*
Родни силился подсчитать уже прошедшие дни семестра (параллельно пытаясь понять, в какую же чёрную дыру успело утечь столько времени, и сойдёт ли ему с рук то, что он переписал старые экзамены для середины учебного года, и почему же Америка настаивает на том, что день Благодарения нужно праздновать позже положенного срока), когда дверь его кабинета распахнулась. Он поднял взгляд, и язвительный комментарий так и не сорвался с его губ, потому что на пороге стоял Харрис. И Родни никогда не видел его настолько взбудораженным. — Если мне не изменяет память, сейчас ты должен быть в Бостоне, – сказал он ему. И только секунду спустя осознал, что к нему вернулось эхо другого разговора, который в своё время изменил всю его жизнь. После докторской диссертации Харрис занялся частными исследованиями в маленькой, но хорошо спонсируемой лаборатории в научном секторе Бостона. Теперь Родни виделся с ним всего пару раз в год, и гораздо чаще они перекидывались е-мейлами. Харрис вырос в учёного, который почти мог бы бросить ему вызов. — Мы сделали это, – произнёс Харрис и, шагая неустойчиво, словно во сне, пересёк комнату. – Чёрт побери, док, мы это сделали! «Родни», – почти произнёс тот в ответ. Он начал бороться с этой его привычкой ещё задолго до того, как мальчишка написал свою первую докторскую диссертацию, – но тут до Родни дошёл смысл последних слов. «Мы сделали это». Харрис выбрал для работы частную лабораторию, потому что занимался заветным, секретным проектом нескольких эксцентричных и очень влиятельных людей, которые не хотели отдавать правительству контроль над космосом и готовы были выпросить, одолжить или украсть сколько угодно денег, чтобы это предотвратить. Родни до сих пор не давала покоя мысль, когда же он, открыв свою новостную ленту, увидит, что та пестрит заголовками о трагическом несчастном случае. И он, как мог, явно и неявно, старался предостеречь Харриса, не выдав ни слова из того, о чём нельзя было говорить. Мы сделали это. Родни знал, что всё это время Харрис разрабатывал способ, который позволит достигать стабильной земной орбиты как можно дешевле, не используя горючее топливо, которое давно уже заменило твёрдое, использовавшееся раньше на космических шаттлах. Он знал, что, по мнению Харриса, человечество было на расстоянии всего одного или двух научных прорывов от открытия способа путешествовать на сверхсветовых скоростях. Знал, что эту проблему решили уже сотни раз, в сотне разных систем по всей вселенной. Знал о том, что – семнадцать раз за последние годы – мог подтолкнуть Харриса в нужную сторону, причём так, что мальчишка – мужчина – даже не заметил бы, что его мысль кто-то направил. Просто проснулся бы однажды посреди ночи от ошеломляющего, удивительного озарения, которое привело бы его к верному ответу. Родни понял, что верит в Харриса даже больше, чем сам себе признавался, когда не воспользовался ни одной из этих возможностей и вместо этого начал тайно и предельно осторожно тянуть за нужные ниточки, раскидывая невидимую сеть, чтобы первым узнать, если кто-то вдруг заинтересуется этим проектом. Чтобы вытащить Харриса из него до того, как люди из МНК или NID, или кто там теперь обеспечивал безопасность программы (мысленно он до сих пор называл её «программой», и это уже навряд ли изменится), сделают всё, чтобы убедиться, что никто, не одобренный лично ими, не поднимется выше термосферы и не оглядится там по сторонам. На то, чтобы осознать слова Харриса и изменить свою первую реплику, у него ушло меньше секунды. — Сколько человек об этом знают? — Один, — ответил Харрис. Он сделал какое-то замысловатое движение пальцами, и у него в руке, словно из ниоткуда, появилась флешка. – Вы. За последние пятнадцать лет Родни редко