Следуй за солнцем

В конференц-зале главного корпуса набилось народу, как автомобилей в пробке на Заревом шоссе, и Робер вышел, не чувствуя себя нужным там, внутри. Голова всё ещё гудела от шума множества голосов, а перед глазами застыл и никак не хотел уходить образ Альдо у доски. Куда подевался тот солнечный парень, с которым они познакомились столько лет назад, ещё в провинции? Что с ним стало? И почему он, Робер, пропустил этот момент? Заниматься самобичеванием можно было бесконечно, но, кажется, всё кончилось. Успевший досадить всем магистрант заканчивает обучение, совсем скоро его здесь не будет. Эпинэ хотелось верить, что на этом Альдо угомонится и со своими «неофициальными знакомыми», как называла их Марианна, однако в этом стоило убедиться самому. Сделав несколько шагов к лестнице, Робер заметил, что в рекреации у окна стояла группа преподавателей и деканов, видимо, тоже не вместившихся в совещательный кабинет. Компания, правда, подобралась престранная… К чему бы это?  — Господин Эпинэ, — церемонно окликнул его Райнштайнер, — не желаете присоединиться? Мы обсуждаем финансы и вспоминаем господ чиновников.  — Кости им перемываем, вот что, — перевела на человеческий Матильда. Что она здесь забыла? Роберу хотелось бы поговорить об Альдо хоть с кем-то, кто его не ненавидит, поэтому он остался и подошёл. — По-моему, эти ваши чинуши яйца выеденного не стоят, а мы тут заседание устроили.  — Любой человеческий поступок заслуживает внимания, госпожа Матильда, — пожал плечами Рокэ. Он сидел на подоконнике как будто в стороне, но было ясно, что на самом деле — в центре. Странная компания и странные слова!  — С каких это пор ты проповедуешь гуманизм? — хмыкнул Марсель, не расставшийся с собакой даже на импровизированном совещании. — Кстати, что там ваши математики, Ойген? Робер ещё раз выслушал сокращённое повествование о защите первокурсников и искренне порадовался за Дикона, но всё равно ситуация не давала ему покоя. Зачем здесь, например, кузина? Катари снова держалась Матильды и с неподдельной теплотой слушала о победах молодых студентов. А зачем Райнштайнер? Вейзель тоже не очень к месту… Хотя стоп. Все присутствующие, включая него, рядовые преподаватели или деканы с самых разных факультетов, общая цель в виде обсуждения финансов вполне объяснима. Если пересмотреть эту ситуацию, выделяется не кто-нибудь из учителей, а проректор Алва. А проректор Алва просто так не выделяется… «Я становлюсь параноиком, — вздохнул Эпинэ. — Просто компания людей собралась поговорить, а я ищу двойные смыслы…»  — …с вашей женой, профессор, — щебетала кузина, обращаясь к Вейзелю. — Такая большая и дружная семья!  — Очень рад, что вы так думаете, — отозвался историк, о чьих тёплых чувствах к жене все были прекрасно осведомлены. — И я бы с радостью вас покинул и отправился домой, если бы не предмет разговора.  — А что о нём разговаривать? Никто из нас не Дорак и не Манрик, — подсказал Алва. — Так что задерживаться на работе из-за нашей скромной компании в каком-то смысле, гм, грешно. По-прежнему не вмешиваясь в непонятную беседу, Робер проводил взглядом Вейзеля. Он уходит, потому что любит проводить время с семьёй или потому что является деканом Альдо? А может, перестать загоняться и искать подвох?  — Восхитительная преданность семейству, — вежливо поддержал беседу Валме. Робер скосил глаза на Готти и окончательно сошёл с ума. Если питомец и вправду отражает настроение хозяина, то неподвижный хвост и прижатые уши пса ничего хорошего не сулили. Интересно, Марселю тоже просто кажется или он в курсе, что здесь происходит на самом деле?  — Это заслуживает уважения, — заметил Райнштайнер. — И внимания тоже, как вы заметили, господин проректор.  — Внимание, в отличие от уважения, можно истолковать не просто по-другому, а даже превратно, — как-то монотонно отозвался проректор, не глядя на собеседника. — Если под вторым обычно подразумевается положительное отношение к человеку или к его действиям, то первая категория весьма и весьма размыта. Что за лекция по психологии? Кто не так давно жаловался на психолога-Штанцлера, не Алва ли? Роберу хотелось махнуть на это рукой и уйти, но ему всё ещё нужна Матильда.  — Вы имеете в виду повышенное внимание к чему-либо? — педантично уточнил Ойген. Проклятье, если Рокэ хочет вывести разговор на что-то конкретное, то собеседника он выбрал более чем правильно. И свидетелей! Никто не пропустит ни слова…  — В том числе. Или даже в первую очередь. Господа чиновники очень напоминают мне одну вещь, к сожалению, не могу вспомнить, какую именно… — Врёшь, не уйдёшь! Всё ты помнишь, хотелось сказать Роберу, но язык будто замёрз. Почему он всё ещё здесь, надо забрать Матильду и уходить… — Слишком уж они зациклены на идее собственного превосходства. Можно даже сказать, избранности.  — Иногда должность портит человека, — как ни в чем не бывало, поддерживал беседу математик. — Вы правы, мне тоже показалось, что некоторым из них не помешало бы чуть меньше возносить себя. Но это ещё не болезнь.  — Болезнь? — вскинул брови проректор. — Надо же, чего не знал…  — С удовольствием расскажу, если только дамы не возражают, — убедившись, что Катарина в случае чего упадёт в обморок не на пол, а на руки Матильде, Райнштайнер поделился знаниями: — Речь всего лишь о мегаломании, так в науке называют манию величия. Всё так и начинается: повышенное внимание к своей персоне, требование того же от других, какие-то навязчивые идеи, акцентуация характера.  — И всё это — симптомы? — ужаснулась кузина, привычно побледнев.  — К сожалению. В этом трудность психиатрии — признаю, мне было бы трудно отличить самовлюблённого и честолюбивого человека от душевнобольного, особенно на начальной стадии.  — Спасибо, Ойген, теперь я вспомнил, — кивнул проректор. — Если бы можно было знать наверняка… впрочем, не стоит об этом.  — Пожалуйста, продолжайте, — попросила Катарина.  — Дамы всё ещё не возражают? Всё-таки речь о психических расстройствах, не самая приятная вещь, чтобы обсуждать её после обеда, — убедившись, что Катари проявляет чудеса храбрости, Рокэ перевёл взгляд на Матильду, и тут Робер всё понял.  — Не возражают, — тихо сказала Матильда. Этот голос и побелевшие губы только подтвердили жуткую догадку Эпинэ.  — Как хотите, — пожал плечами Алва. — Профессор Райнштайнер чертовски прав насчёт трудностей. Порой такие вещи игнорируют и запускают, и в какой-то момент становится поздно… Скажем, человек убеждён в верности и непогрешимости своих идей, стремится донести их до общества, нуждается в слушателях. Где пролегает граница между обычной самоуверенностью и маниакальной идеей? К несчастью, известный мне пример не даёт ответа.  — Вы с таким сталкивались? — ахнула кузина. Робер гадал, как пугающаяся каждого куста Катари слушает про всяких шизофреников, а потом понял — дело либо в рассказчике, либо в проявлявшемся ещё с детства сочувствии кузины ко всем и каждому. Конечно, выросши, она стала разборчивее и вполне способна отличить лжеца от наглеца, но мимо несчастных психически больных пройти сможет вряд ли. Не смогла.  — Однажды на родине, давно это было, — Рокэ мог, умел и любил рассказывать интересно, но прямо сейчас он как будто читал вслух сухой учебник, и это Эпинэ не нравилось. — Один товарищ чуть ли не революцию поднял, стремясь доказать всем, что он считает во всем мире правым себя и только себя. Что ж, дело замяли, но через несколько лет этот же человек всплыл в психиатрической лечебнице — оказалось, запустили болезнь.  — Это ужасно, — искренне воскликнула Катари. — Если только время может открыть правду… Как же мы можем знать?..  — Да это же Ракан, — неожиданно пробормотал Валме. Вот и всё. Робер хотел и не мог смотреть на Матильду. А ещё он хотел и не мог перевести разговор в другое русло, когда слово уже сказано.  — Что ты? — лениво возразил ему Рокэ. — Конечно, крайне назойливый молодой человек, но, думаю, в нём говорит характер. «Вся проблема в том, что вы так не думаете, — прикусил язык Робер. — И, проклятье, что теперь думаю я сам?»  — А если нет? — вот зачем здесь была кузина! Катари впечатлилась наверняка выдуманной историей Алвы и научно обоснованными доводами Райнштайнера и была готова на всё. — Боже мой, это было бы ужасно!.. Матильда, что вы думаете? Матильда покачала головой, не сказав ни слова. Она смотрела на Рокэ, и Робер едва не встал между ними, чтобы разорвать эту цепочку совершенно оправданной ненависти. Альдо мог быть распоследним дураком, но он же её родной внук!  — Хочется верить, что ваши выводы опрометчивы, — вмешался Райнштайнер. — Госпожа Алати, не было ли среди предков вашего внука кого-нибудь…  — Как же ваш бывший муж! — воскликнула Катарина, вцепившись хрупкими пальчиками в носовой платок. — Помните, вы мне говорили, Матильда! Он ведь… разве не…  — Придурок он, только и всего, — огрызнулась Матильда. Как так — говорила? Зачем ей лишний раз вспоминать Анэсти? Робер с горечью припомнил, как ещё в начале года эти две дамы каким-то чудом подружились. И к чему это привело? Точнее, к чему это приведёт теперь, в эти напряжённые полчаса? Катари хотела как лучше, она всегда хочет как лучше.  — Я теперь припоминаю, что слышала о лечении таких… таких проблем, — продолжала творить добро кузина. — И кто-то из моих… знакомых лечился у психолога, и это было совсем не страшно! Дорогая Матильда, не поймите меня превратно… Но если есть такая опасность, может, стоит попробовать обратиться за помощью? Я преподавала у Альдо, он… ваш внук и вправду несколько несдержан… Конечно. Теперь он и несдержан, и честолюбив, и это всё ещё чистая правда, но поданная под таким углом, что и Катари, и даже Райнштайнер в любой момент могут вызвать врача. Робер не выдержал:  — По-моему, мы все перегибаем палку. Альдо просто зарвался, но он больше не будет здесь учиться, предлагаю оставить его в покое.  — И ты тоже не понял, Робер! — взволновалась Катарина. — Сейчас оставим в покое, а что дальше? Вдруг… вдруг ему станет хуже, в смысле… натворит что-нибудь ещё…  — Определитесь, — сквозь сжатые зубы сказала Матильда.  — Я помогу вам, — искренне желая всего хорошего, кузина схватила её за руки. — И помогу бедному Альдо! Хотите, прямо сейчас позвоню знакомой? Она знает, у кого просить помощи… От ответа зависело всё. Робер не сомневался, что Матильда будет защищать внука до последнего, но пока он вспоминал, что она сказала ему в прошлый раз, до слуха донёсся негромкий ответ:  — Звоните, Катарина.  — Почему?! — Эпинэ схватил её за локоть, глядя в глаза. — Ты же не думаешь, что он вправду помешался? Это бред…  — Да, по науке это называется именно бредом, — серьёзно подтвердил Райнштайнер и отправился вместе с Катариной звонить. Они все серьёзны или это Робер сошёл с ума? Толпа растворялась, а он всё ещё пытается достучаться до Матильды.  — Да помолчи ты, — рявкнула она, вырывая руку. — Самой тошно!  — Тогда почему? Скажи, и я отстану! Ему не сказали. Робер не дождался прямых объяснений — в коридоре остались только они и первый проректор. Соскочив с подоконника, Рокэ подошёл к Матильде, и Эпинэ отдал бы всё на свете, чтобы тут кого-нибудь не было — кого-нибудь из них двоих или его самого.  — Ответьте на вопрос Робера, Алва, — хрипло попросила женщина, сжимая руки в кулаки. — Объявить парня сумасшедшим… Вы прямо-таки оправдываете все слухи о своей подлости.  — Я, как и госпожа Ариго, умудрился обзавестись самыми разными приятелями, — начал Алва издалека. Ледяные синие глаза с прищуром глядели на Матильду, а голос оставлял желать лучшего, во всяком случае, для Альдо. — Один интересный человек работает в полиции. Так вот, он проконсультировал меня по этому вопросу… Всего, что натворил ваш внук за последние полгода, хватит на небольшой тюремный срок. Доказательства и свидетели очень легко всплывут наружу. А того, чего он сделать не успел, но по глупости поставил в известность других людей — на срок побольше. Какое из двух зол вы предпочитаете? Робер смутно припоминал короткий разговор с Валме. Он сам, кажется, тогда сказал, что за свои поступки надо отвечать. И это всё ещё было так, но, чёрт возьми, Альдо в тюрьме или Альдо в психушке?  — Я поняла, что вы имеете в виду, — процедила Матильда в лицо первому проректору. — Но благодарности от меня не ждите.  — Если бы я ждал благодарности, давным-давно сменил бы работу, — он улыбнулся одними губами и повернулся на каблуках. — Теперь до свидания.

