Z73.0 Burnout

      Он не спит день. Не спит и второй. На третий его вырубает, словно кто-то выключил сознание. Стас даже не замечает, как проваливается в ужасный, беспокойный сон. Он тягучий, мерзкий и липкий. Создается ощущение, что вляпался в мед, который разлили на полу или еще более мерзкое. Ассоциативный ряд сейчас работает из рук вон плохо, поэтому Конченков не может сравнить это состояние. И проснуться хочется, и в то же время кажется, что это просто невозможно. Стас не знает, что ему снится, но просыпается он с легким коротким вскриком, подрывается тут же и бегло осматривается. «Кошмар?» — проносится у него в голове.       Давно ему такое не снилось: пусть и неприятное, но настолько реальное, которое потрясает своей естественностью, будто это один день из их жизни. Стас сидит на своей кровати, где-то в Самаре, смотрит в окно, где еще чуть-чуть и рассвет начнет ломать сгустившийся сумрак. Уже светлеет, но солнца еще нет. Погода на улице серая, или это мир ощущается теперь без ярких красок. Он не знает. Стас чувствует, как что-то ползет по руке, он всматривается и видит только свою кожу, которая покрывается мурашками от прохлады раннего утра. Но эти прикосновения слишком настойчивы, чтобы игнорировать. Парень ведет плечом, пытаясь избавиться от наваждения. Конченков вздыхает и трет голый участок плеча. Косится все еще в окно, солнце до сих пор не поднялось, хотя по ощущениям прошло больше десяти минут. Но Стас внутренним часам по утрам не верит. Он прикрывает глаза, давит пальцами, а потом медленно открывает их. — Наконец-то, — бурчит недовольный Игорь. Его рука скользит по плечу, которое облачено в длинный рукав толстовки с каким-то принтом. Стас смотрит на него и не может вспомнить. Игорь над ним возвышается, Конченков головой вертит, но ничего не видит. Кругом полутьма. Довольно тесно. Лавров кажется кем-то незнакомым, необычным, в голове бьет набатом, что он видит его в первый раз. Парень снова хлопает глазами. Наваждение потихоньку отступает, расслабляет напряженные пальцы и дает вздохнуть. Стасу нестерпимо хочется прикоснуться к Игорю, чтобы понять — это случалось раньше или нет? Потому что его память играет в какие-то непонятные игры. Стас не помнит, каково это — касаться. — Что ты здесь делаешь? — хрипит все-таки до конца неуверенный, что все еще не спит. — Где мы? — В машине, едем домой, — недоуменно тянет Лавров, оглядывается, словно хочет удостовериться в своих же словах. — Вот как, — мычит Конченков. Что же, видимо он окончательно проснулся. Стас разрешает себе окинуть взглядом Игоря, который отваливает от него и размещается на сидении в более удобную позу, чем до этого. Одной рукой он гладит Стаса по плечу, пытаясь его разбудить, а второй, скорее всего, опирается в крышу автомобиля. Сам Лавров выглядит не лучше Стаса. — Как ты? — спрашивает Конченков. Выходит слишком равнодушно, что заставляет чувствовать вину, но Игорь выглядит плохо. Мешки под глазами больше, чем у его бабки в погребе, потому что они фиолетовые уже, а не синие, потому кожа серая, тонкая, почти просвечивается. А выражение лица просит закончить его муки. — Нормально, — хрипит, но не потому что в образе, а потому что заебался, да и от долго молчания. — Не верю, — пытается улыбнуться Стас, чтобы придать своему мертвому голосу хоть каких-то эмоций. Конченков решается и касается пальцем ребра ладони, которая поближе к нему, ведет мизинцем невесомо, как будто чего-то боится. А потом резко отдергивает. Игоря передергивает, он заметно вздрагивает, и рука тут же с места вверх мечется. Он трет то место, не особо скрываясь. «Настолько неприятно?» — снова