Согласно купленным билетам

В понедельник возле дверей кабинета подстерегал Сережа. Взгляд его был затуманен чем-то средним между похотью и творческим азартом. Он не понимал, как ему казалось, глубинного смысла очередной роли и жаждал совета опытного коллеги и наставника. Обсудить нюансы - так он выразился. В прошлый раз обсуждение нюансов в кабинете худрука в тот час, когда театр практически опустел, а Тверская за окном заискрилась разноцветными огнями, закончилось довольно предсказуемо, и было совершенно ясно, к чему идет дело и в этот раз. Он не возражал. В кабинете сочно и душно пахло розами. Огромный бордовый букет полностью занимал собою чайный столик в углу. - С прошлого спектакля? - спросил Сережа, склонившись к цветам. Он чудно смотрелся в обрамлении роз, со своими высветленными завитыми локонами. Оскар Уайлд бы обдрочился, глядя на такого Дориана. - Да, представь себе. Стоят и ничего им не делается. Хотя, по-хорошему, им бы давно увянуть. А они стоят себе и стоят. Как говорится, цветут и пахнут. Химией какой-то их обкололи, что ли? - Вопреки неумолимым законам времени... - протянул Сережа и вдруг рассмеялся. Будто и не о розах говорил. Подошел, осторожно обвил руками талию, проверяя - можно ли? Почему бы и нет. Черта с два он там чего-то не понимает в роли. Наверняка опять какие-то проблемы с девушками. Вокруг него вечно какие-то девушки и проблемы, связанные то с их количеством, то с качеством. И это прекрасно. Не будь этих девушек, Сережа не стоял бы здесь и сейчас, забираясь руками под полы чужой рубашки. Было бы слишком рискованно. Слишком близко. Хватит, хватит этих безнадежно влюбленных юношей. И слава этому просвещенному, распущенному веку, где все всё понимают без слов. Оскар Уайлд бы... ну да. Вернулся домой позже обещанного, неся на отворотах пиджака запах Сережиного парфюма - раз в пять дешевле его собственного (давно пора хотя бы попробовать привить парню вкус и стиль, да все некогда, некогда... да и неуместно). Во вторник позвонил Данила. Проездом в Москве, переговоры насчет съемок, на пару дней смогу задержаться, если нужно. Нужно? Да, конечно... Подожду. И хорошо, что слишком вежлив, чтобы сказать что-то вроде "я и так тебя все время жду, привык". К слову о безнадежно свихнувшихся юношах. Дождался его Данила только в среду вечером, вскинул неверящий и счастливый взгляд, закрыл дверь за его спиной и тут же опустился на колени, целуя руки, припадая к ладоням так, будто от этого зависела его жизнь. Что еще хорошо (и плохо) в Данечке - если строго сказать ему "прекрати", он прекратит. И будет смотреть виноватыми глазами, замерев, точно в ожидании удара. Или в предвкушении. Проще позволить ему иногда получать желаемое, чем читать бесконечные смс-ки вроде "сегодня мне вновь снился запах твоей кожи". Смс-ки все равно будут, но меньше и реже. Может, на месяц-другой беднягу и отпустит, как знать. Данила всегда хочет большего, но оба знают - большего он не выдержит. Природа здорово посмеялась над ним, вложив в тело статного красавца столь трепетную душу. Чувствительный, чересчур чувствительный Данечка, плачущий над Достоевским и спонсирующий приюты для бездомных собак. Кажется, что на самом деле он, как те несчастные "дети-бабочки" с редкой генетической болезнью, испытывает боль от каждого прикосновения. Может, он и мешает потому с такой готовностью - иногда - боль с удовольствием. Может, он иначе не умеет. Но рядом с ним Данечка не выживет, это ясно любому, кто посмотрит на них внимательно. Сгорит, как бабочки - уже настоящие, не метафорические - в беспощадном электрическом пламени. Вернулся под утро, сбежав из гостиницы, пока Данила