*
Марк не церемонится, наливает напиток в обыкновенный стакан. Донхёк немного взбалтывает вино (привычка от Минхёна еще осталась) и смотрит на поблескивающие от солнца, словно кровавые, морские волны в стакане. Сейчас он был бы не прочь в них утопиться, или просто выхлебать всю бутылку алкоголя до потери памяти. Минхён, конечно, будет против. — Ты еще маленький, Хёк — Эй, вообще-то, я хёном тебя называю только из жалости! — А ну повтори. — старший, уже немного обиженный, нападает на младшего; наваливается сверху и щекотит где-то в районе живота. Они смеются искренне, а в воздухе, казалось бы, уже готовы сердечки появиться и саундтрек из романтической комедии заиграть на фоне. У Донхёка внутри это дурацкое 'тудум' и слёзы в глазах, уже не понятно: от смеха ли, или от тех сильных чувств, которые он не может ничем перекрыть рядом со старшим. Сейчас Марк не смеется вместе с ним, а у Донхёка сердце все еще мягким 'тудум' откликается на такой растрепанный вид старшего Ли. Только музыка на фоне была бы здесь лишняя, да и романтикой с весельем явно не пахнет. Они сидели в марковской кухне, хозяин дома стоял немного опираясь на столешницу, прямо напротив младшего, но на него не смотрел, а Донхёк тем временем сидел за столом буравя парня взглядом из-под слегка отросшей челки. — Зачем пришел? — наконец подает голос старший. Понятно, что приглашение сюда Хёка было не его инициативой, он наоборот, закрылся от младшего и упорно делал вид, что совсем не скучает, что ему и так, вроде, неплохо. Донхёку не понятно, с одной стороны, зачем все эти выяснения отношений? Но с другой, голос где-то в голове отбивал по мозгам Донхёка английский марш пытаясь объяснить что нет, ничего у них не в порядке, что пора встать и собрать свое дерьмо, Хёк. — Ты еще ребенок. Может и так, может, он немного опоздал к тому моменту, когда мог безукоризненно пуляться ядовитыми словами, сбегать из дома и от проблем в том числе, не думать о том, что такое любовь, и что с ней пока можно поиграть, что она совсем ничего не значит. Не значила. А Марк правда был хёном, и не только из-за разницы в возрасте, но и из-за такой некой строгости в глазах, мудрых словах и чистом рассудке, и это совсем не то, чем мог бы похвастаться Донхёк. Марк всегда был первым, чтобы извиниться, чтобы успокоить, чтобы в нужный момент сказать о том, что «нам нужен перерыв» и «я посплю в другой комнате». Марк, даже если не видит, то все равно словно чувствует все, далеко или близко; у него в мыслях постоянно застывшая картина первого разговора с Ли младшим, будто бы прямиком из Лувра. Настолько детально, как слезы скатываются из глаз Хёка по его скулам и вниз по шее. Он ненавидит вытирать их, потому что не хочет признавать тот факт, что плачет, а еще, что у него есть чувства к Минхён-хёну и сейчас они заставляли его сердце сжиматься и болеть. Хэчан даже не решил, приятно ему или нет, но знает точно, что боли он боится, и не любит ее с самого детства; когда пытался учиться кататься на велосипеде, а еще на роликах, скейтборде и самокате, но проваливался каждый раз, получал новые ссадины на руках и ногах, и никогда не брался за это снова. Наверное, это и делает его таким незрелым, испуганным юностью, которую он ждал, по ощущением, всю жизнь.*
Лето в самом разгаре совсем не подходит сюда, потому что в душе холодно до дрожи, и воет что-то до одури обидное внутри. Сейчас бы выйти погреться на солнце, но в голове только желание закрыться и не выходить. У Донхёка просто опять загоны непрекращающиеся, и вряд ли он кому-то о них скажет, впрочем, как и всегда. Он помнит, как в три часа ночи без угрызения совести и без капли стыда мог позвонить Минхёну. Хэчан помнит, как раньше старший, в буквальном смысле, выносил и терпел всевозможные скандалы Хёка. Постоянные «ты сильный» и «я рядом» Донхёк же, только теперь, может грустно оборачиваться и понимать, что ничего он не сильный, и Марка рядом тоже уже нет, между прочим, только по вине Хёка.*
Дни идут со скоростью улитки, а парень, поцелованный когда-то солнцем, уже не может отказать себе в еще одной кружке с кофе, размешанным с энергетиком. Он уже не помнит, сколько выпил таких начиная с самого утра, но точно помнит, что сбился после пяти. Марк ругал его постоянно, видя младшего мирно пьющего кофе каждое утро, день и вечер. — Здоровье угробишь, и сведешь себя так в больницу. — Ох, прекрати, лучше достань мне сливки из холодильника, пожалуйста. И Марк доставал их, несмотря на все пререкания и осуждающий взгляд, он покорно направлялся на кухню, ища в холодильнике те самые сливки, потому что дом у Хёка, как и все комнаты — странный, маленький, временами пустой и безжизненный, хотя, казалось, это должно быть совсем не так. Он должен быть со