Мне незачем больше жить

— Если ты считаешь, что наше родство — повод доверять тебе, ты сильно ошибаешься. Ощутив, как из-под ног уходит твердая почва, я удивленно смотрел на брата, не понимая, что он пытается сказать. Случалось, мы вздорили и прежде. Но никогда я не слышал ничего подобного. Я зажмурился, отгоняя наваждение. Вот сейчас я открою глаза, и мир снова обретёт привычную твердую основу. Но чуда не произошло. Он продолжал смотреть на меня немного насмешливо, будто, испытывая. Он ждал моей реакции, а я никак не мог собраться с мыслями. Так никогда прежде не случалось. Если я в чем-то и мог быть уверен в этом мире, так это в том, что брат доверяет мне ровно также, как и я ему. Безоговорочно. Слепо. Полностью. И никак иначе. И вот теперь красивый сияющий витраж моих иллюзий был расколот одной его фразой на миллиарды осколков, а я лихорадочно подбирал эти осколки, в бесполезной попытке собрать его заново в целостную картину, дававшую мне опору всю мою жизнь, сколько я себя помнил. — Что ты хочешь сказать? — Голос звучит отстраненно, подчиняется мне с огромным трудом и, казалось, мне вовсе не принадлежал. «Прошу, скажи, что ты так жестоко пошутил. На худой конец, поиздевался или решил проверить мою преданность» — Мне так хотелось верить, что происходящее — всего лишь дурной сон. — Ты всегда был лишь конкурентом мне. — Каждое слово походит на раскаленный штырь, который он с особой жестокостью вгоняет в мое сердце. — Не сходи с ума, брат. Меня никогда не интересовала власть, ты же знаешь. — Я не кривлю душой. Меньше всего в этой жизни меня интересует политика с ее премудростями и бесконечной ложью. — Я не верю тебе. Коротко и ясно. И каждое по отдельности слово вполне осмысленно, но все вместе звучат несколько дико и неправильно, что смысл ускользает от моего сознание. Как же это? — Но мы всегда верили друг другу. Всегда делились планами… Всем на свете делились. — Это в прошлом. Я не намерен более посвящать тебя в свои планы. Его тон не оставляет мне никаких сомнений: это не шутка, не издевка. Он, увы, абсолютно серьезен. Я лихорадочно соображал, когда и при каких обстоятельствах мог дать ему повод усомниться в моих намерениях. Ответа у меня не нашлось. В моей памяти не нашлось ни одного случая, который повлек бы за собой такую перемену. — Убирайся. Я не желаю видеть того, кому не могу доверять. Вот и все. Тот, ради кого я жил и дышал, сколько себя помню, выставляет меня, давая понять, что не желает иметь со мной ничего общего. Пытаться выяснять, что произошло и как так вышло, что именно сегодня так резко изменилось его отношение ко мне было бессмысленно. Я слишком хорошо усвоил: если Алмаз не счел нужным пояснять свои слова, он и не заговорит. Еще несколько секунд я стоял, видимо, ожидая, что он передумает. — Убирайся, я сказал. На почти негнущихся ногах я покинул зал. В сознании все еще гремели брошенные в меня оскорбления. Тяжелая дверь глухо стукнула за моей спиной, разделив день на «до» и «после». «Наверное, с таким же звуком захлопывается крышка гроба» — Мрачно усмехнулся я своим безрадостным мыслям. Я перебирал в памяти все, что меня связывало с братом до сегодняшнего дня в попытках обнаружить, чем же я его прогневал настолько, что многолетнее доверие рассеялось в секунды, подобно легкой дымке. Память услужливо подсовывала мне самые разнообразные моменты от далекого и уже, казавшегося вовсе не нашим с ним, прошлого до последних минут. Брату я доверял, как самому себе. Так сложилось, что именно он стал основой моей жизни. Я всегда безоговорочно следовал его желаниям, старался не спорить, насколько это было возможно. Нет, мы никогда не были похожи настолько, чтобы я соглашался во всем. Однако, на открытый конфликт мы никогда не выходили. Никогда, если не считать недавнего разговора. Я размахнулся и со всей силы ударил кулаком в стену. Боль физическая притупила душевную, и это не могло не радовать. Вот только так себе выход, если задуматься. Я не мог калечить себя каждый раз, как вспыхивала и разрывала меня изнутри боль от осознания того, что только что я лишился того, ради чего жил. Только сейчас, упершись лбом в прохладную стену, я позволил себе признаться. На это признание ушло несколько долгих лет. Я боялся, до конца не осознавая чего именно. Чего, в самом деле я опасался? Осуждения общества? Да кому до этого вообще есть дело. Того, что он сочтет меня извращенцем и выпроводит? Теперь все это не имело смысла, и я мог хотя бы себе открыто признаться в порочной, но такой сладостной и желанной любви. «Я любил тебя больше жизни, Алмаз». — Назвать его братом даже в мыслях сейчас не вышло. Не потому, что я отрекся от него. Нет, такого я не поступил бы даже под страхом смерти. Обращение по имени давало мне некоторую свободу от предрассудков, позволяло оправдать собственное признание. Единственное, о чем я теперь жалел, так только о том, что слова эти прозвучали только в моей голове. Некоторое время я колебался между тем, чтобы ворваться обратно, в зал и прояснить то, что меня так волновало и тем, чтобы навсегда уже перечеркнуть прошлое. С детства приученный решать