когда хотелось закрыть глаза и вознести хвалу какому-то неизвестному творцу вселенной. Но сейчас был как раз такой момент. — То, что ты внезапно сорвался с места и прилетел ко мне, и так выглядит достаточно подозрительно. Убери эту штуку, пока её кто-нибудь не заметил. Харрис снова сделал непонятное движение рукой, и флешка, прокатившись по столу, упала Родни на колени. — Я решил, что вы знаете, что нужно делать, – сказал он самодовольно, уже зная, что не ошибся, и, развернувшись, закрыл за собой дверь. Родни с головой накрыло неожиданной волной облегчения. Для начала оттого, что он регулярно проверял свой кабинет на жучки. А после потому, что ему удалось привить своим детям в равной степени и паранойю, и преданность, чтобы они понимали, когда им следует к нему обратиться. Осторожность никогда не бывает лишней. По крайней мере, Харрис открыл совершенно новый метод. Это было небольшим, но преимуществом. Так никто, наверное, не решит, что Родни нарушил свою клятву о неразглашении, и его не застрелят.*
Родни привёз Харриса к себе домой, где усадил на диван и выдал запасное одеяло и пароль к беспроводному интернету. Убедившись, что его ноутбук успешно подключился к сети, Родни поднялся на второй этаж, открыл свой сейф (шифр всё ещё был на языке Древних), вытащил из него Беретту и положил внутрь флешку, сдублированную с той, что принёс ему Харрис. А тот, похоже, совсем не удивился, когда Родни вернулся в гостиную с оружием. Даже не задержал взгляд на кобуре, словно её и вовсе не было. — Расскажете, кто хочет меня убить, чтобы всё не выплыло наружу? — Возможно, что и никто, – сказал Родни. Может быть, на него просто напала паранойя. Может быть, он цеплялся за уже устаревшие данные. Но однажды мудрый, любимый человек сказал ему, что параноик – это просто человек, который знает больше других. А Родни помнил, что даже в те времена, когда он работал в программе, в ней были определённые люди, которые готовы были пойти на всё, чтобы оставить проект под грифом «секретно». — Вы так не думаете. — Да, — согласился Родни. – Не думаю. Он накормил Харриса остававшейся с прошлого ужина китайской едой и оставил на диване вместе с Пикселем (уже почтенного возраста), который свернулся у него в ногах, и мурлыкавшим на коленях Максвеллом (он составил компанию Пикселю три года назад, после смерти Фары). Харрис всё ещё парил на крыльях радости от нового открытия, и Родни не смог заставить себя разочаровать его слишком сильно. Стараясь не терять мальчишку из виду, он дошёл до кухни, не отрывая от него взгляда, поднял телефонную трубку и набрал номер. Через какое-то время на другом конце линии раздался знакомый, чуть грубоватый голос: — Да? – и тугой комок у Родни в груди наконец-то расслабился. Сложно справляться с такими событиями в одиночку, без своей команды. Даже если кроме тебя в ней остался всего один человек. — Мне нужно поговорить с Элизабет, — сказал Родни. – По безопасной линии. Абсолютно безопасной. И вы оба должны как можно скорее приехать ко мне. Вежливость в телефонных разговорах не давалась – и не дастся — Ронону никогда. — Ладно, – только и сказал он и повесил трубку, прежде чем Родни успел что-нибудь добавить. Телефон зазвонил только через двадцать минут. Возможно, на то, чтобы найти защищённую линию, у Элизабет ушло больше времени, чем Родни предполагал. Или просто Ронон оторвал её от чего-то чрезвычайно важного. — Родни, — сказала она самую малость запыхавшимся голосом. – Не объяснишь мне, почему Ронон закидывает вещи в чемодан? — Вы нужны мне, — ответил он и, предвосхищая все возможные вопросы, почти без паузы продолжил: — Вы оба, прямо сейчас. Привозите с собой как можно больше оружия — столько, сколько Ронон сможет пронести через идиотов на