С глаз долой...а остальное не могу

Россия только фыркнул, скидывая мои ладони со своей макушки, упёрся руками в пол, и подпрыгнув, подтянул себя наверх полностью. Едва его ноги оказались на полу, как свечение исчезло и Магия замолчала. Взываемый явился на Зов Сидим оба на полу, смотрим, придурки, друг-другу в глаза, молчим. Не выдерживаю, первым отвожу взгляд, и тут же, пошатываясь, встаю и отхожу к столу. Запястья саднят, серо-бурая корочка неприятно чешется, видимо в раны попала каменная пыль. Пытаюсь хоть как-то перевязать одну руку, но из-за волнения ничего не получается, и я только сваливаю все предметы со стола. Последним, насмешливо-медленно, начинает падать полный отвара кувшин, прямо мне на... Время замедляется, когда я чувствую, как знакомая, успокаивающая своим холодом магия, тянет меня назад, легонько отрывая от пола, а вслед за ней и ледяные, но такие крепкие руки обнимают меня со спины, прижимая к себе. Ухо обжигает чужое дыхание и волей-неволей я начинаю краснеть, отвыкший от подобной близости... К кому бы то ни было. Кувшин наконец-то сталкивается с полом, не задевая меня. Лишь несколько дымящихся капель попадает на мои штаны - и всё. Иван успел вовремя. - Отпусти. - Нет. Ничего не напоминает? Мне тоже... Сжимаю кулаки, дёргаюсь, пытаясь выбраться, но его руки тут же оплетают мои предплечья, не давая пошевелиться. Рывок - и я уже стою, повёрнутый к нему лицом. Его руки медленно, но не напоказ, а равно настолько медленно, чтобы я не мог двинуться, загипнотизированный под его взглядом, перемещаются по моим предплечьям. Тягучим, как талая вода, и острым, как кромка ледяного меча, одновременно бережный и опасный, как непрочный путь из льдин во время ледохода. Тёплый, даже горячий, язык сначала проводит по одному запястью, собирая кровяную корку, затем по другому. Это было бы больно, не будь это он. Тепло сменяется морозцем, мягко щиплющим кожу. Воспаление тут же проходит, как и боль, оставляя только приятный холодок и тёмно-фиолетовый искрящийся иней, сшивающий края порезов. Напоследок, Иван целует оба запястья, от чего у меня мурашки бегут по коже. Закрываю глаза, не способный дальше на это смотреть. Это... Слишком. Мы всё ещё стоим впритирку друг к другу. Так близко, что приподними я голову, кончик моего носа упрётся в его подбородок. 1940 год. Сейчас - мы снова враги. На этот раз Людвиг сошёл с ума и, подчиняясь приказам своего возлюбленного фюрера, начал войну против всего мира. И, официально, Россия "как-бы" по другую сторону баррикад... Но когда его смущали подобные мелочи? - Зачем ты звал меня? - наконец-то подаёт он голос. - Звал? Тебя? - хрипло смеюсь я, стараясь скрыть смущение. А затем честно признаюсь. - Вообще-то я собирался позвать демона. Самого могущественно, самого сильного, способного уничтожить весь этот мир... Он слушает меня внимательно, вдумчиво, даже не собираясь перебивать мои безумные речи. А затем беззвучно выдыхает и спрашивает. - Ну? - Что ну? - Я здесь. Ну, и что нужно делать? Кашель пополам со смехом вырывается из моей глотки сиплым комом. Испанка, хоть и прошла для меня гораздо легче, чем для того же России или Сербии, но до сих пор даёт о себе знать в минуты волнения. Ведь от неё погибло почти столько же людей, как и в ту войну... Сгибаюсь в три погибели, пытаясь отдышаться, но едва его руки прикасаются ко мне, желая помочь, как я рывком выпрямляюсь, вникая в смысл его слов. - Т-ты? - Ага. - Так, погоди, а с чего ты взял... Лиловые глаза насмешливо прищуриваются, он делает несколько шагов и опираясь на стол, Россия складывает руки на груди и насмешливо, своим бархатно-бальным голосочком тянет. - Так ты же сам меня на последним совещании так называл! И "Демоном" , и "Империей Зла", и "Проклятым ведьмаком"... Закрываю рот, звучно клацая зубами. Да, припоминаю, было дело... Я тогда сильно не в духе был - предчувствие скорой войны совпало со смертью моего старого друга - Королевского астронома Френка Дайсона. Больше двадцати лет мы с ним на пару изрядно действовали на нервы