проблему, сейчас я колебался. Впервые за много лет у меня не было решения. Чертовски сложно определять, что верно, а что нет, когда мир вокруг тебя рушится во всех смыслах. Привычный мир, выстроенный годами, необратимо рушился, крошился, стирался в пыль, разрывая острыми краями душу и сердце. Теперь я был уверен только в одном: уж лучше терпеть физическую боль, чем вот это все. Физическую можно унять, заглушить, а то задавить полностью лекарствами. В случае с моральной болью это не работало. Алкоголь мог стать временным решением проблемы, но я испытывал, по непонятной мне причине физическое отвращение к подобным напиткам. Усилием воли я заставил себя собраться и прекратить размышлять над риторическим вопросом « как так вышло и что теперь делать». Существовала вероятность, что кто-нибудь станет свидетелем моего такого вот состояния, а я не мог допустить подобного расклада. Что бы ни случалось с моей жизни, я оставался принцем. Даже теперь, умирая от боли, я должен держать марку. Я принял свое первое на сегодня решение: моя боль останется только моей. Ни одна живая душа знать о ней не будет. Оставаться сейчас в замке, где каждый метр пространства наводил на воспоминания, не было никаких моральных сил. Память раз за разом подсовывала картинки из далекого прошлого, из тех дней, когда мы с братом еще считали, что у нас есть только мы, и если не друг другу, то и доверять некому в этом мире. Это решение далось куда проще первого: если нет возможности находиться тут, отсюда надо хотя бы на время исчезнуть. Мне было точно известно, что сегодня меня тут не хватятся. Да, на вечер назначен прием. Если не ошибаюсь, очередной виток переговоров. С кем точно, я не держал в памяти. Этим всегда занимался брат, и в эту сферу деятельности я не вмешивался, если того не требовали особые условия очередной встречи на высшем уровне. Сегодняшняя делегация, насколько я понимал, не выдвигала специальных требований к составу представителей с нашей стороны. А это значило, что обо мне не вспомнят, и я могу покинуть дворец. Это было мое право, и именно этим своим правом я и воспользовался. С некоторых пор я полюбил визиты на Землю. Отчасти, потому, что только там я мог видеть то, чего мне так не хватало — цветы. В огромных количествах. Отчасти, потому, что там я мог посвящать время тому, что мне так нравилось — механике. Нет, механизмов хватало в избытке и дома, вот только выслушивать лекции от брата, попадаясь за разбором очередной вещи, на тему неподобающего занятия, мне отчаянно не хотелось. Итак, я сбежал. Да, именно так был воспринят мной телепорт на Землю, в небольшую, но уютную квартиру, практически заваленную разного рода механизмами в тех или иных формах. Некоторое время я упоенно ковырялся в очередной железяке. Нехитрое, почти механическое занятие здорово отвлекало от мыслей об утреннем конфликте. Но торчать дома, когда за окном установилась потрясающая погода, мне показалось почти преступным. Очень хотелось насладиться в полной мере жизнью. Отложив так и не оживший механизм до лучших времен, я вышел на улицу. Я шел по улице, вдыхая аромат цветов, как раз распускавшихся на клумбах и размышлял о том, чем разнообразить свой день. Хотелось чего-нибудь прекрасного. Музыки, живописи… Да любого искусства. Мироздание довольно чутко реагирует на мои желания, если их четко сформулировать. Я хотел прекрасного, мне его предоставили. Мой взгляд выхватил афишку. Небольшую, кажется, даже самодельную. Речь шла о выступлении молодой скрипачки. Надо заметить, я и раньше в своих вылазках на Землю встречался с ее творчеством. И каждый раз оставался в восторге. Скрипка в ее руках смеялась и плакала, любила и ненавидела. Для меня оставалось загадкой, как девушке удается заставить кусок дерева со струнами жить своей жизнью и выражать такую гамму эмоций. Фортуна явно была на моей стороне — концерт состоится сегодня, и даже более того, меньше чем через пару часов. Времени как раз хватило на то, чтобы добраться. Здесь, на Земле я предпочитал не афишировать свои возможности и перемещался, стараясь слиться с общим фоном, на арендованной машине или пешком, как сегодня. Я немного переживал, что с билетами, может статься, все будет совсем не так просто, как добраться до зала. Однако, мне и тут повезло: вполне приличное место за относительно разумные деньги. Таким образом, я получил шанс насладиться прекрасной музыкой и на некоторое время оставить на задворках собственного сознания безобразную утреннюю сцену с братом. Музыка превзошла все мои, даже смелые ожидания. На некоторое время я во всех отношениях выпал из существующей реальности и витал где-то в параллельной вселенной. Моей собственной, наполненной чарующими звуками и невероятным спокойствием. Выныривать из состояния почти эйфории не хотелось категорически. Когда в воздухе растворился финальный аккорд, меня переполняли противоречивые эмоции. Счастье, умиротворение и эйфория тесно переплетались с тоской и безысходностью, составляя в итоге довольно причудливый узор. Возвращение из мира волшебных напевов в окружавшую меня реальность означало теперь лишь одно: ко мне начнут медленно, но неотвратимо возвращаться мрачные воспоминания и бесполезные поиски причин произошедшего утром. Покидая зал, я отчаянно цеплялся за те светлые и позитивные эмоции, рожденные в моей душе музыкой. Хватило меня ненадолго. Что бы я ни делал, как бы ни старался, мысли мои возвращались к разговору с братом. Возвращаться домой прямо сейчас не хотелось совершенно. Впрочем, и в квартирку к различным и таким занимательным приборам и механизмам, тоже. Я устроился на лавочке, недалеко от зала и нырнул в свои мысли. Кажется, уйдя в себя, я продолжал смотреть в одну точку и абсолютно позабыл, что вокруг меня бурлит жизнь. Потому полнейшей неожиданностью для меня оказался зазвучавший рядом со мной голос. — Прошу прощения… Я вздрогнул и вынырнул из своих безрадостных мыслей. Поначалу я не поверил своим глазам: передо мной стояла та самая скрипачка, чьей волшебной музыкой я восхищался некоторое время назад. Голос, тихий и мелодичный, без сомнений принадлежал именно ей. Но я никак не мог сообразить, чем успел привлечь ее внимание. Хотя, признаться, оно мне очень даже льстило. — Доброго дня, — я поднялся и слегка поклонился, приветствую девушку. — — Я не впервые вижу Вас на своих выступлениях, и почти всегда Вы задумчивы и печальны. Я внимательно слушал ее. Мне было непривычно осознавать, что отражавшиеся на моем лице мысли могут кого-то волновать, кроме меня самого. А тем временем скрипачка продолжила. — Сегодня Вы выглядите особенно печально. И я подумала, что может, могла бы помочь чем-то. Или, в крайнем случае, просто выслушать то, чем Вы сочтете уместным поделиться. На моем лице сменилась целая гамма эмоций, прежде чем родилось потрясение. Девушка, видевшая меня раз пять в жизни, была готова выслушать весь тот грустный бред, который разрывал сейчас мою душу в мелкие клочья. Это было настолько непривычно и странно, что я не сразу нашелся с ответом. Как-то привык, что мои проблемы остаются только моими. ДА и что я мог ей сейчас рассказать? Что на самом деле я не с Земли? Нет. Об этом говорить нельзя. Что я страдаю от неразделенной любви? Хм, вот это, пожалуй, подойдет. Если применить некоторую цензуру и умолчать о том, что предмет моих страданий — мой кровный брат. Что еще? Ничего. Наверное, это все, о чем я могу говорить открыто при ней. Оставалось надеяться, что случайная встреча не повторится. Это можно было бы назвать «синдромом попутчика», с той лишь поправкой, что прямо сейчас мы никуда не ехали. — Вам, в самом деле, интересно? — Да. Мне совсем не хочется, чтобы Вы грустили, и я уверена, что смогу Вам немного помочь. Хотя бы своим участием. Обсуждать проблемы посреди площади у театра показалось мне отвратительно бестолковой затеей, и я предложил моей внезапной помощнице переместиться в ближайшее кафе. Она не стала возражать, и мы расположились за столиком в выбранном ею заведении. Я заказал нам кофе, и некоторое время молчал, собираясь с мыслями. Не привыкший делиться ни с кем посторонним своими горестями, сейчас я не представлял с чего начать. Она не торопила меня. — Думаю, стоит начать со знакомства, — Я по-прежнему не знал, как и с чего начать разговор на довольно щекотливую тему. Она улыбнулась легко и так искренне. — Мичиру Кайо. Я невольно залюбовался этой улыбкой. Искренность — почти недоступная мне роскошь. Я задумался: никак нельзя представляться тем именем, к которому я привык. — Комуро Ясуо. — Новое, вполне человеческое сорвалось с языка настолько легко и непринужденно, будто я всю жизнь им пользовался. — Приятно познакомиться. — Она продолжала улыбаться, и в отличие от большинства собеседников, с которыми мне доводилось общаться, не стремилась отвести взгляд. Напротив, она старательно ловила мой. — Так что Вас тревожит? — Мягко напомнила Мичиру цель нашей беседы. Я тяжело вздохнул. — Безответная любовь. — Вот так коротко. Нет смысла расписывать то, из чего складывается целостная картина проблемы. — Порочная, противоестественная и глубоко безответная любовь. — Когда я осознал, что именно ляпнул, было несколько поздно останавливаться. — Разве может такое прекрасное чувство, как любовь, быть порочным? — Она выглядела удивленной и озадаченной. Я проклинал себя за свой длинный язык. Вот никто не заставлял меня признаваться в подобных вещах. Да я и не собирался, но теперь, видимо, часть неприятной правды придется открыть. Хотя, если посмотреть на сложившуюся ситуацию с другой стороны… главное теперь не ляпнуть еще больше лишнего. — Может. — Усмехнулся я. — Мое безответное чувство к мужчине… Я ждал, что после этого признания разговор и завершится. Полагал, что должен услышать в ответ презрение и уверение в том, что я абсолютно прав, считая это чувство глубоко порочным, но Мичиру рассмеялась. — Любовь не может быть порочной. Разве важно, какого пола тот, кому ты отдаешь свое сердце? Ведь значение имеет только то, что ты любишь. Я потрясенно слушал ее. Слова с трудом складывались в осмысленное умозаключение. Я настолько привык уже считать свои чувства неправильными, что иное мнение просто не существовало до текущего момента. Но вот передо мной