Рыжая собака на зеленой траве

      Осень в этом году выдалась сухая и холодная. Листва с деревьев облетела быстрее обычного, только трава оставалась зеленой и сочной. Глаза слепило яркое злое солнце, и все, что мог видеть Пердикка де Пенкорнэ, – это дорогу, листья, которые сильный ветер гонял по ней вместе с пылью, и глаза бродяги, который шел рядом, держась за стремя. Пенкорнэ поправил шляпу и, поймав его взгляд, произнес:             – Пряжка-то с настоящим брильянтом, друг мой. Мой отец отвалил за нее кучу денег!             – О, – только и ответил его спутник. В его взгляде не было того восхищения, на которое Пенкорнэ рассчитывал, поэтому он обиженно замолчал.       Что за человек был его попутчик, Пенкорнэ еще не разобрал. Он был молод, не старше самого Пенкорнэ, в обносках, но с тяжелой и длинной шпагой на боку, из кармана у него торчала колода потрепанных игральных карт, которые, видимо, и составляли все его имущество. Старый Люсьен ворчал, что не стоило брать в попутчики такую темную личность.             – Да этот прохвост обчистит нас на первом постоялом дворе, ваша милость! А денег вашего батюшки и так хватило в обрез на то, чтобы собрать вас в Париж. Дальше придется нам самим крутиться.       Это Пенкорнэ понимал и сам, но уже то, что он отправляется в столицу на королевскую службу наполняло его сердце гордостью и желанием оказывать покровительство, словно он был самим герцогом Эперноном, поэтому он и разрешил бродяге идти с ними по дороге, ведущей к Ангулему.       Пенкорнэ прикрыл глаза, чтобы солнце не слепило, и постарался представить себя придворным вельможей: деньги без счета, красивая и знатная любовница, да что там – три любовницы! – и пряжка на шляпу с бриллиантом покрупнее, а еще конь андалузской породы – норовистый и быстрый, всеобщая зависть и поклонение. А что? С его талантами и умом он быстро продвинется по службе. Не зря же герцог вызвал его в Париж? Пенкорнэ приходились Луаньякам очень дальней родней, видимо, этим фактом Пердикка и был обязан своей удаче.             – А вы, сударь, куда направляетесь? – спросил он бродягу.             – В Ангулем, – бродяга был гасконцем, как и сам Пенкорнэ, и акцент его был просто ужасен. Пердикка начал работать над произношением еще дома: явиться ко двору, щеголяя провинциальным говором, казалось ему совершенно недопустимым. Вот, говорят, герцог Эпернон совсем от него избавился.             – А-а… – в голосе Пенкорнэ смешались досада и пренебрежение. – Ангулем. Да. Небольшой городок.             – Мне так не кажется, сударь, город велик и хорошо укреплен.             – Тут не поспоришь, но по сравнению с Парижем Ангулем – жалкая деревушка!             – А вы что же, сударь, бывали в Париже?             – Я? Конечно! Много раз! Прекрасный город, доложу я вам! Какие там высокие церкви, улицы, по которым свободно могут разъехаться две телеги, представляете?! А что за женщины! Самые прекрасные и доступные красавицы живут в Париже, вы знали об этом?       Бродяга был по-прежнему безмятежен.             – Между прочим, – продолжил Пенкорнэ, которого равнодушие попутчика весьма уязвляло, – сейчас я опять направляюсь в столицу. Мой близкий родич и друг его светлость герцог д’Эпернон вызвал меня в Париж по срочному делу.       Он поправил щегольскую перчатку из тонкой кожи с вышивкой. Галантерейщик уверял, что в Париже перчатки горчичного цвета – последний писк моды. Старый слуга только украдкой хмыкнул в усы. Молодой господин был горазд чесать языком и в этом искусстве превзошел всех кумушек их округи. Врал он всегда вдохновенно, но не изысканно, так что многие из тех, кто поумнее, ловили его на лжи. А еще чаще юный Пенкорнэ выбалтывал то, чего говорить совсем не следовало, и Люсьен немного сомневался, что эти качества помогут барчуку сделать карьеру в Париже.             – Так вы на службе у Эпернона?             – Сударь, – Пенкорнэ нахмурился, – сдается мне, вы произнесли это имя без должного почтения! Бродяга пожал плечами.             – Господин, которому я служу, является господином и для герцога, значит, мы равны, и я не обязан оказывать ему почтения больше, чем он заслуживает! Пенкорнэ поднял светлые брови и округлил глаза.             – Вы говорите о…             – Прошу вас, больше ни слова, – надменно продолжил бродяга. – Персона, которой я служу, занимает слишком высокое положение, чтобы упоминать ее вслух.             – Понимаю…             – Бывали ли вы в Лувре, сударь?             – Нет, но…             – О, когда его величе… мой господин принимал меня там в последний раз…             – Вас?             – Ваше удивление кажется мне оскорбительным, сударь!             – Но, простите, ваш вид никак не выдает в вас придворного человека…             – Это обманчивое впечатление, я на секретном задании и в детали не могу вас посвятить, но уверяю, дело это государственной важности. Пенкорнэ, разинув рот, смотрел на попутчика, его фигура сразу показалась ему значительной, а вид – загадочным. «Эге, – подумал Люсьен, – похоже, эти два болтуна друг друга стоят! Непросто им будет друг дружку переврать».             – Смотрите-ка! Ваша собака возвращается! – воскликнул бродяга. – Опять с добычей!       Он отпустил стремя Пенкорнэ и потрепал Дафну по загривку.             – Ты хорошая девочка! Кто добыл кролика? Это Дафна!       Он швырнул тушку Люсьену, вторую за утро.             – На следующем постоялом дворе я велю приготовить их с укропом и сметаной, – довольно улыбнулся Люсьен.             – Какая все-таки замечательная собака! – бродяга все чесал Дафну за ушами, словно не мог оторвать от нее рук. Дафна была ярко-рыжая, с острыми ушами и лохматым хвостом. По чести сказать, беспородная собачонка, но отличная охотница, видно, в роду у нее были борзые. Дафна облизала почерневшие от грязи руки бродяги и обежала вокруг. Она сразу понравились друг другу.             – Если бы у меня была такая собака…– мечтательно сказал бродяга. Люсьен нахмурился – прохвост явно положил на Дафну глаз.             – Если хотите, я могу вам ее уступить… Недорого, – бросил Пенкорнэ, – за пару экю!             – Но, барин, собачка-то нам в путешествии еще пригодится, – с укором сказал Люсьен. – Да и матушка ваша покойная ее очень любила…       Пердикка пожал плечами:             – Мы в состоянии заплатить за обед в трактире, и мне надоели эти вечные кролики! А моя мать могла бы дать собаке более подходящее имя. Дафна! Это имечко для левретки!             – А мне эта собака очень пришлась по сердцу, – заметил бродяга, – и к тому же такой спутник очень пригодился бы мне для выполнения моей… кхм... секретной миссии.             – Тогда по рукам, сударь! Два экю – и она ваша! Это очень хорошая собака, клянусь, вы не пожалеете!       Бродяга вдруг сник и отвел глаза.             – Дело в том, сударь, что сейчас у меня нет двух экю.             – Вот как, сударь? – Пенкорнэ победительно посмотрел на своего попутчика. – Неужто ваш господин не дал вам средств на вашу секретную миссию?       Старый Люсьен хмыкнул и тоже вопросительно посмотрел на бродягу. Ему было даже интересно, как он теперь вывернется.             – Уверяю вас, сударь, что денег мне было выдано предостаточно – целых две тысячи экю, но все они ушли на нужды государства, к тому же мой путь был долог, и я, поверьте, подвергался не раз опасности, поэтому деньги – пустяк! Король вознаградит меня сто крат щедрее, когда узнает о том, что я для него сделал!             – Но что же вы для него сделали?! – хором воскликнули Пенкорнэ и Люсьен.             – А это, господа, государственная тайна, и я не могу вам сказать под страхом смерти… Причем вашей. Мне просто придется вас убить, вы же понимаете?             – Конечно! – поспешно сказал Пенкорнэ. – Мы понимаем, государственное дело, чего ж тут не понять? Тайны, опасности. Но как жаль, сударь, что у вас сейчас нет двух экю, правда?             – Да, очень жаль, – ответил бродяга, с тоской глядя на Дафну, ярким рыжим пятном скачущую по обочине дороги. Виляя хвостом, она иногда подбегала к бродяге и тыкалась лбом в ладонь, прося ласки.       