***

Готти лопал пломбир и весело вилял хвостом. Зрелище умиляло, но легче не становилось. Оставив самого счастливого в мире пса, Марсель перебрался за барную стойку: выпивки для клиентов у Марианны не было, выпивка была для друзей, остающихся после закрытия. Поэтому он попросил ещё кофейку и без энтузиазма потыкал ложечкой шарик мороженого.  — И что же у вас случилось? — спросила прекрасная женщина, ставя перед ним чашку. Если бы Валме узнал Марианну чуть раньше Робера, очень может быть, что он бы сейчас занимал место Эпинэ в мансарде. — Я не люблю, когда друзья моих друзей грустят.  — Да уж, друзья вообще существа непредсказуемые, — буркнул литератор и тут же перестроился на привычную волну: — А что мне за это будет? За рассказ? Вы же информацией промышляете помимо мороженки, дорогая Марианна?  — Не настолько, — очаровательно улыбнулась она. — Я и вправду переживаю, могли бы заметить! Что-то на работе? А почему бы и не рассказать? Больше некому, правда некому. Ни Робер, ни Матильда, ни тем более Рокэ не поймут его правильно, если вообще дослушают. Марсель уточнил:  — С какого момента вы не в курсе насчёт Ракана?  — В последний раз я слушала про его защиту, больше пока не знаю ничего. И он рассказал обо всём, чему стал невольным свидетелем сегодня. Марианна слушала и иногда кивала, поджав губы и глядя в сторону: Валме не мог понять, одобряет она или нет.  — Самое обидное, что это я первый ляпнул про Ракана, — вздохнул и наконец покаялся Марсель. — Не подумайте, что мне присущи такие угрызения совести — вы отлично знаете, что её у меня не больше, чем у великого и ужасного проректора. Но как же это всё было противно! Как обычно, ляпнул, что на уме, и пожалуйста…  — Давайте разбираться по порядку, — решительно сказала Марианна, и Марсель снова позавидовал Роберу. Такая женщина! — Начнём с вашего участия. Подумайте как следует, Марсель — вы хорошо знаете Рокэ Алву. Если он собирался привести разговор к Ракану, значит, разговор бы в любом случае пришёл к Ракану, с вашим участием или без него.  — Пожалуй, — охотно согласился Валме. — Спасибо, вы сняли с моих плеч во-от такую гору. Хотя послевкусие всё равно не очень… Он прекрасно знал, с кем и с чем имеет дело, не раз присутствовал при разгромных скандалах с глупыми студентами и каждый раз получал искреннее удовольствие от того, как неподражаемый проректор самыми разными способами ставит на место зарвавшихся дурачков. А чего стоят педсоветы? Вот уж где разгуляй, душа! И всех этих жертв обстоятельств Марсель сам бы с радостью послал куда подальше. Ракан не исключение. Но тошно всё равно было. Почему же?  — Я понял, — неожиданно осознал он. — Несостыковочка…  — В чём же?  — Возможно, мне только кажется, но это был перебор, — пожал плечами Марсель, наконец берясь за остывающий кофе. — Не сходится всё, что этот блондинчик сделал, с тем, что получил. Уж лучше бы полиции сдали, вот уж где парень получит подробную лекцию о собственных мозгах. Марианна довольно долго смотрела на него, словно решая что-то внутри себя, а потом вздохнула и вытащила из-под стола небольшую папку с бумагами, исписанными её симпатичным почерком.  — Сейчас вы передумаете, Марсель. Альдо Ракан — плохой революционер и лидер. Из всего, что он планировал, исполнители сделали лишь малую часть. Но замысел — уже преступление, тем более… смотрите сами. Размах мысли впечатлял, а ещё — правда походил на бред сумасшедшего. Ещё немного, и можно было бы подумать, что Ракан собирается свергнуть мэра или напялить на себя корону. Не совсем понятно только, что за покушения — расписаны только даты и места. Марсель узнал аварию на Заревом шоссе и две мини-трагедии в Сапфировом переулке: пожар, устроенный дилетантами, и дешёвых хулиганов, нарвавшихся на Окделла.  — Да, неслабо…  — Это могло поставить на уши весь город и привлечь лишних людей, — пробормотала Марианна, сосредоточенно перелистывая страницы. — Совсем не то, чего хотелось бы Рокэ… Конечно, кому понравится криминальный разгром в этом тихом уютном местечке. Особенно если где-то здесь лечится родная матушка. Валме подозревал, что Марианна и об этом знает, и уж у неё-то точно свои источники.  — Марсель, где вы были двенадцатого февраля? — неожиданно спросила она.  — А я помню? Хотя стойте… — литератор не смог подавить нервный смех. Двенадцатого февраля он зависал в книжном магазине и откровенно скучал, а потом оказался в аэропорту города О. в компании Алваро. — Да ладно, Марианна, ну уж нет. А он, дурак, поверил, что это дружеская встреча! Знакомство с родителями, твою кавалерию, как сказала бы Матильда… Можно было догадаться и не быть наивным.  — Я не знаю, где вы были, — покачала головой великолепная женщина, — но главное, что не дома. Вас поджидали, Марсель… и не только там.  — Меня? Каковы поклонники, — в голове не укладывалось, но удивляться будем потом, сейчас будем слушать Марианну и пить кофе.  — Сейчас, забыла, — она слегка наморщила лоб. — Простите, точно не скажу, но то ли ювелирный магазин, то ли сувенирный… У хозяина руки не так чисты, как кажется, он заодно с нашими неофициальными друзьями. И на вас у него тоже была наводка.  — Фарфоровая лавка? — воскликнул Марсель. — Да что за… Вы, должно быть, шутите!  — Не шучу, — серьёзно сказала Марианна, — но было бы неплохо, если так. Я знаю, что вы думаете, Рокэ действительно иногда делает жестокие вещи — или кажущиеся таковыми. Но просто так он не делает ничего. Звякнул колокольчик на двери, Марианна сказочно улыбнулась и отправилась к клиентам. Готти требовательно вякнул под столом, желая ещё мороженого, но хватит с него, пожалуй, на сегодня. Почёсывая разочарованного пса за ухом, Марсель пытался как-то жить с этой увлекательной информацией. Хорошая новость: он был прав, когда спорил с Алвой, покушения или их попытки рассчитывались не на одного проректора. Плохая новость: всё остальное. И почему, чёрт его дери, нельзя просто взять и сказать?! Почему бы не предупредить прямо, не городить легенду? Улыбаться и не договаривать фразы, потому что это весело и красиво, а потом говорить о другом, имея в виду и вовсе третье… Тоже мне…  — Побью когда-нибудь, — пробормотал Марсель. — Не тебя, Готти, кумира твоего двуногого. Его же кавалерию… Папенька ждёт фарфор с осени, а у Рокэ никак не находится свободного вечера, чтобы уважить чужого родителя. Надо же, какая неожиданность! И давно он об этом знает? Может, соседка Марселя по дому — тоже предполагаемая убийца, просто это неважно? Ладно, подраться с Алвой можно и потом — всё равно не получится. Но разговор с Марианной и последовавшие за ним мысли навели Марселя на другую мысль, которую немедленно требовалось проверить. Оставив деньги на столике, он подозвал Готти и отправился обратно в универ.