сидит девушка, уверенная в том, что любовь правильна, к кому бы она ни была. По всей видимости, мое потрясение отразилось на моем лице слишком явственно, потому что она добавила, нисколько не смущаясь. — Нет ничего плохого в том, что твой избранник одного с тобой пола. Например, я люблю девушку, и уверена, что это прекрасно. Прежде чем Мичиру что-то успела что-либо добавить, к столику подошел, как мне показалось, на первый взгляд, парень. — А вот собственно, и она. — Радостно заявила моя собеседница. Я удивленно смотрел на протянутую руку. Мне было неловко от осознания того, что моя новая собеседница позиционирует себя как юношу. — - Харука Тенно. — Представилась девушка. Мысленно наплевав на вбитые в мою голову стереотипы, я пожал протянутую мне руку. Рукопожатие оказалось неожиданно крепким. Я решил, что пришло время рушить стереотипы. Нравится ей считать себя парнем — это ее право. Мы провели в кафе довольно много времени, общаясь обо всем на свете, и вместе с тем, ни о чем конкретном. Я наблюдал за парой со стороны, ловя себя на мысли, что абсолютно искренне завидую белой завистью этим девушкам. В их взглядах я читал то, о чем мечтал и то, чего у меня, скорее всего, просто не произойдет — разделенную любовь. Они упивались своей любовью и дорожили друг другом, это было ясно видно. Я наблюдал за ними и ощущал, как зависть у их искреннему и светлому чувству рождает в моей душе нечто неизвестное мне раннее. Ничего подобного прежде мне не приходилось испытывать. Когда несколько часов спустя мы попрощались, я был озадачен. Сколько я себя помнил, всегда был уверен, что из зависти не может сформироваться ничего, кроме злости и ненависти. Но в данном случае все шло совсем не так, как мне было бы привычно. Чувство, рождавшееся сейчас в моей душе, было также далеко от ненависти, как я от Немезиса. И оно было мне незнакомо, что не могло не напрягать. Вернувшись в квартиру и уткнувшись в очередной продукт людских технологий, я размышлял о том, что произошло за прошедший день. Мне хотелось оставаться в одиночестве еще какое-то время, и я искренне надеялся, что меня не побеспокоят. Но это была бы не моя жизнь, если бы мне так повезло. От мыслей меня отвлек открывшийся портал. «Да что б вас разорвало этим порталом в клочья» — вежливо пожелал я прибывающему. В то, что мироздание преподнесет мне еще один не слишком приятный сюрприз, я слабо верил. Поэтому появление одного из представителей заявленной на сегодняшнюю встречу делегации, в самом деле, потрясло меня. — Нам необходимы знания и умения Темной Луны. — Не тратя времени на приветствия начал мой гость. Я не сразу нашелся с ответом. В моей идеальной картине мира делегация должна была обсудить все вопросы и проблемы с Алмазом, как с представителем власти на нашей планете. По какой причине теперь обращаются ко мне, я не откровенно не понимал. — Для решения подобных вопросов советую обратиться принцу Алмазу. — Спокойно и твердо объявил я. Политика — не то, во что я готов влезать. Тем более, я еще в далеком детстве дал слово брату, что ни словом, ни делом не претендую на его место, и политику не вмешиваюсь. — Нам нужен адекватный и думающий представитель планеты. — Усмехнулся визитер. — Ни одно из определений не касается Вашего брата. В любой другой ситуации, я сначала врезал бы с размаху тому, кто позволил себе подобные оскорбления в адрес брата. Но здесь и сейчас я не мог позволить себе подобное действие. Такой поступок, и это я понимал с полной ясностью, не может не отразиться на ходе переговоров, начатых братом. Пришлось сдерживать захлестывающую меня волну гнева. — Чем я могу быть Вам полезен?! — сквозь зубы процедил я, понимая, что ничего приятного и интересного не услышу. Вряд ли мне предложат нечто стоящее моего внимания, однако, и отказывать, не зная сути проблемы, было бы крайне неверным шагом. — Слушаю Вас. В вкратце то, что мне озвучили, не только не интересовало меня, но и возвращало к совершенным в прошлом ошибкам. Речь в который уже раз зашла о возвращении к жизни очередного «Великого Зла», абстрактной для меня очередной квинтэссенции Тьмы. Почему я должен был участвовать в этой трагикомедии, я до конца так и не осознал. Правда, и сопротивляться не стал. Было кое-что, что заставляло меня теперь заставляло наступать ровно на те же грабли, по которым вся наша планета уже исполняла зажигательный танец в недалеком прошлом. И причиной этой оставался брат. Несмотря на нашу ссору, мне совсем не хотелось влезать в его дела и уж тем более как-то портить то, что он уже должен был бы сделать. Выбора в сложившейся ситуации у меня не было. Я понимал, что брат пойдет за этой идеей, в этом можно не сомневаться. И никакие попытки разубедить его не будут иметь на него никакого действия. А я… Что я? Я всегда шел за ним, по следам его решений. Не потому, что не имел своих взглядов по тем или иным вопросам, скорее, оттого, что не желал идти на конфликт. Значит и теперь у меня есть только один единственно верный выбор: пойти на предложенную сделку. — Хорошо. — После некоторого раздумья отозвался я. На лице гостя мелькнуло выражение