Пенкорнэ очень огорчило то, что его собака так быстро признала в бродяге своего человека. Раньше за ней такого не водилось. С досады он и заломил за нее такую непомерную цену, хотя, по правде сказать, тащить ее в Париж Пенкорнэ совсем не хотел. Все вельможи в столице, наверное, держали целые своры породистых гончих, они будут смеяться над этим рыжим недоразумением и над Пенкорнэ заодно, а он вовсе не хотел стать посмешищем, над ним достаточно смеялись дома. В Париже Пердикка мечтал начать новую жизнь – без насмешек, шуточек и подначек соседей. Он заставит окружающих уважать себя! Совершит что-нибудь героическое! Спасет королеву или какую-нибудь герцогиню, та, конечно, влюбится в него без памяти, тогда подарки и высокие должности посыплются на его голову, как из рога изобилия. Из этих сладких грез Пенкорнэ вырвал резкий голос бродяги.             – Сударь, а если достану два экю, можно считать, что мы договорились?             – Что? Ах, да! Конечно, Пенкорнэ слов на ветер на бросают!             – Отлично! – улыбнулся бродяга.       Он присел на корточки, и Дафна, поставив лапы ему на плечи, принялась вылизывать его лицо, а он все приговаривал:             – Хорошая собака! Какая хорошая собака! Дафна, ты ведь хочешь пойти со мной? Мы славно заживем вместе. Ты и я.             – Между прочим, сударь, мы кормим ее только отборной говядиной, поэтому она такая гладкая.             – Не волнуйтесь, у нее будет все самое лучшее, уж собаку-то я прокормлю. К тому же его величество король много рассказывал мне о том, как псари ухаживают за его гончими. У него их великое множество. Одну такую собаку он подарил мне. Великолепный пес! Ужасно породистый!             – А что же вы тогда не взяли его с собой, вашего пса?             – Так… А он уже давно умер, это было много лет назад, состарился и умер, бедняга, мы с его величеством были безутешны! Он тоже очень любил моего пса.       Весь этот долгий день Пердикка де Пенкорнэ и его слуга Люсьен провели, слушая рассказы их попутчика. Они узнали о том, какой дом у него в Париже, на какой лошади его любовница (настоящая принцесса, между прочим) поехала на охоту и чуть не сломала себе шею. Сколько шляп и плащей в гардеробе у бродяги, и каким франтом он щеголяет по Парижу, когда не выполняет для короля очень важных и очень секретных заданий. В конце концов, Люсьен устал и задремал, во сне он видел кролика в сметане с укропом, а Дафна сидела под столом и выпрашивала кусочек.       Юный же Пенкорнэ совсем пал духом, он хотел сразить болтливого гасконца наповал чем-то уж совсем сногсшибательным, но фантазия вдруг покинула его, и ничего интереснее, чем двухголовый теленок, виденный им на последней ярмарке, в голову не шло. Поэтому Пенкорнэ хмуро молчал, слушая излияния хвастливого оборванца и мечтал, чтобы этот день поскорее закончился.       Вечером им пришлось остановиться в небольшой деревеньке в двух днях пути от Ангулема. Постоялый двор под изысканным названием «Приют путника» был почти пуст. Пока Люсьен договаривался с хозяином о комнате, Пенкорнэ, подкрутив едва пробивающийся ус, огляделся в поисках достойной компании. В дальнем углу сидели какие-то купцы. Такие мужланы не могли претендовать на его общество, а вот четверо вооруженных господ в центре зала ему понравились – сразу видно, люди благородные! Пердикка поправил шляпу, подошел и отвесил самый изысканный поклон, на который был способен:             – Пердикка де Пенкорнэ к вашим услугам, господа! Позволите присоединиться к вам? Вы кажетесь мне людьми благородными и способными поддержать утонченную беседу на фоне этого мужичья!       Господа что-то невнятно хмыкнули и окинули Пенкорнэ одинаковыми цепкими взглядами, но подвинулись.             – Это честь для нас – разделить трапезу с таким достойным дворянином, – ответил за всех самый старший с роскошными сивыми усами. Пердикка искренне пожалел, что у него самого пока такие не растут.             – Вы, видно, держите путь в Ангулем, месье де Пенкорнэ?             – Ах, нет! Гораздо дальше, в Париж!             – Что ж, давайте выпьем за ваше путешествие, путь-то неблизкий!       