***
Твое сердце накроет теплую гавань Мое сердце в твоих холодах Найдет тепло где тухнет пламя. В тебе нету горячего сердца, Но есть холодная честность, Цепляющая вмиг без ожиданий.
— Она невыносима! — высокий и возмущенный голос Белки слышал, казалось, весь Троллинбург. — Она учится всего неделю, а уже раздражает всех вокруг! — Только тебя, — заметил Ромка, пожимая плечами. — Остальным она вполне по душе. — И именно этим она тебя и раздражает, — подытожила Мила, глядя на красную от злости подругу. Она искренне возмущалась по поводу новенькой ученицы-меченоски, которая, по мнению Белки, была не достойна учиться именно на этом факультете. Олеандра Черноглаз — девочка, которая привлекла к себе внимание доброй половины школы по одной очевидной причине. Она была вполне симпатичной, но крайне странной, как внешне, так и по характеру. У нее были правильные черты лица, стройное тело, длинные темно-русые волосы, но… На красивом лице не было ни намёка на какой-либо пигмент; оно было не просто бледным, а прямо-таки белым, с острыми выделяющимися скулами и пухлыми, едва розовыми, губами. У нее были хорошо видны ключицы, от чего казалось, что на них и вовсе нет этой белой полупрозрачной кожи. Ее пальцы тоже были неестественно длинными, худыми, с острыми ногтями, привычно выкрашенными в черный. Но не цвет кожи или выпирающие кости так сильно волновали тех, кто впервые видел ее… Глаза. Глаза с темно-серым белком и полностью черной радужкой, в которой не было видно зрачка. Тяжелый черный взгляд, казалось, даже окружающий мир видел в черно-белой гамме, от чего и был извечно невесел. Эти глаза пугали, завораживали, вызывали интерес. Многие осмеливались спрашивать, кто она такая и «что с ней не так», за что тут же заслуженно получали по щам. Жестко и молча. Первым из таких, кстати говоря, стал Берти, которому болезненно прилетело кулаком в глаз. Благо, она хоть колец не носила. Но Берти был бы не Берти, если бы не выкрутился кое-как из ситуации и не заставил Олеандру простить его. Так и получилось, что она не стала на него обижаться, а, напротив, весьма удачно сдружилась. Такой она и была. Жестокой, грубой, иногда молчаливой одиночкой. Кто-то боялся ее, кто-то сторонился, кто-то пытался познакомиться или, как Берти, завести тесную дружбу. Однако, все получали одинаковый ответ на все свои вопросы, причем Олеандра могла даже не произносить его вслух. Она просто отходила от человека, по привычке обнимая себя за костлявые плечи и сжимая их руками, оставляя на них следы острых ногтей. Ей как будто было самой страшно от того, кем она являлась, а этот страх передавался и окружающим. Даже Векша, который был ей ближе всех остальных, так и не смог убедить ее рассказать, почему она так отстранена от людей. Да, ее внешний вид немного пугал с первого взгляда, но, если бы люди не ленились присматриваться поближе, они бы заметили в этой полувампирской натуре определенный шарм. Постепенно к Олеандре привыкали, но на весь Думгрот оставался только один человек, которого она выводила из себя. Как бы странно это ни звучало, но Белка словно возненавидела новенькую с первой секунды ее появления в школе, почему каждая их встреча или элементарное пересечение взглядов оканчивалось Белкиными нервами и какой-то снисходительной насмешкой со стороны Олеандры. Они постоянно собачились без видимых на то причин, а зачинщиком любого скандала, опять же, была именно Белка. Всегда спокойная, в этой мадам она словно видела что-то крайне опасное, а после ее многочисленных драк и стычек в первый же учебный день Черноглаз стала для нее объектом всепоглощающей ненависти. Так сильно она ненавидела только, возможно, Нила и его дружков-златоделов. Кстати, о златоделах: Ромка, как, впрочем, и остальные, не понимали, почему такая вспыльчивая, холодная и в то же время одаренная девушка попала к меченосцам. Ей и впрямь было место именно на факультете Золотого