таможне, не вызвав подозрений и лишних проверок, – и поднимите на уши прессу, всю, какую только сможете, чтобы они ровно в девять ноль-ноль были у моего кампуса. К её чести, Родни даже не услышал, как Элизабет вздрогнула. — Вот как. Значит, мы готовы? Этот вопрос, словно удар под дых, выбил из него дыхание. — Готовы?.. — непроизвольно сорвалось с его губ. Впервые за много лет он сказал что-то, не подумав. — Открыться миру, – Элизабет произнесла это уверено, словно говорила о неизбежном, неоспоримом факте. Возможно, так оно и было. Возможно, всё, над чем они трудились раньше, рано или поздно должно было привести их к этому моменту. Возможно, Элизабет, как и он, ужасно устала от всего, о чём никогда не говорили в вечерних новостях. Возможно, им всем отчаянно, до боли нужно было, чтобы кто-нибудь ещё узнал о том, что когда-то давным-давно в далёких просторах плавал город. И там жили люди, там они любили и умирали и теперь никогда не позволят, чтобы о ней забыли. — Не совсем, – ответил Родни. – Но один из моих детей раскопал нечто очень значительное, и мне бы хотелось выжить, чтобы потом почитать его дальнейшие исследования. Большего ей не потребовалось. Элизабет сказала, что они прибудут через восемь часов, и Родни уже слышал, как на заднем плане Ронон заказывал билеты. — Что будем делать, док? – спросил Харрис, когда он вернулся в гостиную и, предварительно выглянув на улицу из-за закрытых занавесок, уселся на диван. — Проведём пресс-конференцию, — ответил Родни. – Но это завтра. А до тех пор вполне возможно, что ты — и, поверь мне, я не преувеличиваю – самый важный человек во всём мире и находишься в самой большой опасности. На минуту Харрис примолк. Затем прибавил так и напрашивавшееся: — Думай быстрее, – и Родни, удивлённо моргнув, обернулся к нему и не смог сдержать смеха.*
Когда в дверь постучали, Харрис как раз готовил пресс-релиз и, видимо, проникнувшись паранойей Родни, вскинулся от резкого звука. Но Родни уже давно отсчитывал часы, так что ждал этого стука; Элизабет сказала: через восемь часов, а назначенный срок уже одиннадцать минут как прошёл. Постукивание складывалось в ритм песни «Ramblin' Man», а это значило, что стучал Ронон; вряд ли кто-то смог бы догадаться, что они использовали эту мелодию как пароль. — Прибыла кавалерия, – заметил Родни, и Харрис вознаградил его лучшим комплиментом из возможных, полностью расслабившись и вернувшись к своему ноутбуку. Под неровный стук клавиатуры Родни открыл дверь. Если бы Элизабет не красилась, её волосы, наверное, уже давно бы побелели. Но она достигла того возраста, в котором некоторые женщины внешне становятся словно бы не старше, а взрослее. А вот Ронон совсем не изменился… Серьезно, ни единой морщины не прорезалось на его лице, и Родни уже не в первый раз задумался о том, какая продолжительность жизни была бы у людей в галактике Пегас, если бы не регулярные налёты рейфов и периоды голода и мора из-за постоянно разрушаемых экосистем. Что ж, теперь у них была возможность выяснить это; и сейчас, наверное, именно этим они и были заняты. Он быстро, пока никто их не заметил, запустил Элизабет и Ронона в дом. В коридоре они пять минут здоровались и расспрашивали друг друга о самочувствии, прежде чем Родни проводил их в комнату и представил Харрису. Тот всё ещё был поглощён мыслями о работе, не отвлёкся от неё до конца (Родни примерно объяснил ему, что нужно будет говорить, но как и какими словами, не уточнил, и поэтому знал, что Харрис будет всю ночь прорабатывать свою речь; а это означало, что они тоже не сомкнут глаз, наблюдая за тем, как он работает), но, поняв, что перед ним друзья Родни, тут же сосредоточился. Когда ему представили Элизабет, стало почти слышно, как в его голове