Медузы

Алан отлично понимал, что это сон: во-первых, у Октавии уже был ребёнок, она стояла на берегу и держала его на руках; во-вторых, в Алвасете Окделл никогда не был, и это отражалось на всём, что он видел вокруг — картинка была приятной, но довольно смутной. Незнакомые деревья подменялись знакомыми, а морская вода напоминала озерную, вдали вырисовывались едва ли не Надоры, но воображение взяло верх, и Алан убедил себя, что это именно Алвасете. В конце концов, только так можно объяснить, что он в лодке в компании пары бутылок вина, каких-то закусок и Рамиро Алвы, который щурится на солнце и болтает о медузах. Всё, что Алан запомнил из реальных разговоров — медузы приплывают после шторма, и Придд — медуза с бахромой. Слушая герцога вполуха, Окделл опустил взгляд в воду. Было тяжело разглядеть упомянутую живность: солнечные блики плясали по волнам, отражались друг от друга и мешались с брызгами от вёсел, от этого зрелища приятно рябило в глазах. Но всё-таки ему удалось найти медузу, а нашёл одну — жди и остальных. Вскоре Алан понял, что они в самом эпицентре медузьей бури: они лениво и плавно барахтаются вокруг лодки, касаясь друг друга щупальцами, и почему-то совершенно его не пугают.  — Они жалятся, Алан, — предупредил Рамиро, когда Окделл, повинуясь порыву потрогать плавучих приддов, потянул руку к воде. — Не умрёте, конечно, но будет неприятно.  — Я помню… — Откуда? Неважно. Алан осторожно коснулся медузьей шапочки: мягкая, скользкая и податливая. Медузы лениво и очень медленно прыснули в сторону от его руки, а потом как будто устали и сгрудились обратно. Это рассмешило Окделла, но он сдержался: где-то там, за пределами сна, погибает Талигойя, а он хохочет над медузами? Увольте! Они всё плыли, а может — стояли на месте. Окружающее всё ещё представлялось Алану то одним, то другим, основываясь на его нечётких представлениях о кэналлийцах и о Юге в целом. Где-то на заднем плане, возможно, на берегу, смеются, потому что смеётся их герцог. Смеются, пьют хорошее вино и любят тех, кого хотят любить — среди Людей Чести такое поведение приобрело клеймо дикарства, а сейчас Алан плыл в одной лодке с Рамиро и думал, что они, Люди Чести, такие же дикари со своими древними законами, рыцарским напускным величием и холодными, нелюбящими жёнами, выходящими замуж по расчёту и во имя клана. Такие мысли он мог себе позволить только во сне. Точно так же, как расспрашивать Рамиро о медузах, как будто это самое важное, что они сейчас могут обсудить. Алва отвечал, и Окделл слушал, а ещё смотрел на красивого смуглого кэналлийца с кошачьим прищуром и бутылкой вина и жалел, что они враги. Жалел, что они родились под такими разными знаменами, и никто никогда не сможет избавиться от предрассудков, сколько бы смех и взаимоуважение ни ломали лёд. Но это всё ещё был сон, так что Алан запустил руки в воду, намочив рукава, подхватил медузу и засмеялся, забыв о том, что он может выглядеть глупо. Глупо? Да разве что в глазах Людей Чести! Рамиро тоже смеялся, кажется, он был доволен, что привёз его сюда; Алан бы спросил, как они тут оказались, но ведь сон же — ни к чему… …Алан перевернулся на другой бок. После этого ему приснится Леворукий и всё пойдёт прахом, но пока ладонь помнит неосязаемое тепло морской воды, южное солнце и чужой, почему-то приятный весёлый смех…