думает, внимательно изучая реакцию Игоря. Ему почему-то даже не обидно от нее. Остро колет где-то в груди, и Конченков заставляет себя с неимоверным усилием отвернуться к окну. Такие моменты со вспышками боли для него не в новинку. Лавров не смотрит на него. Вперед куда-то таращится, в лобовое. Неловко. И это висит между ними в воздухе. Тишина такая напряженная, Стас готов ее потрогать руками. В голове судорожно жалят мысли о том, что можно сказать. Что нужно сказать. Даже просто несусветную глупость брякнуть, но чтобы не так тяжело. Тишина эта гробовая все сметает на своем пути. Головы касается большая ладонь. Горячая и сухая. Ведет по отросшим волосам, зарывается в них где-то на затылке, а потом несильно толкает вперед. — Успокойся, дебил. Просто не здесь. — Игорь толкует это по-своему.       Стас хмурится. Он снова недоволен. Его настроение, как заправская шлюха, скачет по хуям, меняясь быстрее скорости света. И это ненормально, но в последнее время с саморегуляцией у Конченкова серьезные проблемы. Машина останавливается. Игорь расплачивается и ждет, пока нерасторопный и ленивый Стас, разморенный полумраком, вылезет из машины на осветленную уличными фонарями улицу. Здесь пусто. Они стоят, тупо пялятся друг на друга. Игорь крепче перехватывает сползающую с плеча сумку и хватает Стаса за руку. — Хочу быстрее домой, Стас, — говорит Лавров, намекая на то, чтобы тот пошевеливался. Он несильно тянет на себя. Нажимает на кнопку лифта, хотя ждать очень не хочется, однако тащить на себе Конченкова, сумку и себя на необходимый им этаж нет сил. Первым в лифт затаскивает Стаса, а потом уже заходит сам. — На что ты обиделся? — спрашивает Игорь, поднимая голову парня, большим пальцем поглаживает подбородок и искренне интересуется, что именно он сделал не так. — Не обижался, — искренне недоумевает Стас. — Ты не так понял меня, — устало вздыхает. Наваждение, что застало его врасплох, уже полностью отпускает. — Когда ты в последний раз спал? — Игорь срывается на шепот, зажимает Конченкова между стенкой и собой. В лифте никого, да и вряд ли кто-то будет возвращаться домой так поздно, но Лавров все равно старается быть на чеку, поэтому это длится меньше трех секунд. Рука исчезает с тела Стаса, а сам Игорь отходит на безопасный шаг. Стасу мало, но с этим решением Игоря он согласен. — А сам? — он очень не хочет отвечать. И нет, у них не то чтобы загруженный график, дел невпроворот, и они по всем фронтам проебываются. Нет.       У него все из рук валится, музыка кажется плоской, у него словно притупилось восприятие. Собой постоянно недоволен, а еще непонятно откуда взявшийся стыд и вина. Он не узнает Игоря, временами вообще считает каким-то левым. Спасает то, что это быстро проходит, а потом его топит вина и стыд. Стас от этого хочет убежать. — Ты как ребенок, — фыркает Игорь, но ответом недоволен. Сам тоже не отвечает, теперь уже полностью отворачивается. Между ними как будто Антарктида растянулась. Холодно и тихо.       Стас снова ощущает эту тишину, как и в машине, как и всю прошлую неделю, как и весь прошлый месяц. И ему бы что-нибудь сказать, но резкая боль застает уж слишком внезапно. Стаса бросает в пот, а сам он хватается за стенку. Лифт останавливается, Игорь выходит, а Конченков не может сделать и шагу. Хватает ртом воздух: ни позвать, ни нормально дышать. В глазах от боли мутнеет, но концентрирует внимание на дрожащих руках, и боль постепенно притупляется. Время снова остановилось. В голове всплывает картинка с песочными часами, где мелкие частички висят в воздухе: Стас чувствует себя этой песчинкой. Ни вперед, ни назад. Она, картинка, словно