Сахар и дождь

Эви поразительно идет желтый дождевик. Улица колыхается от дождя, блики фонарей, отражаясь в лужах и ручьях, уплывают куда-то вниз по течению. В подступающих сумерках Ларкин кажется самым ярким пятном, вторым мини-солнцем, радостно шлепающим по воде в резиновых сапогах. Эдвард хмыкает, глядя на нее: вот и придет кому-то в голову сейчас, что из них двоих она старшая? Вряд ли. Южный городок накрывает теплый дождь. Бард слышит радостный вздох гортензий в горшках, которые стоят на тротуарах, слышит взволнованный шепот виноградных листьев, обвивающих заборы частных домов, и недовольно шипит: - Давай скорее уже! Вплавь до отеля добираться будем?! - Пффф! - беспечно машет рукой сестра. - Не сахарные - не растаем. Ларкин хмурится, неосознанно прикасается рукой к портфелю за спиной. Там его лира. Там его паспорт, и деньги, и расписка от Роджера, подтверждающая обещание последнего "по-пацански подогнать ящик сам-понимаешь-чего". Терять все эти, без сомнения, ценные вещи не хочется, а ткань сумки уже начинает намокать. Эдвард, как следствие, волноваться. - Что ты там копаешься, черепашка-ниндзя? - нетерпеливо дергает он головой и цепенеет, не находя взглядом желтый дождевик. Но уже через секунду Эви обнаруживается на другой стороне улицы, прямо под вывеской небольшой, но довольно престижной в стране сети кондитерских. Вывеска мигает красно-зелеными цветами, заманивая посетителей внутрь. Ларкин вздыхает и направляется к сестре. Та оборачивается на его шаги, и глаза ее сияют: - Эдди, ты только гляди, гляди! Прямо как мама нам покупала! Эвелина снова прилипает носом к витрине, и Эд вынужденно останавливается. За стеклом - целое кондитерское царство: вычурные торты, помпезные пирожные, все такое красивое-прекрасивое, дорогое-предорогое, словно всю эту радость диабетика сусальным золотом покрывали десять раз. Но Эви нужны не торты и пирожные. Эви нужно... Мужчина нашаривает взглядом стоящие у самого прилавка коробки с мармеладом, и губы его против воли трогает улыбка. Да, действительно похожи. Прямо точь-в-точь. Такие же дешевые, всего в пару пенсов, как и те, что когда-то приносила домой мама: на другие просто не хватало денег. Такие же безвкусно разноцветные, наверняка с кислинкой, наверняка с химическим привкусом - с привкусом праздника, по которым мармелад и покупался. - Купим? - интересуется Эд, и Эви первая заходит в магазинчик. Колокольчики на музыке ветра приятно журчат в разных тональностях. После живых голосов растений и неба они кажутся фальшивкой даже большей, чем они есть на самом деле. Кто назвал их музыкой ветра? Кто-то, никогда в жизни ветра не слышавший? Эвелина подходит к прилавку, рассматривает ассортимент. Здесь мармелад любого вкуса, размера и формы: дельфины, цветы, маленькие бутылочки "Кока-колы". Ларкин молча показывает на "червячков", и продавец взвешивает почти два фунта. Эд немного ошибается: здесь мармелад стоит дороже, чем пара пенсов. Ему приходится основательно раскошеливаться на сладости, но, с другой стороны, мармелад - не китайский чай. Ничто не может быть дороже чая, зарубите себе на носу. Поэтому Бард находит утешение в этом. Они запихивают "червячков" в рот тут же, за прилавком, едва расплатившись за них. Мармелад вкусный - сказать нечего. Впервые мужчина не жалеет, что потратил деньги на "хотелки" сестры, часто весомо бьющие по семейному бюджету. Эви жует почти технично, с сосредоточенным видом, и Эдвард едва не выплевывает свою порцию обратно - таким кажется смешным лицо девушки. Мармелад вкусный. Немного не тот, но похож: этот ощутимо лучше по качеству, однако... Нет в нем чего-то того, что заставляло в детстве нестись на кухню сломя голову, прыгать около стола в ожидании, пихать друг друга локтями. Мамы? Они выходят из кондитерской молча. Эви несет заветный пакет в руках. "Червячки" блестят в свете фонарей. - Эд! - говорит Эвелина, и голос ее бесконечно удивленный и... грустный. Мужчина прекращает запихивать кошелек в портфель и поворачивается к сестре. Та смотрит на него как-то странно и произносит: - Знаешь. Мы выросли. - Еще бы, - фыркает Эд, размашистым шагом подходит к Эвелине и натягивает на ее голову капюшон. Та ойкает и сердито пытается пригладить попорченную прическу. - Но это не значит, что тебе должно доставаться больше. Все поровну, все честно! Эви смеется, обзывает его занудой и уносится куда-то вперед - под фонари, выбирать себе "червяка" пожирнее. И это - важно. Как важны были их детские игры "в птичек", когда мама кормила их этими самыми мармеладками, а они смешно раззевали рты; как важны были их совместные первые деньги, которые они тоже спустили на этих глупых "червяков", притащив их маме целый пакетище: она всегда все отдавала им, не брала сама. За каждым незначительным действием - любовь. За каждой улыбкой - напоминание о важном. И каждый раз, когда Эви смеется, у Эда за спиной будто вырастают крылья. И это - тоже часть их "напополамчатой" жизни. Ларкин наконец-то устраивает портфель поудобнее и бежит за сестрой. Аромат гортензий становится все сильнее.