла, — бормочет Исак, стараясь разыграть недовольство, но на самом деле изо всех сил пытаясь не показать своего смущения.
— Вообще-то прошла минута и тридцать шесть секунд, — с улыбкой отвечает Эвен. — И да, я закончил уже какое-то время назад, мне просто хотелось посмотреть на тебя такого ещё немного.
Исак пихает его подушкой, на которой лежал, и хмурится, пока Эвен смеётся. Кто смеётся так рано утром?
— Блядь, сейчас шесть утра! И кто дал тебе право рисовать меня, пока я сплю? Ты осознаёшь, насколько это странно?
— У меня был выбор: либо рисовать, либо дрочить, — пожимает плечами Эвен. — Я взвесил все за и против и решил, что твоя реакция на то, что я тебя рисую, будет менее драматичной.
— Что с тобой не так! — Исак снова пихает его, но не может не улыбаться, заглушая собственный смех.
— Ну прости, что сон рядом с тобой заставляет меня чувствовать определённые вещи, Ис. Некоторые из нас очень даже гомосексуалы, понимаешь ли.
— Всё, хватит. Я больше тебе не позволю оставаться ночевать, — фыркает Исак, вылезая из кровати.
— Если тебя это утешит, я почти не спал, — пожимает плечами Эвен. — И, кстати, не расстраивайся, но мне пришлось принять холодный душ, потому что я был возбуждён, и я позаимствовал твои трусы.
— Что?! — Исак оборачивается к Эвену и буравит его взглядом, сгорая от стыда.
— Я их постираю и верну, обещаю.
— Блядь, ты что, не шутишь?!
— Ис, ты в последнее время много материшься. Я беспокоюсь за твой словарный запас, — дуется Эвен, по-прежнему держа альбом для рисования в руках.
— Я сейчас… — начинает Исак, одновременно рассерженный и смущённый, двигаясь к Эвену, чтобы оседлать его.
Эвен быстро отбрасывает альбом в сторону и хватает его за талию, его взгляд пронзительный, но собранный. Время замирает, и с губ Исака срывается вздох, когда он оказывается на коленях Эвена, того самого Эвена, чьё возбуждение по-прежнему актуально.
— Я забыл сказать, что холодный душ не помог, — говорит Эвен, и от звука его низкого голоса, кровь Исака мгновенно приливает к члену.
— Эвен…
Эвен притягивает его ближе, пока они не прижимаются друг к другу животами, потом поднимает брови, когда понимает, как быстро Исак завёлся. У него самоконтроль на уровне подростка в период созревания. Так и есть.
Он продолжает чувствовать смущение, он не в состоянии двигаться, потому что боится, что его импульсы возьмут верх над разумом, и он сделает что-то невероятно безрассудное, например, подастся бёдрами вперёд.
Эвен наклоняется к нему со знающей улыбкой и тем же пронзительным взглядом, и Исак задерживает дыхание.
Сейчас, блядь, шесть утра. Как можно быть настолько поражённым кем-то в шесть утра?
— Что-то мне подсказывает, что тебе тоже нужен холодный душ, — шепчет Эвен.
— Я…
Их лица так близко друг к другу, что они могли бы целоваться. Они могут. Они должны. Всегда так приятно, когда они это делают. Это совершенно выигрышная ситуация. Не нужно ничего усложнять.
Он вот-вот поцелует Эвена. Он вот-вот попросит Эвена поцеловать его. Он хочет этого, так почему бы и нет? Почему он не должен? Его мозг практически ощущает прилив допамина, который получит от соприкосновения их губ. Он хочет этого так сильно, что у него ломит кости.
— Мне нужно идти, — шепчет Эвен мгновение спустя, отнимая руки от талии Исака, и потеря этой опоры дезориентирует его. — У меня сегодня дела.
— Э-э-э… Да. Окей.
Исак практически спотыкается по пути в ванную, ноги подгибаются, а дыхание затруднено. Он не может даже наорать на Эвена, опасаясь, что его голос прозвучит выше, чем обычно.
Когда он возвращается в комнату, Эвена уже нет, но на подушке Исака лежит записка.
«Хорошего дня :)
PS: когда я в твоих трусах, мне кажется, что наши члены касаются друг друга целый день. Романтично».
________________________________________
Эв
Не смей НИКОГДА БОЛЬШЕ прикасаться к моему нижнему белью
И можешь сжечь то, что взял
Я уже переоделся
Не мог ходить в мокром :)
<3
________________________________________
Прочитав ответ Эвена, Исак стонет от раздражения, но также от неудовлетворения. Он пытается не думать об этом. Он пытается, но даже обычный образ, нарисованный фантазией, практически заставляет его закричать, уткнувшись в подушку.
Эвен стал гораздо более открыто заявлять о своих мыслях, желаниях и чувствах после случившегося у дверей Коллективета. Он больше не сдерживается. Он больше не фильтрует и не ограничивает себя. Он не
задумывается. Он просто говорит о том, что чувствует в данный момент.
Но его подколки ограничиваются словами. Он не выходит за рамки. Он всё время отстраняется, когда ситуация накаляется, прямо перед тем как Исак чувствует, что уже готов сдаться. Эвен подводит его к краю и уходит, оставляя в подвешенном состоянии.
Я буду тебя ждать.
Эвен ждёт. И Исак не осознавал, что ожидание стало синонимом этого новоприобретённого воздержания. Эвен дразнит его до бесконечности, но не доводит до пика. Он больше не прикасается к нему так, как того жаждет Исак. Он больше не целует его.
Исак заставляет Эвена ждать.
И Эвен заставляет его ждать в ответ.