спит, малодушно радуясь, что избежал очередной чересчур мелодраматической, на его взгляд, сцены. Собака прыгнула на него в прихожей, требуя прогулки. Всем-то от него что-то нужно, господи. А что поделать - мы же в ответе за тех, кого приручили, подобрали, обогрели, свели с ума и аккуратно положили обратно. В четверг пришла смс-ка с номера, отмеченного в списке контактов звездочкой (можно было отметить сердечком, но не стал): "Море тут теплое каеф просто ночью даже блин". Ответил, улыбаясь рассеянно мерцающему экрану: "Это на каком языке вообще?" Ждал ответа, например, обвинений в занудстве. Получил смеющийся смайлик. В пятницу утром розы наконец осыпались, роняя на ковер тяжелые, все еще пахнущие и почти не потерявшие упругости лепестки, и секретарь вынес их на мусорку, безжалостно переломив пополам слишком длинные и неудобные стебли. А вечером Никита сказал: "Забухаем?" и подмигнул так привычно. И можно было сказать тоном строгого директора "Ты слишком много пьешь в последнее время" (последние лет пятнадцать), но что толку. Ему не нужен очередной мозговыносящий разговор о том, кто кому сломал жизнь, карьеру и печень. Потому что - а кто, в самом деле? Кто виноват в их тогдашней смелости и наглости, кроме них самих? Просто кого-то жизнь учит, а кого-то ломает. Кому-то пристальное внимание прессы приносит только дополнительную популярность (хайп, как говорят те, кто пишет "каеф" вместо "кайф" и не ставит знаков препинания). А кого-то запирает в клетке молчаливого отчуждения коллег. Тащи, не тащи за собой в фильмы - без толку. Почему бы и не позволить себе просто расслабиться. Есть что-то подкупающее в том, чтобы начинать "а помнишь?.." - и собеседник кивал, и продолжения не требовалось. Есть какое-то утешение в руках, которые знают тебя на ощупь слишком давно, чтобы ошибаться. Любви, страсти - этого здесь нет, но даже утешение это больше, чем многие из живущих могут себе позволить. Ночевать он не пришел, ограничился сообщением для жены. Утром тщательно изводил перегар мерзким мятным спреем -ну точь-в-точь школьник, возвращающийся домой после вечеринки. Смешно же, право. Можно подумать, кого-то удивил бы. В субботу приехал Саша, пахнущий тем самым теплым даже ночью морем, открыл дверь своим ключом (единственный, кому можно) и мир взорвался разноцветным фейерверком, смехом и сбивчивыми разговорами обо всем сразу (с фестиваля на съемки, со съемок на гастроли, Сочи-Москва-Рига-и еще половина карты, наверное). Прижался крепко, оцарапал многодневной (модной нынче) щетиной на физиономии, намотал ему на запястье браслет, сияющий камнями, отмахнулся от возражений (а ты и не заметил, что я уже зарабатываю в полтора раза больше, чем ты, да? - ну наконец-то, всегда мечтал стать содержанкой молодого привлекательного миллионера! дорогой, ты же отвезешь меня на Мальдивы? - не вопрос! отвезу тебя в Милан, купим тебе по шарфику в каждом бутике! - ну ты и попал, Петров, ты же не знаешь, сколько бутиков в Милане, а я знаю). Повалил на кровать, жадно прикусывая кожу на шее, ключицах, плечах. Что хорошо в Саше - если ему сказать "прекрати", он не прекратит. Хотя, конечно, спросит "почему". Наверное. Так стыдно и сладко признаваться себе, что это - хорошо. Ничего удивительного, конечно. Если всю жизнь оставлять за собой шлейф покинутых, раздавленных, сведенных с ума, безнадежно влюбленных мужчин и женщин, чья жизнь больше никогда не будет прежней - однажды карма настигнет, когда ее не ждешь, и на исходе шестого десятка вдруг впечатает тебя лицом в какое-нибудь самодовольное чудовище с голубыми глазами, в которых ты самым банальным образом утонешь и не захочешь ведь никакого