Глаза, но… Зеркальный Мудрец, как всем известно, обычно видел в человеке куда больше, чем он сам мог в себе увидеть. Похоже, в Черноглаз было нечто, что могло оправдать ее поведение и характер в целом. Нечто, что случилось очень давно и что заставило ее воздвигнуть вокруг себя неразрушимую стену отрицания всего человеческого. — Белка, да что она тебе сделала? — дверь по привычке хозяина конторы была незаперта, по сему троица без проблем вошла в помещение. Вирт, сидящий за столом и как всегда что-то сосредоточенно пишущий, обернулся и отодвинул от себя бумаги. — Она появилась! — даже не здороваясь с «любовью всей жизни», продолжала пищать Векша. — Возомнила из себя Бог весть что! Еще и выглядит как… Как какой-то демон! — Ты б еще сказала, что у нее нос не под тем углом торчит, — усмехнулась Мила, осознавая весь абсурд Белкиных претензий. — Привет. Наконец, хоть кто-то удосужился поздороваться с Виртом, который, видимо, и сам забыл о каких-либо манерах и просто внимательно слушал Белку. Почему-то именно сравнение с демоном зацепило его, от чего он стал внимательнее прислушиваться к тому, на чей счет так возмущалась Беляна. — Раньше Белка ненавидела майских жуков и алхимию, — драматично вздохнул Ромка. — Теперь она ненавидит еще и однокурсницу. Однако, здравствуйте! — Я даже не представляю, что должен сделать человек, чтоб Беляна его возненавидела, — усмехнулся эльф, внимательно глядя на все еще хмурую, но уже «подтаявшую» от его обращения меченоску. — Быть Олеандрой Черноглаз, — усмехнулся Ромка, а Вирт, пытаясь не подавать виду, будто это имя ему знакомо, последовал его примеру. «Неужели у меня не получится сдержать обещание?» — И чем она вам насолила? — спросил он, складывая руки на груди и немного нервно перебирая пальцами. — Лично мне — ничем, — как всегда, Ромка говорил за всех. — Да и никому, в принципе, она ничего плохого не делала… — А те трое или четверо ребят, которых она едва жизни не лишила?! — воскликнула Белка, тут же сводя брови на переносице. — Ну, тут уж они сами виноваты, — за новенькую заступилась Мила. — Они сами полезли на рожон. К тому же, ничего страшного с ними не случилось. Получили по заслугам. — И все равно, она ужасна! «Ты просто боишься ее, как и все, кто поленился разузнать о ней чуточку больше» — Ну, она просто немного странно выглядит и слегка грубовата, — спокойно пояснила Мила, видя, что Вирт так и не понял, чем Олеандра отличалась от остальных и почему Белка ее так невзлюбила. Нет, конечно же, он понимал… Но ему нужно было убедиться. — Ее у нас прозвали девочкой-демоном, — усмехнулся Ромка. — Она немного похожа на что-то нечистое. То ли на вампира, то ли и вправду на демона. Кожа у нее белая, как бумага, и кости торчат слишком выразительно. И глаза… Честно говоря, тут я согласен с Белкой — жуть! Черные-черные, и взгляд тяжелый, ужас просто. — Такой злюке самое место в Алидаде или в аду, — пробурчала Белка, а Вирт стал еще более задумчивым. — Не бывает такого, чтоб человек был злым без причины. Как и животные. Например, Шалопай ведь у Милы добрый пёс? Конечно. И Ригель тоже. А возьми какую бродячую собаку! Черта с два она так сразу тебе доверится. Тут же рычать начнет и лаять. Потому что люди ее обижали. Так и ваша девчонка. Не думаю, что она счастлива, а потому и зла. Скорее, наоборот, она несчастна. Согласитесь, ведь у каждого демона есть своя история. И эти истории, обычно, печальнее «Ромео и Джульетты»… — и Вирт замолчал, хмуря брови, будто бы что-то вспоминая. — О чем думаешь? — спросил Ромка, видя степень озадаченности эльфа. Еще один подзащитный, с которым он должен был встретиться прямо сейчас. И чьим делом он хотел заниматься меньше всего. На его практике было крайне мало людей, которых обвиняли в убийстве, но все эти три или четыре дела, конечно же, были провальными. Никто не мог оправдать убийство, даже Вирт считал, что это невозможно. Лишил жизни — лишился свободы. И все вполне справедливо. Этот клиент был крайне странным, как и письмо, что пришло ему от нее. Оно было каким-то рваным, как будто она никак не могла выразить свою мысль однозначно. Как будто бы его писали два разных человека. В толпе мелькали самые разные волшебные существа, маги, щуры, но внимание Вирта привлекла лишь одна фигура — та, что не двигалась. Девочка, тонкая и хрупкая, одетая в тяжелое черное пальто, мокла под дождем, стоя у фонтана на Главной площади. Она постоянно озиралась вокруг, испуганным взглядом изучая окрестности. Завидев ярко-желтый плащ, что так сильно выделялся из серой массы одинаковых людей и одежд, она крайне несмело двинулась навстречу эльфу, а тот в свою очередь уверенно и с улыбкой направился в ее сторону. Он всегда старался обнадежить клиента, немного расслабить, поднять настроение, даже если все было заранее обречено на провал. И, видимо, эта девушка очень сильно в этом нуждалась. — Госпожа Черноглаз? — улыбаясь, уточнил Вирт, подходя к ней и раскрывая зонт. — Что же вы мокнете, ливень же… — Здравствуйте, — тихо, тонким и каким-то детским голоском, поздоровалась девчонка — на вид ей было не больше шестнадцати. — Пройдемте. Я полагаю, будет проще обсуждать детали в более теплой и уютной обстановке, нежели тут. Он провел ее до конторы «Титул и Нобиль», куда и вошел, а вот она затормозила. Бледное, точеное лицо стало еще белее, а глаза расширились от ужаса. Она не могла вдохнуть, но в легкие сам по себе пробирался едкий запах полыни. Полыни, чертополоха, лаванды… Даже мака, который был, видимо, рассыпан под порогом. Это душило ее, не давало ступить ни шагу вперед, слепило глаза. — Уберите… — прохрипела девушка, задыхаясь, от чего Вирт удивленно покосился на нее. — Впустите меня… Он никак не мог понять, что происходит, пока девушка не подняла на него свои глаза. Почерневшие, широко открытые, умоляющие его о помощи. — «Черт возьми… » Он не имел права отказывать в помощи клиенту, кем бы он ни был. Девушка, корчащаяся от боли, что причиняли ей находящиеся в доме травы, по всей видимости, имела в себе черты одержимой или же настоящей дьяволицы. Вирт мигом смахнул ногой насыпанный у порога мак, а маленький сверток с растениями, что был припрятан сбоку от двери, вспыхнул по щелчку пальца. Кажется, ей стало чуть легче дышать, но окончательно вернуться в прежнее состояние она смогла только тогда, когда эльф сдул пепел, оставшийся от свертка. — Я больше не смею просить о помощи, — вновь ожившие глаза теперь покраснели, на этот раз от слез. Она уже собиралась разворачиваться, как вдруг, по абсолютно непонятной причине, Вирт схватил ее за руку и закрыл за ней дверь. — Кем бы вы ни были, я помогу вам, — пообещал он, чуть ли ни насильно подталкивая клиента к дивану и усаживая. Дрожащие плечи, бегающий взгляд… Она продолжала чувствовать себя не очень хорошо из-за кучи защитных заклинаний, что эльф наложил на свой дом, но это было в разы лучше, чем-то, что она испытывала буквально минуту назад. — Расскажите, кто вы и с чем пришли, — Вирт присел напротив нее и заглянул в глаза, которые то снова затуманивались черной дымкой, то были ясными и здоровыми. — Меня зовут Олеандра Черноглаз, — представилась девушка, поднимая на него тяжелый, измученный взгляд. — Дитя Одержимой, пятое из десяти мне подобных, проживающих в Троллинбурге. И я убила своего отца. Она чеканила слово за словом, и в каждом можно было услышать болезненный скрежет от того, насколько ей было жутко. Вирт еще никогда не имел дел с Детьми Одержимых, но был наслышан. Олеандра была права, в Троллинбурге проживало всего десять детей, которые были рождены одержимыми женщинами, и чей демон был наполовину переселен в их собственные души. И каждый из них находился под надзором Триумвирата, который контроллировал их деятельность в социуме. Проблема этих детей была в том, что они могли натворить делов, но затем