Перед Пенкорнэ появился стакан, полный вина, который он выпил залпом. Вино было кисловатым, но очень крепким. Через четверть часа и еще один стакан вина Пенкорнэ уже рассказал новым знакомым, что лично вызван в Париж Эперноном, а также является лучшим другом и родней знаменитому капитану Луаньяку. Бродяга, подсевший к купцам и, видно, очень веселивший их своими рассказами, бросал на Пенкорнэ какие-то странные взгляды, но было видно, что это он от зависти, и Пердикка демонстративно от него отвернулся.             – Ваша фамилия кажется мне знакомой, сударь, – задумчиво произнес пожилой дворянин с пышными усами. – Не сын ли вы того Пенкорнэ, что командует одним из полков короля Наваррского?             – Нет, это мой дядя! Он, знаете ли, гугенот, и никто в семье не может ничего с этим поделать…       Пердикка хотел было продолжать, но тут за его спиной возник Люсьен, самым невежливым образом поднявший его на ноги.             – Барин, комната готова, ужин стынет, пожал-те! – и слуга настойчиво подтолкнул его к лестнице.       Пенкорнэ хотел было возмутиться, но Люсьен посмотрел на него тем самым своим взглядом, что в детстве неминуемо обещал розги. И взгляд этот против его воли все еще действовал.             – Прошу меня извинить, господа! – пробормотал Пенкорнэ и полез в кошелек. – Все вино за мой счет! Очень приятно было познакомиться! Очень!       Он положил на стол золотой и, покачиваясь, стал подниматься по лестнице. Люсьен бросил на господ за столом испепеляющий взгляд и поднялся вслед за господином.             – Вечно вы свяжетесь со всякой швалью! То бродягу этого привадили, то каким-то разбойникам золотой отдали! А ведь они у нас не без счета, золотые-то! – ворчал Люсьен, стягивая с Пердикки сапоги. Того мутило от выпитого вина, и все плыло перед глазами. Проглотив пару кусков крольчатины, он упал на кровать и провалился в сон.       Как часто бывает, если перепить дурного вина за ужином, Пенкорнэ проснулся среди ночи от того, что его тошнило. У его пробуждения, правда, была и еще одна причина: снизу раздавались крики и шум драки. Дафна уткнула острую морду в лапы и настороженно шевелила ушами. Люсьен заворочался на своем тюфяке и тоже проснулся.             – Что же это деется, барин?             – Похоже, кого-то бьют.       Крики усилились и комком выкатились на улицу.             – Бей шулера! – орал кто-то густым басом, ему подвывало несколько голосов потоньше, затем раздался звук нескольких ударов, кто-то как будто хорошенько получил палкой по спине. Люсьен и Пердикка бросились к окну.       На месте потасовки мало что можно было разобрать в темноте, но в свете брошенных на землю факелов Люсьен успел заметить, как их бывший попутчик удирает со всех ног от дородного купца, с которым выпивал вечером. Купец держался за поясницу и явно отставал, догнать мошенника у него не было никаких шансов.             – А я вам говорил, хозяин, что этот приблуда доведет до беды. А вы еще хотели отдать ему нашу Дафну. Сразу ж видно, что разбойник и враль, каких мало. Хорошо еще, что хозяин не понял, что он с нами заявился, а то еще бы заставил за него платить. Эти трактирщики такие шельмы… Клейма ставить негде.       Под это ворчание Пенкорнэ погрузился в тревожный неглубокий сон и проворочался в кровати до самого утра. Они выехали на рассвете, надо было поспеть в Ангулем уже завтра. До срока, назначенного Эперноном, времени было достаточно, но отец поручил Пенкорнэ навестить тетку, и этот визит мог затянуться.       Утро выдалось очень холодным, слабые солнечные лучи только-только начали разгонять ночной туман. На обочине Пенкорнэ и Люсьен увидели бродягу. Он спал, свернувшись клубком и натянув ворот потертой зеленой куртки на одно ухо. К себе он прижимал толстую ореховую трость – видно, единственный его трофей после бурной ночи. Дафна обнюхала и облизала его лицо, но он не проснулся.             – У-у, проходимец, – проворчал Люсьен. – Поехали скорее, ваша милость, а не то опять привяжется, а нам поспешать надо, а не его вранье слушать.       Пенкорнэ пришпорил коня, его мысли были уже в Париже, а бродяга и его россказни остались далеко позади. Только рыжая собака на минуту замерла на дороге и, навострив уши, некоторое время смотрела на спящего гасконца. Потом она поспешила прочь и почти сразу же исчезла в утреннем тумане.