своим камергерам... Впрочем, мой теперешний и теперь с ума сходит, не зная, кем я являюсь на самом деле - ему всё время чудится, что в силу своё юности и неопытности, обязательно что-нибудь натворю! А уж когда он узнал о моей "новой" должности (занимаемой мной аж с передавшего полномочия Роберта Хенли), то стал бояться ещё сильнее - не дай королева этот юнец где-нибудь потеряет Большую Печать! Огорчённый тем, что даже навестить его могилу не могу, выплёскивал своё раздражение на всех, кто был рядом, не смотря на пол, силу и отношения. Видимо, инстинкт самосохранения отключился настолько, что даже по России прошёлся... ... То-то я никак вспомнить не мог, как попал домой и откуда у меня на голове такая шишка! После его лёгенького удара помнить было нечего... -... Так что, ты сам виноват, что я здесь. Это уж точно. Призвал, на свою голову... - Ясно... Хорошо, подожди, сейчас отправлю тебя назад. - А зачем? Тебе же нужен демон... Так чем я хуже? - вкрадчиво шепчет Иван, делая шаг ко мне. Теперь уже щурю глаза я и ехидно замечаю. - Верю. Силы и дури у тебя хватит, чтобы сам Люцифер добровольно отдал тебе трон... Не в этом дело. Ты же даже не знаешь, чего я хочу пожелать... - Артур, - черт меня возьми! Как он так быстро оказался рядом?! - Зная тебя, об этом не трудно догадаться... - и он произносит два так сильно бесящих меня сейчас слова. - Морской Лев. Не контролируя себя скреблю рукой по груди, от чего тут же на рубашке начинает расплываться алые подтёки из-за едва-едва начинающей заживать раны. Шипя, отдёргиваю руку и с яростью смотрю на смиренно опустившего глаза в пол Россию. Только аметистовые искры магии в его глазах выдают нетерпение. О да... Он знает меня очень хорошо... Знает, что именно это бесит меня больше всего - отложенный смертный приговор. Я не боюсь смерти, о нет. Пожалуй, приступи всё-таки Крауц к своей операции, я бы мог его понять, но это... - Ты желаешь ему отомстить, а у меня хватит сил не только сделать это, но и... Сделать так, чтобы ты вышел из этой войны победителем... - продолжает он искушать меня. - ... Да только вряд ли у меня хватит сил после этого рассчитаться с тобой, верно? - хмыкаю я, незаметно делая шаг назад. - Иван, как бы ты не...- припоминаю подхваченное от него когда-то словечко, - не horohorilsya, но до демона тебе далековато, и вряд ли возьмёшь мою душонку в качестве оплаты за труды, верно? Иван снова опускает глаза, согласно фыркая. Но почему-то вместо логичного "Было бы что там брать" мне чудится в нём нереальное "А зачем, если она давно моя?", от чего становится жарко, и топко. - Правильно. Однако, мне не нужна твоя душа. - А иная плата мне кажется будет не по карману... - Не прибедняйся, Англия. Хоть цену назначаю я, тебе её заплатить по силам. Я пытаюсь что-то сказать в ответ, но он взглядом останавливает меня, и шёпотом, смотря мне в глаза, говорит. - Десять минут. Просто десять минут, в кои-то веки не сопротивляйся. Ни мне, ни себе... Мне... Страшно. И совершенно не стыдно признаваться в этом. Казалось бы, нечего, но... Это будто возвращаться в собственное прошлое, в тот момент, когда ты-будущий знаешь, что твоё решение изменит твою жизнь, а ты-настоящий об этом даже не догадывается. Путей несколько, но... Один даст тебе жизнь, другой тебя уничтожит. И только ты знаешь, как следует поступить. И только ты можешь что-то изменить... Только... Который ты? И как это сделать? Очень просто - не оставить себе путей назад. Судорожно киваю, зажмуривая глаза про себя обещая, что ни за что их не открою, пока не истекут эти чёртовы десять минут. И почти тут же их распахиваю, чувствуя, как с моей головы соскальзывает капюшон... Господи, что же я натворил... Иван... Бережлив. Но только эта аккуратность, эта забота, это проклятая почти-нежность делают только хуже. От боли и грубости можно потерять сознание, спасительно падая в бездну, но... Но от лёгких, невесомых, и таких чувственных прикосновений спасения нет. Мантия, а вслед за нею и рубашка, соскользнули, даже стекли, как горячие восковые