рябит и быстро пропадает. Стас снова смотрит на свои трясущиеся руки. Он не чувствует холод стены, не реагирует на слишком яркий свет и рука Игоря, которая снова трясет за плечо, совсем не ощущается. Стас ее видит боковым зрением. — Ты пугаешь, — признается Игорь, когда они с горем пополам доходят до квартиры. — Я не виноват, что мне резко стало больно, — ощетинивается Конченков. Ведь не виноват? Тогда почему перед Лавровым так стыдно? Почему на плечи таким неподъемным грузом давит вина? Он сдувается в конце своей фразы, скукоживается и визуально становится еще меньше. Первым заходит в квартиру и несется прятаться в ванной. Боль хоть и была резкой, но отпустила достаточно быстро. В былые времена живот у Стаса мог болеть и по несколько часов. Он закрывает дверь с громким хлопком и опускается по ней вниз. Как в дешевых драмах, не хватает истерии в голос или задушенных рыданий. Но ничего и в помине нет. Стас чувствует себя полным говном. Он таращится на стенку напротив. В голове ни одной мысли, но вопреки это не приносит облегчения. Лишь сильнее заставляет бездну в груди разворачиваться, затягивать туда и плохое, и хорошее. У Стаса проходит живот, но начинает ломить крупные суставы: колени, локти, запястья. Мышцы перестают держать, и Конченков окончательно плюхается на пол. Он вытягивает ноги, хрустит шеей и достает из кармана толстовки пачку сигарет. Они не курят в доме, но сейчас на это похуй. Он самозабвенно затягивается, густой дым тяжело спускается по горлу. Парня не отпускает чувство, что еще чуть-чуть и задохнется, но сигарету не тушит. Скуривает вторую, а следом и третью. В дверь резко начинают стучать. Стасу же кажется, что это по его голове тарабанят. Помимо боли в суставах, ноющей, перманентной, оттого более мерзкой, нарастает и головная. Осторожно и несмело, зарождается где-то в области затылка и раскидывается на остальные отделы. В лобной доле ей нравится больше всего, там и скапливается. Ощущение, что его черепушку вскрыли, и теперь мозг пульсирует от соприкосновения с местным воздухом и давлением. Стас тихо стонет. Еще немного. — Стас, — орет Игорь. Это становится последней каплей. Конченков, игнорируя боль, взрывается. Он вскакивает на ноги и резко открывает дверь. — Ну что? — кричит он в ответ, ну ему кажется, что кричит. Одной рукой держится за лоб, чтобы хоть как-то облегчить свое состояние, а второй опирается о стену. Мышечная слабость слишком сильная. — Ты торчишь здесь уже больше двух часов, — потрясает его Лавров. Он теснит его, недоуменно смотрит, а потом заходит в ванну. — Ладно, — пораженно отвечает Стас и плетется в комнату. Он не ложится на кровать, пытаясь забыться беспробудным сном, а садится за стол с ноутбуком. Гуглит «Не узнаю знакомого мне человека», но все, что ему попадается, какие-то странные книги, сонники, вопросы в «ответах майл.ру», туда он заходит в первую очередь, но ничего дельного не находит. Меняет. «Ощущение, что не узнаю знакомых мест и хорошо знакомого человека». Результаты плачевные: «20 признаков, что Вы влюблены», сонник, снова стремные запросы в ответах, а чуть ниже прозопагнозия. Он вчитывается и понимает, что это не то. И снова меняет запрос. «Внезапное ощущение, что знакомые места или хорошие знакомые люди кажутся совершенно незнакомыми». Ему выдают какую-то статью, слово страшное, и Стас не с первого раза ее понимает. «Деперсонализация и как с ней жить». Он гуглит это слово. Читать статью ему неинтересно, но слово цепляет. Начиная с третьего предложения, в него, словно иголки, втыкаются названия разных психических расстройств, и Стас теряется. По мере прочтения статьи, у