* * *
— Эта пакость не будет сидеть с нами за столом! — категорически заявил я, когда мы приступили к вечерней трапезе. — Я, кажется, ясно объяснил вам обеим. Выбросить её надо вообще. Элиза мягко попросила Нику унести куклу, но, конечно, наша маленькая рыжая бестия всегда всё делала по-своему, а на этот раз так и вовсе включила принципиальность. — Глумина будет кушать с нами! — возопила Ника самым категорическим образом. — Как-как ты её назвала? — изумился я. — ГЛУМИНА? Что же это за имя такое! Чёртова кукла же! — Не ругайся, милый, — заметила Элиза. — Глумина! — восклицал я, упиваясь этим дьявольским звучанием. — Я не придумывала, — пропищала Ника. — Так её зовут. Я медленно перевёл взгляд на Элизу. — Только не говори мне, что у нашей крошки завёлся невидимый друг. Это первый признак параноидальной шизофрении. — Но это так типично для детей, — заметила жена. Я задумался. Похоже, Глумине придётся покинуть наш дом в самое ближайшее время.* * *
Как и ни старался, но в первую неделю так и не нашёл подходящего случая, чтобы незаметно забрать чёртову куклу у дочки и отнести в мусорный бак, — Ника не расставалась со своей «подругой» ни на миг. Я просил Элизу помочь мне, та соглашалась, но, похоже, ожидала от меня смирения, ведь Ника очень расстроится, если кукла вдруг пропадёт. Честно говоря, дело было не в нашей дочери, — конечно же, для её возраста всё было в рамках нормы, — а в непонятном беспокойстве, которое охватило с меня с того самого мига, едва я увидел уродливую и жуткую физиономию чёртовой куклы… 27-го мая был день рождения Элизы и праздник обещал быть бурным — у Элизы всегда было много друзей, и я подумал, что в этой сумятице кукла с дьявольской физиономией может потеряться. Бог весть, кто-то позарился на такую-то дрянь, мало ли фетишистов. Тем более, некоторые друзья Элизы были, мягко говоря, странными, кое-кому я бы и руки не подал. Тем временем Ника в буквальном смысле была неразлучна со своей неживой — неживой ли? — подружкой. Они вместе спали, вместе ели, вместе плескались в ванне. Они даже в школу ходили вместе. Всё обходилось пока без приключений, но порой, когда мы сидели за столом, у меня возникало чувство, будто бы Глумина пристально и крайне враждебно рассматривает меня… А ещё у меня начались мучительные головные боли — настолько тяжёлые, что возникало впечатление, будто мне в затылок вкручивают дрель. Эти приступы начинались внезапно, всегда локализовались в одной определённой точке и, после недолгой острой фазы, переходили в мучительную тупую и ноющую боль, которая не проходила часами. Для меня это было довольно интересно, поскольку я никогда доселе не испытывал проблем со здоровьем — мой организм был в полнейшей норме. Я посетил доктора, прошёл все нужные процедуры обследования, но, как и следовало ожидать, признаков органического поражения у меня не было. Тем временем, ежедневная головная боль стала препятствовать моей работе. Начались проблемы со сном. Я понимал прекрасно, что говорить жене нечто вроде: «Знаешь, мне кажется, кукла, ну, инвольтирует меня. Ну, что-то типа того», — это значит услышать её чудесный смех и, может быть даже, урвать поцелуйчик, но конструктивности от бесед подобного рода ожидать не приходилось. Я до сих пор даже не заикнулся об этом. В конце концов, мрачно рассуждал я, у них появится возможность оценить то злорадство, с каким Глумина будет рассматривать моё тело, лежащее в гробу… Да чёрт же её дери!* * *
В день рождения Элизы я наблюдал всю эту ораву странных фриков, которые были её друзьями. Подружек было меньше, ибо Элиза был красива и на её фоне почти каждая выглядела довольно потасканной и дешёвой. Настроение было всё же хорошее и я, наверно, даже пару раз улыбнулся или, скорее, мрачно ухмыльнулся, но в целом чувствовал себя неплохо. Голова в этот день не болела, а о чёртовой кукле я даже и не думал. Ближе к вечеру, пока все эти чудаки веселились, я решил всё же провернуть свой план и избавиться от куклы. Предположим, один из фриков Элизы позарился на неё и наглым образом прихватил с собою. Причём