спихнуть это на своих внутренних демонов, из-за чего было сложно определить, виновен ли он на самом деле или же это действительно были проделки дьявола. По сему, Владыки приняли решение о применении круга Вишну по отношению к данным существам. Он действовал по принципу Попятного круга, позволяя Суду узнать, кто же на самом деле властвовал над телом человека в момент совершения преступления. Процесс неприятный, в каком-то смысле болезненный, но, ежели Дитя и впрямь было невиновно, его оправдывали. Задача Вирта заключалась в том, чтоб Триумвират одобрил применение круга Вишну на Олеандре, ибо данная процедура была недопустима по отношению к несовершеннолетним. Нужны были доказательства того, что девушка была невиновна, заставить внутреннего беса признаться, выложить Суду все улики и обосновать, но это было крайне тяжело, если не невозможно. — Скажи мне, только обещай не лгать, — начал Вирт, а Олеандра тут же встрепенулась и прошептала: — Это была не я, я клянусь, — бледные губы дрожали, из глаз текли слезы, а сама она вот-вот грозилась выпустить наружу свою темную сущность. — Мой отец… Он ненавидел меня. Считал, что я убила нашу мать, хотя ее убила та же тварь, что живет и во мне. И вчера… Он словно специально издевался надо мной. Он бил меня, читал молитвы, заставлял меня едва ли не выворачиваться наизнанку, а сам он получал от этого удовольствие. Я умоляла его, умоляла… А затем не смогла. Он одолел меня, набросился и буквально разорвал его на части. Когда же Он отступил, меня уже арестовывали. Вирт не мог назвать себя действительно сочувствующим человеком. На своей практике он повидал столько людей, которые были недостойны называться людьми, только лишь тварями, что все они буквально убили в нем веру в невиновность. И все эти мрази — убийцы, воры, чернокнижники — так нагло требовали у него помощи, что порой очень хотелось выступить не Защитником, а Обвинителем. Но в этот раз… Невиновному не хотелось просить помощи. Олеандра понимала, что ее дело — тяжелое, и Защитнику на Суде прийдется несладко, поэтому ей было крайне неловко просить его об этом. — Если ты не врешь мне, то все будет в порядке, — заверил ее эльф, улыбаясь и подсаживаясь к ней. Девушка сбросила с себя тяжелое пальто, оставаясь в каком-то странном платье из красного шелка, которое по фасону напоминало, скорее, сарафан. Вирт мельком глянул на оголенные выпирающие ключицы, отметил острые скулы и тонкие ручки, нечеловечески худенькую талию и длинные пальцы. Олеандра была странной, даже очень, но он мог смело назвать ее красивой. Как он любил повторять: «Красиво то, что невиновно». Вот и сейчас, заплаканные глаза казались ему невероятными, незабываемыми, такими, что в них не грех было утонуть. Он долго задавал Олеандре наводящие вопросы, просил рассказать о том, обижал ли ее отец до этого, и, как выяснилось, он был тем еще садистом. На вопрос «почему этого не случилось раньше?» девушка ответила не сразу, а только спустя полминуты: — Он появляется тогда, когда я зла или когда мне больно. Но раньше я просила, умоляла Его не трогать никого, не причинять зла окружающим. А в этот раз… Он измучил Его настолько, что Он просто не смог… Дольше сидеть внутри. Ему было ее жаль. Они долго беседовали, плавно перейдя с угнетающей темы на что-то более спокойное и позитивное. Эльф по привычке заварил чай, чтоб Олеандра могла согреться, смог даже увидеть ее полуулыбку, когда в очередной раз произнес что-то, что ей было приятно слышать. Невооруженным взглядом было видно, что девушка была крайне забитой, загнанной в угол, и теперь ей самой было тяжело поверить в свою невиновность. Вирт же всеми силами старался доказать ей обратное и про себя поклялся, что защитит эту девушку во что бы то ни стало. — Знаете, я иногда могу видеть людей насквозь, — произнесла вдруг Олеандра, вглядываясь в задорные темные глаза. — Ну, я как будто бы вижу их мысли, желания, душу… И