***

      Гасконец проснулся от боли в ноге. Вчера его здорово отделали, но он тоже в накладе не остался. К несчастью, удирая от разъяренных купцов, он выронил карты, а ведь они кормили его все это время. Конечно, не видать ему Дафны, как своих ушей, да и ее хозяина теперь нипочем не догнать. Гасконец вздохнул и с тихим стоном встал. Хорошо хоть, ореховую палку он отбил. Опираясь на нее, он медленно зашагал по дороге. К середине дня он разомнет ногу, и боль поутихнет до вечера, а там уж он что-нибудь придумает. Не в первый раз. И не в таких переделках бывал гасконец и всегда выходил сухим из воды, а иногда и с прибылью.       Примерно к пяти часам пополудни бродяга поднялся на высокий холм, его ожидания, что нога как-нибудь расходится сама собой, не оправдались. Он устал и тяжело опирался на палку. То, что было видно с холма, ему не понравилось, и он почти что кубарем скатился вниз, позабыв о ноге и вообще обо всем на свете. Зоркие глаза не подвели. На суку раскидистого дуба у дороги висело два голых тела – молодой Пенкорнэ и старый Люсьен. Трава вокруг была истоптана и залита кровью, повесили их еще живыми, гасконец на своем коротком веку повидал немало мертвецов и в таких делах разбирался. Отбросив палку, он заметался вокруг дуба – в душе его вдруг вспыхнула безумная надежда.             – Дафна! Ко мне! Девочка! Ко мне!       Он нашел ее неподалеку. Гасконец опустился перед собакой на колени и погладил по мохнатому боку. Дафна защищала хозяев и умерла вместе с ними. Он закрыл глаза, но под веками все равно четко отпечаталась рыжая собака на зеленой траве. Кинжалом он снял дерн и вырыл неглубокую могилку. Людей найдут и похоронят. Но кому нужна мертвая собака? Его мертвая собака. Он ведь выиграл эти чертовы два экю! И если бы глазастый купец не заметил, как он прятал карту в рукаве... У него была хотя бы Дафна... Самая лучшая собака на свете.       Уложив дерн на место, он поднялся и вернулся к покойникам. На Пенкорнэ из всей одежды осталась почему-то только одна перчатка. Вышитый край завернулся, и гасконец увидел клочок какой-то бумаги. Он осторожно снял ее с уже начавшей коченеть руки и вынул карточку. На ней значилось: «Пердикка де Пенкорнэ, 26 октября 1585, ровно в полдень. Ворота Сент-Антуан».       Некоторые время гасконец, сощурив светлые глаза, смотрел на пустую дорогу и о чем-то раздумывал, потом решительно натянул перчатку Пенкорнэ, сунул в нее карточку и, перехватив поудобнее толстую ореховую трость, зашагал по дороге. Ему предстояло идти всю ночь и очень торопиться, чтобы поспеть к указанному сроку. Париж? Почему бы, черт возьми, и нет? Чтобы хоть как-то поднять себе настроение, он запел:             Margaridetto mas amours             Ecoutats la cansounetto,             Margaridetto mas amours             Fayto per bous!             Soun pas qu’un petit coumpagnoun             Paore seignirot de bilatge?             Mes boli demoure toutjoun             Dedins bostre reayal serbatge. 1 ____________________ 1. Маргарита, моя любовь, / Послушайте эту песню/Маргарита, моя любовь/ Послушайте эту песню, /Cочиненную для вас! //Я только маленький компаньон, / Бедный деревенский сеньор, /Но я всегда хотел бы оставаться/На вашей королевской службе. Старинная гасконская песня, по легенде посвященная Маргарите Валуа, приведена по: Элиан Вьенно. Маргарита Валуа. История Женщины. История Мифа. СПБ 2012