удовлетворения. Он, будто, ожидал именно этого моего ответа, не рассматривая призрачную вероятность того, что я могу отказать. — Я окажу необходимое содействие. Мне стоило немалых усилий не прибавить после этого что-нибудь вроде « когда рак на горе свистнет» или, скажем «через мой труп». Гостя ответ более чем устроил, и, снабдив меня инструкцией: «мы с Вами свяжемся, когда потребуется Ваше содействие», он ретировался, оставив меня наедине с моими размышлениями. К сожалению, вся сцена в целом, и некоторые ее эпизоды в частности не оставляли мне варианта продолжить ковырять поломанный и такой притягивающий мое внимание девайс. Прямо сию минуту мне было жизненно необходимо поговорить с братом, понять, что произошло в процессе переговоров, и чем он не устроил делегацию. Конечно, существовала вероятность, что Алмаз, по каким-то одному ему понятным причинам, все еще не желает меня видеть. Но все же хотелось верить, что долг возьмет верх. Я не о погоде и не о наших отношениях намеревался поговорить. Собравшись с мыслями, я вернулся в замок на Немезисе. Брат, как я ожидал, обнаружился в тронном зале. В до боли ожидаемой компании бокала вина. Последнее время он все чаще прибегал к этой компании, и я не понимал, чем ему так помогает проклятый напиток. Судя по отсутствующему взгляду, который он с трудом сфокусировал на мне, бокал явно был не первым. «"Кажется, я понимаю, чем осталась недовольна делегация». — Мрачно подумал я. Не нужно быть ясновидящим, чтобы понять: Алмаз пьян. И навряд ли отдает себе отчет в том, что делает. О том, что и в каких выражениях он отвечал гостям, я мог только догадываться. — Что происходит? — Я постарался говорить максимально безразлично. В общих чертах, я неплохо представлял себе, что именно произошло. — Я не намерен посвящать тебя в свои планы! — удивительно четко для его состояния произнес принц. — У нас никогда не было тайн друг от друга. — Напомнил я. — Я не смогу идти за тобой, не зная, к какой цели ты идешь на этот раз.  — Я сказал уже: мои планы останутся при мне. Тебя они больше не касаются. Смысл сказанного не сразу дошел до моего осознания. Как не касаются?! Да что я сотворил такое, что он, буквально, возненавидел меня меньше чем за сутки?! Ничего объяснять брат не собирался. Я вылетел из зала, оставив его наедине с его планами. «Гори все ясным пламенем» — Я притормозил у стены и со всей силы ударил ее кулаком, будто ей от этого могло стать больно или, будто, это она только что оскорбила меня. Стене, понятное дело, удар не повредил. Зато рука моя была разбита в кровь. Это было крайне некстати, но эта мелкая неприятность несколько переключила мое внимание. Я заперся у себя в покоях. Мне требовалось обдумать все произошедшее. Итак, что я имел к текущему моменту: брат, откровенно сошедший с ума и неоднократно давший мне понять, что знать меня желает. Это полбеды. Да и пусть бы только это. Но нет. Если верить заявлениям наших гостей, встречу он провалил. Хорошо, если при этом не стал посмешищем, во что верилось с огромным трудом. Представитель делегации, который явился ко мне обмолвился, что адекватность никак не связана с правящим принцем, значит, дела обстоят куда хуже, чем я мог предполагать. Далее. Чертовы планы по возрождению очередной квинтэссенции Тьмы. Вот что никак не соотносилось с моими приоритетами. Но я уже дал слово, и обязан его держать. Я принял свое следующее решение, давшееся мне тяжелее предыдущих. Мне предстояло пойти против брата. Уверенности в том, что именно против его планов — у меня не было. Как и не было уверенности в собственной правоте. Таким образом, дело было решено. И именно в этот момент на связь вышел тот же посланец, что говорил со мной некоторое время назад. Мне назвали жертву, место и время. Убивать мне не хотелось, но этого пока и не требовали. — Я прибуду к назначенному времени. — Подтвердил я. Обещал — надо выполнять. Первой жертвой, к моему огромному удивлению стала довольно невзрачная преподавательница средней школы. Что в ней было такого особенного, я так и не понял. Но не мог оставить без внимания. Не то чтобы мне было очень интересно знать, по какому принципу будут выбраны следующие жертвы. В иных обстоятельствах я предпочел бы вообще не вникать в происходящее, оставив все это Алмазу. Но в нашем новом положении, я не мог рассчитывать на то, что брат вообще станет всем этим заниматься. Его планы оставались для меня загадкой. К своим обещаниям я привык относиться серьезно. Если я за что-то брался, мне было необходимо вникнуть в мельчайшие детали. Наученный горьким опытом в прошлом, я старался не упускать из поля своего зрения никакие, даже самые, на первый взгляд незначительные детали. Принцип выбора жертв никак не попадал в категорию «незначительных деталей». Все оказалось не так сложно, как я успел нафантазировать. Жертвы выбирались не случайно, это несколько упрощало мои искания. Каждая олицетворяла определенное, чем-то ценное качество. Первым заинтересовавшим Тьму качеством стала мечта. В этот момент я испытал, если не радость, то в некотором роде, облегчение от того, что сейчас принял позицию