может, я просто плохо осведомлена об эльфах, но вы… Вы невероятны. Кажется, свет не только окружает вас, но и пробивается лучами сквозь ваше сердце. Вирт сначала опустил глаза, а потом улыбнулся уголками губ и ответил: — Думаю, я тоже в какой-то степени могу видеть людей насквозь. И спешу заметить, что я намеревался сказать вам то же самое. Олеандра хотела было что-то возразить, но эльф тут же продолжил: — Вы знаете, что такое свет? Свет — это то, что преодолевает тьму. То, что защищает нас от дурных поступков, что заставляет быть людьми. Он есть в каждом из нас, у кого-то больше, у кого-то меньше. Но знаете… Я полагаю, что девушка, которая смогла и сможет дальше сдерживать внутри себя огромное зло, не просто светится изнутри добром и невероятной силой. Она и есть этот свет. Олеандра смущенно опустила глаза и снова сдержанно улыбнулась. Казалось, девочка-демон сейчас выглядела как самый настоящий ангел, которого небеса по глупости уронили на землю. Она была слишком прекрасной, нежной и мягкой для тех страданий, на которые ее обрекли. И пусть даже внутри сидело нечто темное и отвратительное, она была светлой и великолепной, от чего было совсем невдомек, почему она все еще не на иконах? Вирту она напоминала какую-то актрису или модель из Внешнего Мира. У нее была действительно невероятная фигура, необыкновенно острое, точеное лицо с очень хитрыми, но добрыми глазами. Когда она улыбалась, они так причудливо щурились, что не получалось даже разглядеть их за ресницами. Бледные впалые щеки иногда краснели, когда он делал ей какой-то комплимент, от чего она казалась еще более ангельской и невинной. А пухлые бледно-розовые губки все еще дрожали от холода и волнения, что делало ее по-своему забавной и милой. Эльфу начинало казаться, что каждая черта ее внешности и характера привлекала его, манила. Даже взмахи чуть слипшихся ресниц были какими-то особенными, а сама она — достойной кисти Микеланджело. Вирт был уверен: если бы потолки церквей украшали ее изображения, а Библия воспевала бы ее душу — люди уверовали бы в Господа. Олеандра в свою очередь украдкой разглядывала Вирта, про себя делая примерно такие же выводы. И если в ней он видел ангела, то она в нем, скорее, Бога. Источник тепла и лучезарного свечения, что грело все, на что смотрело и к чему прикасалось. Его веселые, неунывающие глаза, почему-то напоминающие девушке угольки от костра. Костра, который горел в душе, не угасая. Она чувствовала, как он изучает ее, запоминает каждый изгиб, каждый миллиметр так ненавистной ей кожи и глаз, слегка опухших и прищуренных. Его руки, не слушая здравый смысл, взяли ее тонкие холодные кисти, пытаясь согреть. Они были так близко, ангел и демон. Ангел, который по достоинству им назывался, и демон, ошибочно сброшенный с Рая. Наверное, этот союз мог бы создать свою религию, которая разом переплюнула бы христианство, иудаизм и прочие. Пожалуй, этот союз они были обязаны скрепить поцелуем. Жарким, страстным, непонятным им обоим. Холодные бледные губы так нежно касались его, периодически закусывая и на мгновение отрываясь, чтоб растянуться в полуулыбке. Наверное, это самый божественный момент в любом поцелуе — когда человек отдаляется на секунду, чтоб приоткрыть глаза и улыбнуться. — «Падшие ангелы тоже ангелы, и иногда они бывают достойнее тех, что занимают их место в раю», — пронеслось в голове у Вирта, на что Олеандра тихо прошептала: — А некоторые и вовсе ходят по Земле, лишая Эдем своего божественного света.***