одна за другой начали отщёлкиваться возможности. Харрис был весьма умён и интересовался мировой политикой, так что без труда узнал её, хоть и не устроил ненужной суеты. Ронона Родни представил просто – «Ронон», и тот пожал Харрису руку и встал на молчаливый дозор неподалёку от дверей. По дороге он вытащил оружие, которое внешне выглядело не слишком инопланетным, но всё равно на Земле у него аналогов не было. Харрис задержал на нём взгляд лишь на секунду дольше. — Приятно познакомиться, — сказал он сразу обоим. – Спасибо, что пришли. — Родни нас попросил, – просто ответила Элизабет. Харрис снова напрягся, но в итоге лишь кивнул и, извинившись, вернулся к работе. Они извели шесть литров кофе, всё скудное и неразнообразное содержимое кухонной полки с закуской, сделали столько мелких звонков, обговорили столько деталей, чтобы организовать предстоящую конференцию, что Родни был бесконечно рад, что добился перевода на безлимитный тариф, когда американские телефонные компании решили перейти на британскую систему. Элизабет уже закончила со своей частью работы и примерно в середине ночи присоединилась к Родни за кухонным столом. В это время Харрис, трясущийся от переизбытка кофеина, уже вносил завершающие поправки в своё будущее заявление, а Ронон спокойно нёс караул у дверей. — Ты так и не сказал нам, что именно он выяснил, — укорила Элизабет. – Мне пришлось обещать всем сенсацию, понятия не имея, что я имею в виду. Родни становился всё старше и теперь уже не мог, как раньше, оставаться бодрым всю ночь напролёт. Хоть отдыхал он до сих пор не очень много, но без привычных четырёх часов сна голова начинала кружиться и воздух словно становился чуть вязким. Примерно это с ним сейчас и происходило. — О, — сказал он, — думаю, дешёвые космические путешествия, на которые правительство не сможет влиять, окажутся достойной сенсацией и сохранят твою репутацию. На какое-то время Элизабет потрясённо, молчаливо застыла, изо всех сил сжимая свою кружку с кофе. — Межзвёздные?.. — выдохнула она. Родни с удивлением понял, что у него перехватило горло. Он не ожидал, не хотел этого… но так и не смог сказать ни слова и потому просто кивнул в ответ. — Господи, – произнесла Элизабет, и Родни почувствовал, как перед её глазами проносятся все новые возможности и все потенциальные катастрофы, что за этим последуют. — Это ещё не гипердвигатель, — заметил он, – но довольно близко к нему. И… — Как он вообще до сих пор остался жив? – спросила она. Но почти тут же поняла, насколько бестактно прозвучал этот вопрос, вспомнила, с кем говорит, и собралась было извиниться, но остановила себя до того, как успела закончить. – Я имею в виду… — Я понимаю, — ответил Родни. – Просто он умён. И не только в науке, – одним умом здесь было не справиться… По идее, вокруг должно было быть гораздо больше наблюдателей, больше внимания и слежки за теми, кто близок к прорыву. Люди из программы до сих пор не тронули Харриса, но ещё нельзя было сказать, хороший это был знак или плохой. Или война продвигалась настолько хорошо, что открытие тайного проекта, который правительство скрывало последние тридцать лет, не привело бы к серьёзным последствиям, или же боевые действия развивались настолько плохо, что времени и сил на слежку уже не оставалось. Родни смотрел новости слишком внимательно, чтобы позволить себе верить в то, что война шла успешно. — Теперь я понимаю, почему мы тебе нужны, — сказала Элизабет. – Он собирается всё рассказать, ведь так? — Всё, до последнего уравнения, — подтвердил Родни. – И нарушит все соглашения о неразглашении, заключённые со своей маленькой лабораторией. Он переживает, как бы это не испортило его репутацию. Я посоветовал ему делать, что велел, а остальное доверить