Элизе будет очень трудно доказать, что это категорически невозможно. Конечно же, бедняжке Нике я скажу, что куклу вернут. «Помнишь того дядю со смешным розовым гребешком на голове? Так вот он взял куклу поиграть пару дней» — «Но он её вернёт, папа?» — «Ну конечно же вернёт! Немножко поиграет и вернёт». Потом можно будет сказать, что дядю задавила машина, — нет, лучше всё-таки каток, — и кукла отправилась в свой куклиный рай, да прибудет с ней Сила. В общем, что-нибудь придумаю! Ободрённый этим планом, я поднялся на второй этаж и тихо подошёл к двери дочери. Обычно в это время она уже укладывалась спать. При своём норове, она была весьма дисциплинированной девочкой. Едва я коснулся дверной ручки, как тотчас замер — Ника тихо говорила что-то. Я затаил дыхание и прислушался. — Может быть, — шептала Ника, — он вовсе и не плохой… Ты думаешь?.. Он никогда не бил маму… Да, он злой, плохой… Он хочет тебя убить… Он хочет нас всех убить… Странно, что я не слышал ни слова в ответ, но создавалось впечатление диалога. Отпрянув от двери, я столкнулся с Элизой. Я прижал её к стене и довольно напористо приказал: — Забери куклу у дочери. Давай просто избавимся от неё. Элиза должна была понять, но, кажется, была слишком пьяна. Надо было бы дать ей пару оплеух, но я, вероятно, не смогу…* * *
Прошло две недели и всё чаще я стал замечать, что в доме происходит нечто неладное. Как будто орудует здесь кто-то посторонний, живёт своей жизнью… У меня довольно хорошая зрительная память и я совершенно точно могу сказать, что на протяжении многих лет не замечал некой собственной жизни у вещей, которую стал замечать теперь. Ежедневно у меня складывалось впечатление, будто книги и шкафы, бельё и занавески несколько меняют своё положение — не настолько, чтобы сказать определённо, но в достаточной мере, чтобы это заметилось фонографической памятью. Некоторые вещи я подолгу не мог найти, хотя точно знал, что они должны быть в определённом месте. Так, например, я несколько часов искал свою любимую ложку, но она будто исчезла. Я перерыл всё, заставил Элизу и Нику помочь мне, но так и не нашёл. Однако на следующий день ложка была там, где обычно, будто кто-то взял её сначала, а потом положил обратно. Естественно, ни жена, ни дочь подобным баловаться бы не стали, но тогда кто?.. И кукла, конечно же кукла с её чёртовым зловещим взглядом. Она наблюдала за мной, проводя свои чудовищные опыты. Она бурила мою голову, чтобы добраться до чего-то, что было нужно ей. Она воровала мои любимые вещи, чтобы осквернить их своим проклятьем. Она шаталась везде по дому — и не видеть этого было невозможно… Наконец, у меня произошёл срыв, и в один из вечеров я вскочил из-за стола, схватил куклу и бросится к окну, чтобы просто выбросить её, но Элиза и Ника вцепились в меня так и заверещали столь истошно, будто я собирался убить их любимую собачку. Боже мой… Наконец, я сдался. Я признал, что кукла, эта чёртова кукла установила свои порядки в доме, и я тут вроде как посторонний и лучше бы мне вообще убраться… Как ни удивительно, но головная боль с тех пор прошла. Как будто в мой мозг напрямую была вложена мысль о том, что Глумине-то уж виднее, как и что должно быть, ей в конце концов триста лет… Да, ей триста лет, этой кукле. Кто создал её, я не знаю. Какой-нибудь колдун, вероятно. У куклы ярко выраженные ближневосточные черты, поэтому она могла попасть в нашу страну из далёких земель. А быть может, она путешествует сама, кочуя из семьи в семью, где её почитают и чьи прихоти исполняют. Вот так и с нами было. Мы молились на Глумину, воссадив её на специальный алтарь покрытый красным бархатом. Она ж сидела царственно на нефритовом троне и смотрела на нас с требовательным, но снисходительным взглядом. А когда за окном всходила кроваво-красная Луна, мы приносили жертвы ей, протягивая наши окровавленные руки… И если однажды в вашем доме появится эта кукла, молитесь ей так: — ХЛУНКУНБАО — КУЗУЛДУК — ШРАГИМАН БЕХБЕЛЬЗЕ — ЗИДУК И тогда процесс фругимации пройдёт быстрее. Что такое фругимация? О, вы это поймёте сами!..