— То есть, доказать невиновность Подсудимой вы не в состоянии, господин Нобиль, — поджал губы Мстислав, пока Вирт уверенно стоял около Олеандры, что сминала в руках красный шелк платья. — К сожалению, — с какой-то неуместной улыбкой произнес эльф. — Однако, оставить дело нераскрытым мы не можем, а обвинить Дитя без видимых на то причин нам совесть не позволит, полагаю. По сему, Защита требует отступления от законов и применения круга Вишну. — Что ж… — Владыка Добролюб развел руки в стороны и потребовал записать это в протокол, — Пожалуй, господин Нобиль прав. Виртангель, — он обратился к эльфу. — Приступайте. Олеандра жутко переживала, пока Вирт произносил какие-то неизвестные ей заклинания, образовывая посередине зала некий пылающий алым пламенем круг с непонятными символами внутри него. В голове все путалось, всплывали как будто фотокадры прошедшего вечера и ночи, который она сочла своим самым страшным грехом. Она, дьяволица, нечисть, исчадие ада, искусила светлейшее сердце и заставила полюбить ее. И несмотря на то, что этот свет покорил ее ровно в той же степени, она понимала, что никогда не позволит ему находиться рядом с собой — адской тварью и чадом преисподней. — Госпожа Черноглаз, — от мыслей ее отвлек Владыка Мстислав, — Сейчас ваш Защитник введет вас в границы круга Вишну. Пребывая в них, вы будете лишены возможности лгать, так как все ваши мысли будут видны в мнемосфере, что я держу в руках, — он продемонстрировал мнемосферу, от чего у Олеандры затряслись коленки. — Господин Нобиль, ручаетесь ли вы за Подзащитную и за то, что каждое ее слово будет ничем иным, как правдой? — Да, — лаконично ответив Владыке, Вирт взял холодную тонкую ладонь и вывел в центр зала, где пылал круг. Девушка вошла, а Мстислав продолжил: — Госпожа Черноглаз, ваша задача состоит в том, чтоб вы в подробностях вспомнили тот день, когда ваш отец погиб. Прошу, приступайте. Девушка едва не сошла с ума, стараясь не сбиваться с мысли. Ее глаза то затуманивались черной дымкой, то вновь яснели, но из них неизменно текли слезы. Ее воспоминания прерывались на моменте, когда она набрасывалась на отца, что означало лишь одно — воспоминания об убийстве принадлежали демону. Демону, убившему его. Она была невиновна. Ее оправдают. Владыки долго совещались, хотя это было бесполезно, Вирт же тихонько вывел ее из круга и снова усадил на скамью. Бесполезные зачитывания законов, их ответвлений, долгая речь оправдания вместо одного слова: «Оправдана». Однако, оно все же было произнесено и после того, как Зал покинули свидетели и прочие, оттуда вышли и Защитник с Подзащитной. Олеандра все еще не могла унять дрожь в коленях, эльф же явно был доволен тем, что все разрешилось так просто. — Ты выглядишь расстроенной, — заметил он, видя, что глаза девушки мутнеют, а из них продолжают катиться слезы. — Из-за чего? Она долго-долго молчала, а затем, наконец, выдавила из себя: — Я не смогу быть рядом и поглощать все светлое, что от тебя исходит, своей тьмой. Невозможно, чтоб дьявол находился рядом с тем, кто ему противоположен, это неправильно, токсично. Прошу тебя, не смей вспоминать обо мне… — Постой, — Олеандра стала отдаляться, теряясь в толпе. Ее глаза стали полностью черными, ведь, как она призналась, демон выходил наружу только тогда, когда она была зла или ей было больно. Наверное, сейчас она испытывала боль, сравнимую только с той, что испытывают в аду. — Не появляйся в моей жизни, умоляю. Больше никогда. И после этого она будто испарилась. А Вирт так и остался стоять посреди коридора, пока его обходили люди и косились как-то подозрительно. Он не успел. Не успел убедить ее в том, что она все же достойна. И, видимо, никогда больше ему эта возможность и не представится. С того момента прошло, наверно, около года, а цветок олеандр все так же стоял на его окне. Такой же ядовитый, как змеи, что обвивали его сердце, напоминая о том, кого он потерял. Пусть и мнила она его божеством, кто же он был такой, раз во второй раз уронил с небес ангела оземь? — Ни о чем, — ее слова не вылетали из головы, как будто бы были нацарапаны острым ножом на стенках черепной коробки. Он думал, что никогда не нарушит свое обещание. Но оказался неправ. Прошло не много времени перед тем, как ребята ушли, мило побеседовав с Виртом о том, что нового происходит в их жизнях. Они больше не упоминали в разговоре Олеандру, а вот в его голове она поселилась окончательно и надолго, всплывая ежесекундными колкими воспоминаниями. Он решил во что бы то ни стало наведаться на следующий день в Думгрот под любым, даже самым глупым, предлогом. Он был не уверен, что найдет ее, не уверен в том, что она не исчезнет, завидев его… Но это был его последний шанс повидаться с ней, постараться ее переубедить. Ведь как гласят страницы учебников, где описаны демоны? Их всегда возможно переубедить.***