слёзы, на пол, под легчайшими, ощутимых даже не кожей, а одним шестым чувством, прикосновениями. И от этого напряжения, из глубины, изнутри меня, толчками, за пульсом загнанного чувствами сердца, за затруднённым дыханием из меня начинает выплёскивается магия - как моя собственная, так и его, давно переставшие быть друг-другу чем-то чуждым. Лилово-ледяной флёр обволакивает нас с ног до головы, даря чувство защиты и такой... чувственной, проникновенной прохлады, от которой нервы напрягаются ещё сильнее, делая ощущения этой сладкой агонии невозможно мощным. Когда напряжение достигает пика, сердце замирает, ощущая как совсем рядом, буквально в паре дюймов от него, на коже, чуть выше раны, опускается тяжёлая рука... Ладонь подрагивает, но остаётся на месте, и это ощущение пронзает меня, как остриё, заставляя замереть. Запястье приподнимается, вслед за ним кисть, но подушечки пальцев будто прикипевшие, слившиеся с моей кожей, остаются на месте. А после, скользят вниз, оставляя за собой полоску сверкающего инея. К правой присоединяется левая, и я, уже чувствуя, как две руки, проведя по моим рёбрам, обозначив талию и задержавшись на дёрнувшихся тазовых косточках, обнимают меня за поясницу. Иван неуловимо, но всё так же неторопливо склоняется, не отрывая от меня горящих глаз, и снова улыбается, раздвигая губы. Проклятье, он же не... - Оууууххххх... Иван ухмыляется, собирая капельки крови. Дёргаюсь, собираясь зажать себе рот ладонью, но... Магия, моя же собственная Магия, хрустальными искорками повисает в воздухе, а после впивается в руки, не давая их поднять, не давая мне сдержать... Себя, не давая мне нарушить Контракт... Холодно. Но этот холод, как прохлада любимого сорта мороженного на языке после удушающей жары - и сладко, и колко и так необходимо... Его язык скользит прямо по груди, по рассеченной коже, и кажется, он одним ощущением стирает рану вместе с болью, оставляя за собой только тонкие морозные узоры. Будто невзначай, приподнимается выше и проводит языком по соску. Выгибаюсь дугой от очередной волны, захватившей мой рассудок. Пальцы сводит судорога, шиплю через силу, прикрываю глаза, чтобы окончательно не сойти с ума и... ...Тихий шелест лопнувшей нити. Нет, не нити - тонкого шёлкового шнура, с кучей драгоценных бусинок, сейчас мелодичным водопадом скатывающимися на пол. Молочно-белых, так похожих на жемчужины, но с острыми гранями, желтовато-серые, костяные, чуть шершавые на ощупь, прозрачно-бирюзовых, как застывшие морские капли, тёмно-сапфировых с лазурными искрами, как небо над бездонной пропастью, серебристо-серых, металлических, отдающих на вкус равнодушием и солью,зелёных, абсентово-рьяные, как пьяное забытьё, волнующе-алые как первые капли крови на свежем снегу... ... Фиолетовые, будто выточенные из цельных аметистов, парадоксальные сами по себе - холодные и пламенеющие одновременно... ... Совсем как глаза напротив... ... Кто-то сравнивает самоконтроль с нитью между безумием и равнодушием - кто-то с чашей, как воду, собирающем все невзгоды, выпавшие на его долю. А у меня - чиато. Оружие, способное служить украшением, непривычное, незаметное, но требующее сноровки и терпения. А так же, способное ранить как врага, так и владельца, если тот будет неосторожен... Как я сейчас... ... Да только не могут эти опасные, прекрасные осколки радуги, со звоном бьющиеся об пол, этот ласкающий кожу шнур, не раз бывший удавкой, ни навредить, ни помочь... ... Потом я обязательно соберу их, все до последней, до самой крошечной. Переплету шнур, сделаю для прочности ещё несколько узлов, заботливо подберу самый удобный порядок бусин, для усиления тяжести, сделаю несколько сотен ударов, примеряясь к нему, но... ... Не сейчас... ... Зашипев, запустить свои руки в его причёску, вцепляясь в пряди светлых волос. Его ладони перемещаются выше, на мои лопатки, усиливают нажим, не дают выбраться... А мне уже не надо. Целую его сам, первый, мимо, чуть не прокусив ему губу и стукаясь зубами. Рычу, почти выдёргивая волосы и перемещаю ладони