множеством вещей и как минимум парой фотографий на стенах и раскиданными яркими наклейками на тетрадь. Но к минхёновскому удивлению, ничего этого не было, даже близко. А ему так хотелось, хотелось видеть солнечного мальчика, смеющегося в танце под виниловые пластинки с музыкой Майкла Джексона, окруженного книгами и комиксами с марвел, которые он так любил, но которые никак не мог начать коллекционировать. — Только представь короля поп-музыки в роли человека-паука… — Он бы стрелял паутиной танцуя свою фирменную лунную походку? — Именно! Помнится, тогда у младшего Ли был день рождения, и Марк, нежданно-негаданно, притащил целую коробку старой коллекции комиксов своего старшего брата. — Тэён-хён все равно уже съехал и комиксы сам забрать разрешил, но я не такой большой фанат, поэтому держи. Хэчан был готов либо от счастья заплакать, либо от него же и умереть в руках своего любимого хёна, потому что ему таких подарков не дарили, он вообще термин 'подарок' редко употреблял и в принципе не был сильно знаком с этим, просто потому, что ему их не дарили. Он не часто рассказывает кому-либо о своих интересах и хобби, поэтому никто толком не знает, что ему дарить, и предпочитают обходиться нелепо-банальными открытками с пожеланиями, которые каждый второй и так постоянно желает, как под копирку, ей богу.*
Это было еще в начале их общения. Хёк ждал старшего, высунув голову из окна своей комнаты. — Вылезай оттуда! Еще упадешь! — Хм, я же знаю, что если что-то случиться, ты меня поймаешь, — самодовольная и теплая улыбка появилась на лице красноволосого. — Конечно. — Минхён сказал это очень тихо, почти шепотом, и скорее для себя, чем для младшего, но ответная улыбка, которую заметил Хёк, сказала все сама за себя. Вечер был ветреный и холодный, конец июня решил знятно поиграться с погодой и менял ее то на холод, то на солнце, то на бури и дожди, то на противную влажность в воздухе и температурой под 30. Старший Ли возвращался с каких-то там важных дел, которые Хэчан называл 'способом улизнуть и оставить меня скучать' подкрепляя это надутыми губами вишневого цвета. Минхён поднялся и зашел в комнату, где высунувшись стоял Донхёк в тёплой нежно-голубой меховой худи и желтых ярких тапочках. Марк подкрался сзади и приобнял парня. — Выглядишь смешно до безобразия. — Я выгляжу хорошо во всем и без, разве не это ты мне сказал? — Это был не я. Хёк повернулся с поднятыми бровями и шутливыми искринками в глазах. — Ох, да ладно! Тогда я пойду найду того, кто мне это сказал — с умным видом он уже понесся к двери, когда его побег прервали тугими объятиями. — Хэй, ты правда прекрасный. Всегда. — нотки в его голосе звучали серьезно, а немного охрипший голос гармонировал с шумом листьев на деревьях за окном. — Хён, ты чего? — такая искренность была чем-то новым, чем-то неожиданным, хоть младший давно думал о том, что ему не хватает искренности и близости, не физической - душевной. Но сейчас он был немного ошеломлен всем этим. — Ничего, просто не мог молчать и решил сказать о том, как много ты для меня значишь. Я знаю, что это все быстро, ты и я. Но, просто скажи, если тебя это не устраивает, хорошо? Твой комфорт — это все, что важно для меня. — Марк был переполнен эмоциями, он был счастлив, что любил, что был любим и получал взаимность. Даже если все это не было официальным и не казалось серьезным, тогда в тот момент, это было просто правильным и не всегда то, что кажется верным — значит обнадеживающе и надолго.*
Их последний разговор состоялся 25 августа. Температура резко упала до каких-то жалких 16 градусов, к вечеру становилось вообще невыносимо холодно, но ни один из парней не чувствовал перемен, их кожа была все еще горячая, обжигающая, и больно было обоим, только по разным причинам. Одного разжигала злость, другого… а что это? Стыд? Неловкость? Он редко ощущал такое, а старший редко мог злиться, но каким-то образом они идеально дополняли эмоции друг друга. Делали друг друга полноценными. Понимаешь, просто мне нужно немного времени, я пытаюсь думать чётко, мне нужно немного побыть одному. Иногда я возвращаюсь мыслями в прошлое, в бессмысленные разговоры со старым мной, и думаю почему в то время, когда мама обнимала меня, мне никто не сказал, что если ты хочешь любви, нужно пройти через боль. Если хочешь любви, нужно научиться меняться. Если хочешь доверия, то научись доверять сам. И я научусь, правда, я смогу, ради тебя, ради нас, только не оставляй меня сегодня, никогда. Если ты чувствуешь тоже что и я, не спрашивай, почему это должен быть ты, просто останься со мной. От лета до осени, от зимы до весны. Я расцвету, я зажгу себя как солнце, если это заставит тебя поверить. И это письмо от меня — тебе. Оно только твое, как и весь я.