Темных, и не мог попасть в число жертв. Во всяком случае, сейчас, пока я чем-то полезен. Мечта у меня была. Светлая и искренняя. Правда, неисполнимая. Ее теперь следовало отложить. Времени на нее не оставалось. Следующей жертвой был объявлен талант. Я немного напрягся, хотя старался не подать вида. У меня зародилось подозрение, кого могут выбрать под эту категорию. И я прекрасно отдавал себе отчет, что в этом участвовать я откажусь. Мне повезло. Насколько вообще может идти речь о везении в моем нынешнем положении. Талант олицетворяла девочка-фотограф. Эту жертву я заметил лишь потому, что присутствовал при проведении ритуала. Мысли мои были далеки от происходящего. « Всего пять. Пять жертв и пять ритуалов. Последний финальный — самый важный. Завершены два» — Я пытался привести в порядок известную мне информацию. Мысли разбегались, неизменно возвращаясь к личным моим проблемам, никого кроме меня не интересовавшим. Собраться удалось далеко не с первой попытки. — «Что еще? Далее жертвой станет олицетворение светлого будущего. Непонятно, что имеется в виду. Наверное, пояснят позднее. Не мне выбирать, все-таки. Четвертая жертва — Сила и верность». — На описании четвертой я в очередной раз ощутил, как из-под ног уходит твердая почва. Оба качества я совсем недавно встретил в одном конкретном человеке. Пока я размышлял и философствовал, Тьма собрала третью жертву. Я напряженно ожидал следующее имя. На этот раз Фортуна демонстративно отвернулась от меня. Прозвучало именно то, чего я так боялся услышать: Харука Тенно. По условиям соглашения на ритуале должен был присутствовать представитель Темной Луны. Но я прекрасно понимал: я не могу этого сделать. На ритуал представителем я решил выпроводить Изумруд. Никто особо не возражал. Прочим участникам действа не было дела до того, кто именно представит нашу планету. Я остался наедине со своими мыслями и впервые испытал метания и муки того, что должно было бы называться совестью. Именно должно было называться. Я не льстил себе, полагая наличие совести. Была она у меня или нет, я метался теперь между долгом и желанием. Я дал обещание представлять Темную Луну, на меня рассчитывали. Сверх того, мне клятвенно обещали в случае удачного завершения нашего общего предприятия, что будет полностью возрожден Немезис. Планета должна будет ожить во всех смыслах, на ней снова распустятся цветы. Я довольно живо представил себе, как это могло бы выглядеть, и во мне впервые поднял голову потенциальный правитель. Мне действительно следовало оставить в стороне личные интересы и делать то, что принесет мир и процветание планете и ее обитателям. Я впервые задумался о том, что алкоголь мог бы избавить от мук совести, и мне было невыносимо тошно понимать, что я не имею права вот так решать свои проблемы. Собственно, проблема заключалась в том, что одновременно с долгом было желание. Желание устраниться из происходящего и не принимать участие в этом проклятом ритуале. Моя, будь она трижды проклята, богатая фантазия, очень живо нарисовала мне, как отреагирует Мичиру на потерю любимой. Следующим пунктом я явственно осознал, что испытал бы ровно то же самое, случись что-то подобное с братом. У меня оставалось совсем немного времени до ритуала, и я лихорадочно терзался выбором: оставить как есть, как лучше для моей планеты. Или поступить по совести и попробовать помочь тем, кто помог мне не так давно. Нет, я не льстил себе, пытаясь убедить себя в собственных силах. Я отдавал себе отчет в том, что идея, скорее всего, провалится, но не мог не попробовать. Да, я принял очередное, вероятно, не самое верное решение и отправился на поиски Мичиру. Я не мог выдать ей все, что знал, даже понимая, что информация может спасти в данной ситуации. Единственное, что я мог себе позволить, и на эту сделку с совестью я и решился — это предупредить, что беда может случиться. Если это не спасет, то даст отсрочку. Найти оказалось проще, чем я смел надеяться. Видимо, мой внезапный порыв к совершению доброго дела пришелся по вкусу мирозданию, потому что я едва не налетел на объект моих поисков. — Какая удача, что я встретил тебя. — Мое волнение было непросто скрыть за показной радостью. Я понимал, что собираюсь предать тех, кому обещал содействие. И не мог не опасаться расправы после совершения этого поступка. Их, при любом раскладе много на меня одного. С другой стороны, терять мне было нечего. Самого дорогого, того, ради чего мне бы стоило цепляться за жизнь, я лишился еще утром, и теперь, меня мало что удерживало от совершения несвойственного мне поступка. Тем не менее, я не был готов к этой встрече. Отправляясь на поиски, я рассчитывал, что процесс займет некоторое время, и я успею решить, что именно я могу сказать. Сию минуту у меня не нашлось нужных слов. Все, что я смог выдавить из себя по этому случаю, — Мне нужно предупредить тебя. Будь внимательнее, не выпускай из поля зрения свою возлюбленную. Иначе случится беда. Стратегия никогда не была моей сильной стороной. Если бы знал, чем для меня обернется это предупреждение… Хотя, кого я пытаюсь обмануть?! Даже умей я