мне. Когда об этом открытии объявят всему миру, они уже не смогут… Элизабет кивнула. — Умно, — и, да, Родни знал, что это было умно, но всё же услышать это от кого-то ещё было весьма приятно. – Он многое знает? Всё, чего Родни сейчас хотелось – это сложить руки на кухонном столе, уложить на них голову, и немного вздремнуть. Забавно, насколько быстро человек теряет привычку постоянно находиться в смертельной опасности. — Совсем ничего. Хотя нет, не думаю. Он мог догадаться. Понятия не имею, он ловко умеет не говорить, о чём думает. Элизабет устало провела рукой по лицу. — Я бы сказала, что ты параноик, — пробормотала она. — Я бы тоже назвал себя параноиком, – ответил он, зная, что в конце предложения она услышит несказанное «но». Так же, как он сам услышал его после её последних слов. Доктор Джессика Мольер прибыла на Атлантис за год до того, как их всех отозвали на Землю, а после того как… после она, как и многие из них, отказалась от дальнейшей работы в программе Звёздных Врат и ушла своей дорогой. Семь лет назад она опубликовала работу, которая навела шороху в научных кругах, и люди – все, кроме тех, кто участвовал в программе – начали шептаться о том, что космические путешествия могут стать былью. Однажды. Много лет спустя. Все в один голос соглашались, что та ужасная автокатастрофа, которая унесла её жизнь, стала настоящей трагедией для научного мира. Родни не очень нравилась Джессика. Харрис нравился ему гораздо, гораздо больше. Пиксель забрался на спинку кресла Ронона и играл с его дредами. Харрис писал речь для пресс-конференции, которая должна была либо полностью разрушить его карьеру, либо принести ему Нобелевскую премию. Или всё разом. А Родни и Элизабет сидели на кухне, мирно молчали об одном и ждали момента, когда мир изменится навсегда.*
Даже годы спустя, вдруг почувствовав себя бесполезным и ненужным, Родни снова пересматривал ту запись. Это была сценка, словно с подмостков театра: Харрис стоял на трибуне, и его лицо освещали вспышки фотоаппаратов, которые журналисты упорно продолжали использовать несмотря на то, что их уже давно можно было заменить на цифровые аналоги, и красноватое свечение почти сотни ПЛК (Переносные Личные Камеры, которые закреплялись на голове и следовали за движениями глаз оператора, начали называть «ПерКамами» только несколько лет спустя). Его голос не дрогнул, когда он начал: «Сегодня, в девять тридцать утра, пятистам учёным были высланы папки, в которых детально разъяснено всё то, что я собираюсь вам сейчас рассказать. Надеюсь, эта информация поможет нам сплотиться и вместе, как научному сообществу, начать двигаться к мечте, которая так долго считалась недостижимой…» Среди зрителей затесались люди в гражданском. Родни и теперь мог их различить – что-то в походке, в манере держаться, выдавало их с головой, – но продолжал смирно сидеть за Харрисом и только сильнее сжимал на коленях кулаки, стараясь дышать спокойно и ровно. Он не перебирал пальцами свои армейские жетоны, но всё же они надёжно и успокаивающе холодили грудь под рубашкой. Родни разрешил себе триумфально, самыми уголками губ, улыбнуться, когда Харрис дошёл до места: «…позволит нашей расе наконец-то достичь звёзд».*