Думгрот был для Вирта чем-то загадочным, местом, где происходило что-то невероятное каждый день. Наверное, потому что это была, в первую очередь, школа, а эльф хорошо помнил свои школьные годы. Он скучал по ним и атмосфера замка навевала приятные воспоминания и щемящую ностальгию. Но он пришел сюда не за этим. Он пришел слишком рано, пока у меченосцев еще проходили занятия. По сему ему пришлось пройти в замок, побродить по коридорам, довелось даже встретиться с Владыкой Велемиром и обсудить какие-то скучные вопросы. — А вы, собственно, какими судьбами в замке? — поинтересовался Владыка, изгибая бровь и как-то заговорщически ухмыляясь. — Мне нужно встретиться с… — он запнулся, не зная, стоит ли говорить правду. — Бывшей Подзащитной. Она, кажется, учится у вас. Нам нужно кое-что обсудить. — Что-то не припомню у тебя школьников, помимо госпожи Ру… Ах, Олеандра! — услышав знакомое имя, проходящие мимо школьники обернулись, задержав взгляд на Вирте (так, впрочем, делали все, кто впервые видел его). — У нее сейчас История Магии, но бьюсь об заклад — она прогуливает ее где-то в саду. Поищите ее там, Виртангель. — Благодарю, Владыка, — эльф кивнул и быстрым шагом покинул коридоры замка, выходя на тропинку, ведущую к саду. Когда он был здесь однажды, это место показалось ему чем-то, вроде «обители одиночества». Несомненно, здесь было красиво, но почему-то так одиноко, что становилось даже жутковато. Красота, обреченная на вечное цветение в одиночку. Было ясно как день, почему Олеандру так привлекало это место. Вирт шагал уверенно, пока не наткнулся взглядом на сидящую под деревом худую и хрупкую фигурку, чье лицо было прикрыто темно-русыми волосами. В форме Львиного Зева, что была ей не по размеру, она смотрелась немного забавно, поэтому она сняла ее, переодевшись в одежду, которая больше подходила для Внешнего Мира. Тонкие руки аккуратно перелистывали страницы какой-то книги, а черные глаза бегали по строчкам. Вечная боль… Вот, что окружало сироту, которая собственными силами и неправильными убеждениями оттолкнула от себя тот самый источник света, который мог бы прогнать из измученной души эту тьму. Эльф осторожно обошел ее, чтоб подойти сзади. Остальные ученики с интересом наблюдали за тем, как какой-то незнакомый молодой человек медленно приближается к Олеандре, присаживаясь рядом на траву. — О чем книга? — тихо спросил он. В силу полного погружения в мир фантастики, о которой она читала, девушка почему-то решила, что это был голос Берти, хотя что-то в душе подсказывало ей, что она ошибается. — Ты ж сам мне ее дал, — она подняла голову и черные глаза расширились до размеров добротного медного тролля. Искрящиеся озорные карие глаза смотрели на нее все с тем же обожанием и боготворением, что и год назад. Прежде чем она успела что-либо сообразить, Вирт взял ее за руку, дабы она не смогла убежать. Олеандра отложила книгу и тяжело вздохнула. — Я в курсе, что не сдержал обещание, — тихо произнес эльф, беря во вторую руку ее свободную кисть, которая была все такой же холодной. — Но мы оба знали, что я не смогу. — Зачем ты снова здесь? — спросила девушка, чувствуя, как внутри какое-то жгучее чувство разъедает душу. — Глупый вопрос, — усмехнулся Вирт, помогая ей подняться. — Идем, поговорим. Они обошли всю территорию Думгрота, пока Вирт с завидным усердием пытался объяснить Олеандре