на лицо, фиксирую, не понимая, что дёргаюсь я сам. Открываю глаза, выдыхаю открытым ртом и целую снова, наверняка, не оставляя выбора... Впрочем, когда его язык прикасается к моему, он становится очевидным. Подпрыгиваю, отрываясь ступнями от пола, чтобы мгновенно оказаться повиснувшем на Иване, как клещ, обвив его ногами за талию. Охнув, Россия подхватывает меня, мстительно проводя кончиком языка по нёбу, от чего я задыхаюсь наслаждением. Яркое. Всё такое яркое. Вкус, запах, прикосновения, звук, цвет... Так, что слепит в глазах, так что мозг просто отказывается фиксировать всё происходящее, отказывается признавать, что шипение и судорожные стоны - мои, что эти жадные припухшие губы, торопливо целующие его лицо, лоб, глаза, скулы, щёки, губы, конечно губы, подбородок, переходящие на шею - мои, что эти дёргающиеся, в желании усилить трения бёдра. Отказывается, и всё тут! Только что-то ехидно хихикает внутри, признавая - хоть возбуждение обоюдное. ... Хотя, и тут не без ехидства добавляет, что и здесь мне до России далеко. Судя по ощущению, у того в штанах как минимум спрятано складное копьё! А если учесть, что у него нет карманов, то... ... Оу... Пикантно... Чёрт, как бы проверить, а?! Снова шиплю, собираясь проверить свою догадку и прижимаюсь к нему ближе. Иван только хохочет, щуря глаза и прикусывая мою губу. Это самое нормальное, что кажется мне в нём сейчас и что может свести меня с ума повторно, едва закончится это безумие - Россия не закрывает глаз, когда целуется. Он продолжает смотреть, будто собираясь запомнить до мельчайшей детали моё порозовевшее лицо, мои искусанные губы, мои потемневшие глаза, скользящую по виску капельку пота, которую он перехватил своим языком, взбухшую лиловую жилку на шее, выступившие ключицы, которые ему так нравится прикусывать, мои царапающие его спину пальцы... А ещё, если я шипел, уже сорвав голос от криков и стонов, то он только мурчал, как дикий кот, от чего мои пальцы, проводя по его горлу, чувствовали лёгкую вибрацию. Тела сцепляются жадно, но плавно, ходко, как части единого механизма, нечто подточенного друг к другу до микрона, до молекулы. Только пальцы скользят по коже, пытаясь то ли зацепится, ухватится крепче, не отпускать, то ли гравируя, вычерчивая неведомые узоры удовольствия. Ярко, холодно, жарко. Несовместимо? Чушь. Все давно знают, что даже в Аду есть лёд, а на небесах - пламя. Так и это - мой личный ледяной Эдем, моё лукавое удовольствие, моё лиловое исцеление... Пламя всё ближе, всё чётче, всё ярче. Наконец, аметистовый костёр превращается во взрыв, и с выдохом, его губы, его медовые губы, разрывают всё моё естество на осколки, на клочки, на хрустальные искорки счастья и неги в ослабевших руках и затухающем сознании... На последнем рывке моих бёдр Ваня не выдерживает, проводит языком по ободку моего уха и уходит вслед за мной в пустоту... ... Глаза открыть так и не могу... Сил нет... Только смотреть сквозь щёлку заледеневших ресниц, как Россия, повернувшись, подползает ко мне ближе. Только чувствовать, как его дыхание проносится по моей вспотевшей коже, как снова мерцают лиловые глаза, смотрящие даже не на меня, а в меня, там, где я хочу окончательно опустить веки, но не позволяю себе. Он не говорит. Его счастье - если бы он сказал хоть слово - я бы его прибил. У меня нет ни сил, ни желания даже вспоминать то, что здесь случилось, не то что думать и особенно - обдумывать... Он действительно хорошо меня знает, настолько хорошо, что отлично, пожалуй, даже лучше меня понимает, что творится в моей голове... И как нужно сейчас поступить. Поэтому только напоследок целует полностью заживший ( во время этого... процесса, вокруг нас было столько Магии, что мой практичный организм не мог не воспользоваться случаем и не подлечить себя халявной энергией) шрам на груди, подбирает с пола раскиданные шмотки и тихо сваливает через пентаграмму. "In English", чтоб его... ... Проклятье, я не знал, что это звучит так двусмысленно... Продолжаю лежать на полу, не закрывая и не