И после всего, когда Элизабет кормила прессу отговорками («Да, конечно, доктор Харрис выбрал для объявления это место потому, что именно здесь учился и прошёл магистратуру, и доктор МакКей всегда считал, что нужно поддерживать своих выпускников, а я, я просто в восторге от того, чем обещает стать такое открытие для всего человечества, и да, мы с доктором МакКеем дружим уже много лет, и, думаю, ответы на остальные вопросы вы найдёте в папках, которые выдадут всем журналистам, а теперь простите, мне уже пора идти»), а Ронон стоял за её спиной и бросал угрожающие взгляды на всех, кто осмеливался подойти слишком близко, Харрис устало растянулся на диванчике в кабинете Родни и произнёс: — Знаете, у нас ведь уйдут годы на то, чтобы построить готовый, действующий космический корабль. «Но это произойдёт быстрее, чем ты думаешь, — подумал Родни. – Или гораздо, гораздо медленней», потому что лучше прочих знал, что есть множество способов незаметно затормозить чужую работу. Но вместо этого он сказал: — Тогда, похоже, тебе придётся хорошенько позаботиться о своей безопасности. Какое-то время Харрис помолчал, тщательно обдумывая этот ответ. Родни ясно увидел момент, когда тот решился спросить: — Что мы найдём там, наверху, док? Это был хороший вопрос. Родни и сам хотел бы узнать на него ответ. — Не знаю, – ответил он. Это не было ложью: вот уже много лет Родни был привязан к земле – даже дольше, чем был от неё свободен. А между звёзд всё может измениться меньше, чем за один удар сердца. — А что там нашли вы? – спросил Харрис, слегка, почти незаметно, выделив последнее слово. Поражённый Родни поднял на него взгляд, но тот лишь улыбнулся. – Не обращайте внимания. Это был нечестный вопрос. «Но очень точный», — наверняка сейчас думал он. Родни ничего не мог с этим поделать и потому постарался принять как можно более бесстрастный вид и понадеялся, что этого будет достаточно. — Я бы не справился со всем этим без того, что мне дали вы, – помолчав с минуту, заметил Харрис. – Думаю, вам следует об этом знать. — Я знаю – ответил Родни. Потому что и правда знал. Они пересидели в кабинете, пока шум под окнами немного не стих. Не до конца; ещё пару недель будет довольно шумно. Родни заварил Харрису чашку хорошего кофе, а где-то через час к ним заглянула Кэтрин, справилась, не нужно ли им чего-нибудь, и передала, что после полудня декан ждет Родни к себе (как тот решил, или чтобы отблагодарить за шикарную рекламу для института, или чтобы отчитать за то, что он сделал это без надлежащего предупреждения; шансы на оба варианта были примерно равны). А после неё пришла Ким и сказала, что ему уже какое-то время – и с каждым разом всё истеричней – названивает кто-то из Колорадо и отказывается оставить сообщение. В конце концов они разошлись: Харрис отправился на самолёт до Бостона, а Родни — на своё послеобеденное занятие. В этом семестре это был курс того, «как ухитриться не испоганить мир самому». С головой занятые своей «лабораторной» и готовыми вот-вот взорваться гранатами, его студенты не заметили, что всё занятие напролёт Родни не мог перестать улыбаться.*
Перед зимними каникулами Родни получил по почте объявление о рождении ребёнка: у Дуннелен и Ашивата родился второй малыш; на этот раз мальчик. Они назвали его Джоном. Родни долго, очень долго смотрел на праздничную карточку, прежде чем решил, что это всё-таки просто совпадение. Но всё равно он нарушил свои собственные правила и отправил подарок. Преподавать Родни собирался и восемнадцать лет спустя, так что лучше было познакомиться заранее. * * * Сноски: (1) Название – это строчка из песни «Laika», Moxy Fruvous (да, да, песня называется «Лайка»). Саммари – первый куплет этой песни. Перев. рекомендует послушать. (2) Орбита Молнии – высокая эллиптическая орбита (т.е., её высота в апогее во много раз превышает высоту в перигее). Была названа в честь серии советских и российских спутников связи двойного назначения «Молния». Т.к., по законам Кеплера, скорость объекта, который находится на такой орбите, замедляется в апогее — самой удалённой от Земли точки — и ускоряется в перигее — самой ближней к ней, — то, в определённый момент, наземному наблюдателю может показаться, что огонёк спутника несколько часов практически не сдвигается с места.