него волосы встают дыбом. Он находит много новых слов и цепляется за одно. «Жамевю». Он хочет ликовать, но ничего не чувствует. Находит нужный ему симптом. И понимает, что происходило с ним последнее время. Становится легче, действительно отпускает. Еще лучше, когда читает: «жамевю может быть временным явлением у психически здоровых лиц при тяжёлом психическом напряжении или переутомлении». Стас гуглит «переутомление». Вчитывается в симптомы, ловит себя на том, что загибает пальцы, когда понимает, что ему это подходит. Отвлекает Игорь. — Иди спать, — просит он, когда сжимает пальцы на плечах, когда шумно вдыхает, когда нехотя отходит. — Я опять потерялся во времени? — безучастно спрашивает, не отрывая взгляда от экрана. — Да, — кивает Лавров. Он сам устал, ему лечь и забыть о странном Стасе, о его загонах, о нелогичном поведении, о болях его, о проблемах Стаса, о том, что он помешан на Стасе. Но это так давит, что Игорю кажется, если он этого слишком резко избавится, то его организм словит интоксикацию и умрет от недостатка Стаса Конченкова в крови. Стас тихое бурчание не слышит. Он гуляет по ссылкам, впитывает в себя информацию и не понимает, почему ему становится легче. Стас гуглит «эмоциональное выгорание». У него открыто множество страниц, все они не помещаются на одну строку, поэтому приходится нажимать на прокрутку, он забывает, где что находится и беспорядочно кликает на каждое открытое окно, пока не натыкается на нужный сайт. Стас гуглит «эмоциональное выгорание тест».       Он проходит его меньше чем за 10 минут, отвечает как можно искренне, а в конце сидит в охуевозе. Стас не психолог, но считает, если набираешь по всем параметрам по 28 баллов, когда максимальное количество 30, то это что-то да значит. Он получает 30 баллов по симптому «деперсонализация», и все встает на свои места. — Игорь, — зовет Стас, не заботясь о том, сколько времени, ему кажется, что прошло всего-то минут двадцать, ну может тридцать. Лавров, как и он сам, никогда быстро не засыпал. — Ну, Игорь, — снова зовет он, забирается на кровать, трясет за плечо. — Стас, блядь, — чуть ли не рычит Лавров, сбрасывая с себя наглое тощее тельце, еще такое острое и недовольно смотря на разблокированный телефон. — Видишь? — хрипит парень, тычет яблочным смартфоном в лицо, а Стас отрицательно мотает головой. Нет, не видит. Стандартная фоновая заставка. А потом понимает, когда замечает огромные белые цифры. — Полшестого, сука, утра. Знаешь, я выкину эти чертовы шторы, чтобы ты понимал хотя бы по свету из окна который час. Ты снова не спал? Игорь выглядит плохо. И вина сменяется сочувствием. Лавров недоуменно смотрит на Стаса. Это выражение лица, наверное, долго не сменится никаким другим. — Пройди тест, — просит смущенный Конченков. — Что? — Игорь от непонимания чуть ли не задыхается. Конченков срывается с кровати, тащит ноутбук в постель и начинает задавать странные вопросы, а Игорь потакает ему и коротко кивает или отрицательно машет головой. Он больше не уснет, а Стасу это кажется важным. Лавров всегда выносит его на приоритет, даже если сам не особо врубается. — Ого, — выдает Конченков. Он изумляется показателям Игоря, а потом все становится на свои места. Просто у Игоря стрессоустойчивость более развита, да и не привык он выносить свои проблемы. Стасу снова стыдно. Кажется, это порочный круг, который он никогда не разорвет. — Что? — спрашивает Лавров, пытаясь в ноутбук заглянуть, но Стас его закрывает и откладывает. — Может, к психологу? — спрашивает Конченков, понимая, что Игорь никогда не согласится. Лавров, на удивление Стаса, соглашается. Им не помешает. Обоим.