Killing each other.

Killing each other. (Убивая друг друга.) В номере отеля темно, только разноцветные огни фонарей пляшут по стенам и пушистому ковру. Он толкает ее, не сильно и она с тихим шорохом, с придыханием « Оййй!» падает на кровать; он спешит к ней, мимоходом спотыкаясь о пустую бутылку мартини, усмехается - сам-то он этого пойла не пьет, предпочитая чистое ячменное, но Луа обожает все сладкое, может, поэтому и она сама вся такая сладкая, томная. Лад неуклюже валится на колени у кровати, хватает ее узкую ступню, ведет ладонью по икре и дальше к плавно-округлому бедру; нащупывает кружевную подвязку и нетерпеливо сдирает ее, затем невесомый чулок; касается губами ее маленькой пятки, Луа дергается и заливисто смеется. - Знаешь Луа, а я все-таки убью тебя. Она не слышит или не понимает, ее звонкий смех серебристыми бусинами рассыпается во тьме комнаты; с улицы доносятся слабые звуки трубы и пианино - в ресторанчике напротив отеля всю ночь играют джаз; а еще там полно самодовольных ублюдков уверенных что они никогда не умрут и Ладу надо бы пойти, повеселится, разобравшись с ними и устроив кровавую баню, ведь больше всего радости ему доставляет смерть вот таких вот пребывающих в полной безмятежности ублюдков, но … Плевать…не в этот раз, не в эту ночь; пускай чуть дольше подышат морозным воздухом Чикаго, Лад доберется до них позже, обязательно, а пока… ...а пока его вселенная сузилась и уменьшилась, превратившись в одну единственную женщину с немыслимо гладкой, золотисто-загорелой кожей. Прикосновения к ней обжигают, кончики ладовых пальцев будто бы бьют слабые разряды тока. Луа вздрагивает, и протяжно всхлипывает, захлебываясь смехом, ее безупречно гладкая кожа покрывается крупными мурашками. - Я убью тебя Луа, ты слышишь? – повторяет он хрипло, щурится, вглядываясь в ее бледное лицо. - Да, - ее голос как патока, густой и обволакивающий; ее обычно тусклые глаза блестят точно две лиловые звезды, две влажные лиловые звезды. Лад сглатывает огромный скопившийся во рту комок слюны; у него внутри сухо и пусто, и все его тело скрутило непонятное напряжение - словно он вот-вот спустит курок, словно приставил лезвие ножа к горлу. Серебристый шелк ее платья жалобно трещит, разрываясь; Луа не сопротивляется, лишь привстает, что бы провести своей мягкой ладошкой по его щеке, ловко распутать узел бабочки, расстегнуть верхние пуговицы сорочки. Лад дотрагивается до ее длинной шеи, чувствуя, как таинственно упруго бежит в ней жизнь, и стоит всего-навсего сдавить сильнее… Ее длинные ногти впиваются в его плечо, он стискивает зубы; ее густые светлые волосы пахнут карамелью и он с шумом, до легкого головокружения вдыхает ее запах. Лад подобно слепому медленно и неуверенно изучает ее тело, ориентируясь исключительно на ее полу вздохи полу стоны. Ему странно и страшно: в эту самую минуту, когда похоть и желание вытеснили из него все прочие инстинкты, он так же беззащитен перед этой самой женщиной, как и она перед ним. И если подумать она запросто могла бы всадить в него десяток другой пуль, или лезвие кинжала по самую рукоять и потому: - Я убью тебя, Лоа, сегодня… обязательно, - шепчет он горячо в ее розовое ушко. - Да, убей меня, - согласно кивает она, откидываясь на подушки. Лад наваливается на нее всем своим весом; он задыхается; пульс в его венах зашкаливает, его сердце, будто облили кипятком. Когда он, наконец, входит в нее, они оба на мгновение замирают, и весь мир замирает, и планета Земля перестает вращаться, чтобы через невероятно долгую долю секунды сойти сума едва не слетев с орбиты; не остается ничего кроме двух слипшихся тел и резких толчков, и рваных стонов. Луа вся прогибается под ним, закидывает свои длинные ноги ему на спину, ее пальцы царапают его шею. Лад и не подозревал что она настолько гибкая, как резиновая; не подозревал что внутри нее так восхитительно узко и вязко; это гораздо лучше, чем быть с любой другой женщиной; это даже лучше чем забирать чужие жизни. Ее волосы в беспорядке рассылались по наволочке; ее глаза закрыты, лицо спокойное, а дыхание ровное. Луа спит, удобно устроившись на его предплечье, а Лад смотрит в черно-синий квадрат окна, рассеяно поглаживая ее спину и чуть выпирающие лопатки. Ноябрьская ночь неохотно отступает, в комнату вливаются предрассветные сумерки. На ковре темной бесформенной массой валяется вечернее платье Луа, Лад лениво думает о том, что надо бы купить ей новое, непорочно белое, которое слишком приятно будет заляпать кровью; и еще – он вообще-то не собирался, но теперь точно не отвертится и придется раздобыть ей билет на отходящий в полдень трансконтинентальный экспресс « Крадущийся тигр» ведь он обещал, что убьет ее, а Лад Руссо из тех мужчин, которые обязательно держат свое слово.