просчитывать на пару ходов вперед, я поступил бы ровно также, вот только был бы, быть может, морально готов. Может…. Но нет. К тому, что произошло после, я готов не был. Итак, я сказал. Так много, как позволил себе решиться, но вместе с тем ничего, по сути. Добавить что-либо пока не хватало смелости. С одной стороны, до безумия хотелось выложить все, что мне было известно к этому моменту, надеясь, что это как-то поможет сохранить жизнь, которую планируют отобрать. С другой — я не мог заставить себя переступить через собственную мораль. Какие бы оправдания этому действию я ни подбирал, как бы ни убеждал себя в правильности поступка, это действие, по сути это было предательством. Возвращаться на родную планету, в замок мне хотелось еще меньше, чем продолжать сложный разговор. Оставив мою собеседницу осмысливать новую, не особо приятную информацию, я сбежал, не дав ей шанса задавать вопросы, ответить на которые я пока не смог бы. Мне казалось, я способен отвлечь себя от тяжелых мыслей. Но в этот вечер все валилось из рук, а любимое занятие не только не приносило радости, но, скорее, раздражало. Я без особо энтузиазма перебирал мотор своей машины, когда явственно ощутил на себе взгляд. Никогда не любил это мерзкое ощущение. Но прежде, чем я успел в довольно резкой манере высказать все, что думаю о смотрящем, услышал голос. До боли знакомый. Но настолько неожиданный здесь и сию минуту, что я невольно вздрогнул. — Перебираешь мотор, чтобы отвлечься от тяжелых мыслей? Упомянутые мысли путались и отказывались выстроиться в логичную последовательность. Я не был готов к встрече с Харукой. — Почему ты считаешь, что я ковыряюсь в движке от нечего делать? — Потому что он более чем в рабочем состоянии даже на первый взгляд. — Усмехнулась моя собеседница. Затем, после небольшой паузы добавила. — Надо поговорить. Когда я слышу подобное заявление, мне, как правило, очень хочется ответить: «когда ты так говоришь, точно не надо». В данной ситуации не нужно было быть ясновидящим или обладать способностью к телепатии, чтобы понять, о чем пойдет речь. Ей, и я это понимал, нужна информация, ведь речь идет о ее собственной жизни. В то же время я не был готов рассказывать то, что мне известно. Признаться, я и так-то был крайне удивлен тем фактом, что меня до сих пор не убили за попытку предательства. Но мои метания должны были оставаться моими. Кого, кроме меня самого вообще интересуют такие мелочи, когда на кону чья-то жизнь. Это было странно, но взвесив в своем сознании собственные страхи и жизнь молодой гонщицы, я вдруг осознал, что готов отдать свою жизнь в обмен на ее. А еще, что страхи — это ерунда. Мне теперь, в сущности, терять нечего. Меня, чтобы я дальше не сделал, и как бы ни поступил, в любом случае лишат жизни за предательство уже совершенное. Все же, сорвать ритуал… Ладно, не стоило льстить своим силам. Пусть не сорвать, но отсрочить — это серьезный проступок. А если мне в любом случае «светит» смерть, то единственное, что я сейчас могу — попытаться сделать ее не напрасной. — О чем? — Уточнил я, отрываясь от своего занятия и точно понимая, что сейчас услышу. — Ты спас мою жизнь. — Начала она. Было заметно, что и ей разговор дается с огромным трудом. — Значит, ты светлый, и на тебя можно положиться… — Замечательно, что ты веришь в это. — Прервал я. В сложившейся ситуации, до конца которую сейчас понимал только я, прозвучавшее определение прозвучало, как пощечина. Нет, не потому, что я отрицал в себе Свет. Скорее потому, что понимал, что стоит за этим моим поступком.  — Судя по твоему предупреждению, ты обладаешь информацией. Ты уже помог мне один раз, и я верю, что не откажешь в помощи… Я едва сдержался, чтобы не ответить в грубой форме на это заявление. Вот откуда у нее святая уверенность в обязательном наличии у меня желания помочь еще раз? Впрочем, она оказалась, как ни странно права. Мне все еще хотелось помогать ей, несмотря на неестественность этого желания. — И чем я могу помочь тебе? — Выдавил я, стараясь придать голосу некоторую насмешку. Нет, мне совсем не хотелось ерничать, но было необходимо чем-то прикрыть нараставшую панику. — Я уже сказал больше, чем имел право говорить… — Неправда. — Она была твердо убеждена в том, что говорила сейчас. — Ты знаешь много больше, чем сказал, но боишься говорить. Почему? Кого ты так боишься? Я смотрел в глаза собеседницы и впервые в жизни читал в них искреннюю заботу, даже, может, желание помочь в ответ. Но даже это сейчас не очень помогало решиться на серьезное полноценное предательство. — Боюсь, в этом ты права. — Честно признал я. Какой смысл сейчас скрывать очевидное? Не будь этого проклятого страха, может статься, я и не колебался бы вовсе. — Того, кто стоит за всеми уже случившимися смертями. Некое Высшее Зло. — Я осекся. Назвать ей имя? Что оно ей даст. Даже если моя собеседница будет располагать этой информацией, очень маловероятно, что ей это поможет. — Ты можешь назвать имя? — Настаивала Харука. — Если мы будем знать его, мы сможем защитить тебя и предотвратить все то, что может произойти. Ты ведь не хочешь еще смертей! Ну