абсурдность ее убеждений. Несколько раз они оба абсолютно откровенно признавались друг другу в том, что чувствуют, но девушка все еще отнекивалась и постоянно норовила уйти от эльфа. — Послушай, прошу, — в его голосе послышалось отчаяние, он понимал, что переубедить Олеандру, видать, уже невозможно. — Я клянусь, если после этого ты все еще будешь пытаться убежать — я дам тебе уйти. Но я готов умолять: выслушай то, что я тебе скажу. — Я уже слушала… — девушка всхлипнула, роняя слезу из мутных глаз, которые сейчас казались чернее обычного. — Помнишь, что я рассказывал тебе о свете? — спросил Вирт, отводя ее за угол и глядя точно в глаза, наблюдая за ними. — Помнишь, что я говорил о тебе? О том, что ты и есть тот самый свет? Я не объяснил тебе главного… И он был прав. Так твердили многие древние письмена, в которых говорилось о том, что свет не может гореть сам по себе — его надо зажечь. Для того, чтоб рассеять тьму, нужно развести костер. Для того, чтоб в подземелье стало светло, в нем нужно расставить свечи. Для того, чтоб во тьме засиял огонек, нужен более сильный источник, который поможет его разжечь. — Так может, ты позволишь зажечь тебя? — извечно веселые карие глаза даже сейчас, в момент, когда лаконичное «нет» могло окончательно обрубить все нити, оставались такими же, как и всегда. Удивительно, но это гадкое отрицание не прозвучало. Вместо этого бледные искусанные губы крайне несмело потянулись к его. Вирт сам того не ожидал, честно признаться, ибо был уверен на девяносто девять процентов, что девушка не позволит. Но нет, он почувствовал ее худые холодные руки на своей шее, его же блуждали где-то в чуть спутанных волосах, где были какие-то травинки и даже мелкие цветочки. И пусть она не поверила в то, что на ангела походит больше, чем те, кого изображают на иконах… Она смогла поверить в то, что тот, кто стал для нее божеством, сможет помочь ей. Сможет зажечь тот свет, которого и так в ней было в избытке. Его задача, по сути, заключалась совсем не этом. А в том, чтоб убедить несчастную девочку-демона в том, что она, возможно, светлее многих святых и архангелов. «Если Бог и есть на самом деле, то именно он сейчас смеет меня целовать.» — Кхм-кхм, — сзади раздалось незначительное покашливание, принадлежащее Ромке. — Если с Олеандрой произойдет несчастный случай, мы будем знать — он не несчастный и все подстроила Белка. Мила, стоящая рядом с удивленными глазами, коротко усмехнулась, но продолжила наблюдать за тем, как девушка медленно отстраняется от эльфа. И самым удивительным было даже не то, что она впервые увидела Вирта с девушкой (да еще и с Олеандрой), а то, что ее глаза снова посветлели. Извечно черные, они рассеяли постоянную черноту, став ясными, ярко-зелеными и счастливыми. А кожа, что до этого напоминала бумагу, насытилась природным румянцем, особенно в области щек. Искрящийся взгляд эльфа теперь можно было узнать и в ее глазах, потому как они светились, казалось, ярче Альтаира¹. Если и существовал на Земле союз, нерушимее того, что построен на контрастах, то он был точно сброшен с небес. Как и этот, что был абсолютно нелогичным, даже неправильным с точки зрения тех, чье представление об ангельском ограничивалось выдуманным Эдемом и Библией. Это была какая-то по ошибке оказавшаяся на земле империя: воспетое демоном божество и сам демон, который сиял ярче нимбов над головами архангелов. И это было ужасно забавно, если бы звучало не так красиво. Ведь кем, по сути, были они? Обожествленный идеал в желтом плаще с неизменно озорными карими глазами и она — ядовито названная девочка-демон… Пускай многие косились на пару несколько удивленно, Ромка расценивал это как нечто спасительное по отношению к Олеандре. Почему? Да потому что он был готов поклясться на своем волшебном проводнике: он точно видел едва заметное свечение, исходящее от, кажется, самой счастливой девочки-демона на всей планете…