открывая глаз полностью. Разум всё ещё в отключке. Болят гудящие с непривычки ноги и искусанные до оттисков клыков ключицы. Прикасаюсь к шее пальцами и тут же их оддёргиваю, чувствуя, как наливаются кровью засосы. На факельном зажиме, вернее, на самом факеле, весело догорает синим пламенем моя рубашка. Да, нехило я её откинул... Сбоку ехидно тикают часы, знаменуя о том, что десять минут истекли. Передвигаю руку ниже и морщусь, нащупывая мокрое пятно на штанах... Демон... Да какой, к чертям собачьим, демон! Инкуб! Ненасытный, ласковый, нежный... ... Мои королевы, стыдно-то как... Ничего себе, отметил Йоль... Ладно, корить себя буду завтра, 18 числа, в день, как потом я узнаю позже, Людвиг, после разговора с Иваном утвердил "Барбароссу", а пока... Закрываю лицо ладонями, оглашая весь подвал надрывным воем одного-единственного слова: - Who-o-ore!!! Историческая справка: 1940 год, и снова Англии не везёт - второй год Второй мировой Войны, Россия официально считается союзником Германии и Польши, в общем приятного мало! Так ещё Людвиг умудрился его ранить: бои на Атлантике, бомбардировки даром не прошли. А самое подлое - операция "Морской Лев" по быстрой ликвидации Англии как врага был отложен, а почему? - из-за России! Официальная цитата - "если Россия будет разгромлена, Англия потеряет последнюю надежду" - как тут не начать беситься... (я бы тоже в таком случае кого-нибудь призвала... Ну, или бы отравила!) Испанка или испанский грипп - пандемия, которая лютовала по всему миру в 1918-1919 годах. За эти 18 месяцев умерло более 50-100 млн человек или 2,7 - 5,3% населения Земли и заражено около 550 млн человек, или 29,5 % населения планеты. Эпидемия началась в последние месяцы Первой мировой войны и быстро затмила это крупнейшее кровопролитие по масштабу жертв. В Великобритании погибло около 1.6 процентов населения, в упомянутой Сербии - 4,2 в России - 3,4. Так ещё весной 39-го, в море (следовательно, без могилы) погиб директор Гринвичской обсерватории Дайсон Френк Уотсон (кстати, те шесть писков, передаваемых с 1924 года по радио для проверки времени, его предложение!). Будучи на придворной должности Королевского Астронома, Фрэнк был обязан подчиняться Лорду-Камергеру, а их, в Англии, кстати, два - один только для двора, другой для всей страны. Проще говоря, должностей у Артура много, и не все из них переведены на русский! Однако, подходящую для самого Англии я нашла - Лорд-Хранитель Большой печати. Должность древняя, важная, а что самое главное - официально как бы почти не существующая, ибо считается, что "Лордом-Хранителем" именно этой печати одновременно считается и Лорд-Канцлер. Последним, самостоятельно занимавшим пост «Лорда-Хранителя» был Роберт Хенли, 1-й граф Нортингтон, который после восхождения на трон Великобритании короля Георга III стал Лордом-Канцлером. А было это аж в 1814. В общем, Арти вполне может им быть (и тогда становится понятным, почему её не упразднили!). А помня его скверный характер и неподобающую для пера и Лорда молодость, отношения между ним и Великим Камергером наверняка были ещё те... Чиато - вид оружия, представляющего собой утяжелённое ожерелье из гранёных бусин, (только хороших по прочности - костяных, деревянных или металлических, каменные редко) способных складываться определённым образом, (подвижный кастет и удавка одновременно!) и нанизанных на шёлковый или кожаный шнур. К сожалению, является выдуманным Вероникой Ивановой, писателем, хотя... Уже видела на прилавках нечто подобное... "In English" - т.е. "по-английски". Йоль - праздник, традиционно проводимый на астрологическое зимнее солнцестояние. А так как астрологическое не всегда совпадает с календарным, дата может двигаться на пару дней вперёд-назад, как здесь. Считается одним из самых магических праздников, ибо Йоль - самая длинная ночь в году. Последнее пояснять не буду, ибо комп до сих пор мат переносит плохо. Хотите знать - переводите. Скажу только так - полный английский аналог того, что мог бы сказать русский в подобной ситуации.