спасения, никогда. Так долго ходил по грани, отталкивал, пытался держать дистанцию (по меткой характеристике Саши - "отмораживался"). Ладно, мы переспим, но не воображай, будто это что-то значит. Хорошо, поедем вместе, но только не думай, что это будет иметь какие-то последствия. Вот тебе ключ от моей квартиры, но только не смей считать, что у нас отношения (ангел и демон за его плечами рыдают от смеха, обнявшись, и только он продолжает держать лицо, как положено артисту, до последнего). Сдавал позиции одну за другой, и так пленительно было сдаваться под этим сумасшедшим напором, хоть и знал, что это начало конца, потому что, завоевав эту крепость, мальчишка заскучает и рванет дальше. И точно. Поцелуи все так же горячи, но в речах сквозит иногда пугающее (я, наверное, в Америку уеду, ну ненадолго, на полгода, есть один проект). И так мучительно - от всей души желать ему успеха, мирового признания, "Оскара", и одновременно втайне малодушно надеяться, что это случится не сейчас, чуть позже, ну что ей, судьбе, сложно, что ли, подарить ему еще немного, полгода, год? Потому что если у него все получится, он ведь не вернется. Мир стал маленьким, это верно, самолеты, ежедневные рейсы, катайся хоть каждый уикенд к родителям и (кому?) почтенному пожилому наставнику, ну да. Только он ведь не станет. Не будет у него уикендов, если сниматься, как сейчас, в десятке фильмов одновременно, писать стихи (ну а вдруг на английском они будут звучать лучше?), а кругом столько новых лиц (и задниц), ослепительное сияние Голливуда, и... - О чем молчим? - Саша поднялся на локте, требовательно заглянул в глаза. Запустил пальцы в его растрепанные лохмы, притянул в поцелуй, чтобы не отвечать. Но надолго этого способа не хватит, конечно. Перед внутренним взором медленно пролетали обреченные лепестки увядающих роз. - А что там твоя Америка? Скоро? - спросил все-таки, и вроде удалось изобразить спокойный, деловой интерес. Снимать ли из репертуара "Гамлета" или погодить - как-то так. - А, не срослось, - Саша тоже спокоен, что наводит на мысль - тоже играет. Драма двух актеров - всегда немного фарс. Профдеформация, куда деваться. - Ну ничего, твой "Оскар" тебя дождется, - обнял, ткнулся успокаивающе губами в макушку. - В мире есть вещи и поважнее, - улыбка этого несносного мальчишки, точно солнечный зайчик, прыгнувший на губы. Невозможно не улыбнуться в ответ. Особенно когда изнутри распирает какое-то совершенно идиотское, не по возрасту и статусу, счастье. - Надо же, всего-то в тридцать лет ты это понял. Вундеркинд. - Учусь у лучших! - в глазах пляшут черти, возможно, даже в красных кедах (да, смотрел этот сериал с ним, грешен, не проговориться бы ему случайно, застебёт ведь). В воскресенье рано утром проводил до дверей (опять вылет из Шереметьево, не люблю эту жопу мира), зачем-то забрел на кухню, наткнулся совершенно неожиданно на жену (впору произнести изумленно "ба, какая встреча!", но профдеформация, к счастью, зашла не так далеко). Уайлд тут бы понимающе усмехнулся. - Ты обещал, что мы пойдем по магазинам и выберем маме подарок. И когда? - Сегодня, - уверенно кивнул, потянулся за телефоном - сообщить секретарю, что все встречи отменяются. Надо же хоть один день посвятить семье. Мы в ответе за тех, кого водили в ЗАГС, это не обсуждается. И за их мам, наверное, тоже. Настя задумалась о чем-то, тихо рассмеялась и принялась загибать пальцы на руке. Один, другой, третий, четвертый, пятый. - А на остальные два дня недели у тебя любовники имеются? Или вакансия открыта? - Нет, - сам удивился резкости своего тона, поспешил смягчить улыбкой. - Ты разве забыла? В остальные два дня недели у меня футбол.