же! Я ощущал, как рушится мой, выстроенный годами на определенных принципах и убеждениях, мирок, и судорожно пытался склеить эти обломки. Получалось из рук вон паршиво. Я вынужден был признать, что хочу помогать и почти готов это сделать, но… Мешало одно «но» — страх. Прямо сейчас я не был готов расставаться с жизнью. — Кто мы?! — Я слышал свой голос как бы со стороны. Будто принадлежал он совсем не мне. — Кто эти «мы», которые чем-то могут помочь мне? — Я и мои друзья. — Было видно, что теперь и она колеблется, решая, стоит ли мне знать, кто эти таинственные «мы», и чем они смогут мне помочь. По всей видимости, ей тоже было, что скрывать даже в сложившейся ситуации. Я не стал настаивать. Верить в то, что кто-то встанет между мной и тем, кто будет убивать меня за предательство, было бы крайне наивно. Никто не станет рисковать собой. Тем более ради бесполезного создания. Я понимал, что полезен только пока мне есть, что рассказать. Рано или поздно Харука поймет, как ошибалась, записывая меня в добрые и светлые. Это лишь вопрос времени. Разговор я постарался на сегодня прервать. Не было ни сил, ни решимости продолжать. На данном этапе я колебался. Все еще колебался, не находя в себе смелости принять очередное, на этот раз судьбоносное решение. Мне требовалось время. Время, которого катастрофически не хватало. И тем не менее, я попросил оставить меня до утра и дать возможность еще раз взвесить все «за» и «против». А если быть честным, то попросту найти в себе смелость поступить так, как мне виделось единственно верным. Честно говоря, я малодушно надеялся, что утром разговор не продолжится. Ну, мало ли какие обстоятельства могут сложиться. Мне было необходимо прийти к некоему соглашению с собственной совестью, а это было не просто, как бы я ни силился убедить себя, что времени на долгие размышления нет в моем случае. От чертовой сделки с совестью теперь зависела жизнь. Если быть точно, две жизни. И если своя меня к утру мало тревожила, то вторая, зависевшая от меня, явно стоила того, чтобы продолжаться. К утру меня трясло от осознания простой вещи: если я решаюсь на предательство, я обрекаю на гибель не только себя, но и свою планету. Вместе со всеми, кто на ней обитает. Не будет никакого возрождения, как мне было обещано. Не будет на Немезисе цветущего рая. Зато, вполне вероятно, я сохраню несколько жизней на Земле, в числе которых будут две, принадлежащие тем, кто стал мне дорог в эти несколько дней. Выбор из разряда непростых. Мне никогда не нравилось принимать такие решения. Слишком многое от них зависело. Сейчас я фактически играл чужими жизнями, пытаясь пойти на сделку с собственной совестью. К тому моменту, как рассветные лучи окрасили край неба, я принял очередное судьбоносное решение. Помогать. Харука появилась раньше, чем я мог рассчитывать. Она сама нашла меня. Это не удивительно: она не меньше меня, а наверное, даже и больше, была заинтересована в том, чтобы я заговорил. — Ты спас мою жизнь, но вполне можешь спасти еще несколько. Я верю, ты не откажешь мне. — Без приветствий. Сразу к делу. Тоже верно, должно быть. — Ты же светлый и добрый… — Это ложь, в которую ты хочешь верить. — Оборвал ее я. Мне совсем не хотелось рассказывать всю правду. Но и подпитывать ее веру в то, чего нет, было бы крайне жестоко и неосмотрительно. Она удивленно смотрела на меня. В ее взгляде не было страха. Мне даже подумалось, что Харука в принципе не способна испытывать подобную эмоцию. Удивление непонимание. В этот момент ее убеждения в моей доброте начинало рушиться, А к такому повороту она готова не была определенно. — Что ты хочешь сказать? — Тревога. На долю секунды она решила, что я таким образом отказываю в помощи. — Несколько часов назад с моего дозволения был жестоко убит мой брат. Человек, которого я любил больше жизни. — Кажется, она испытала неслабое потрясение от того, что ей открывалось в моих признаниях. Я горько усмехнулся. — Да-да. Именно, убит. Потому что я дал свое согласие. И теперь, я принял еще одно решение. Оно будет стоить жизни моей планете, но, вероятно, спасет твою и еще несколько здесь, на Земле. — Стоп. — В ее сознании никак укладывался тот факт, что я могу оказаться не с Земли. — Как это «моей планеты»? Ты разве не с Земли? — Нет. — Я понимал, что не стоит продолжать, но уже сказанное не забрать обратно. — Я родился и вырос на Немезисе. Я замолчал, ожидая ее реакции. Вот тут я просчитался, полагая, что на свяжет название планеты с Тьмой. — Если ты поможешь нам, мы, наверняка, сумеем помочь твоей планете. Но для этого, ты же понимаешь, мы должны выжить, А без твоих знаний, боюсь, шансов у нас маловато. «Шансов у вас и так, и эдак нет никаких… Хотя, если я расскажу то, чем владею…» — Усилием воли заставив себя поверить В то, что я в силах изменить то, что предрешено не мной, я окончательно решился говорить до конца. — Я расскажу тебе все, что мне известно, но ты должна кое-что обещать. Мы заключим договор, и только после этого я выдам тебе все, что может представлять интерес в данной ситуации. -Какой еще договор? — Заметно напряглась моя собеседница. По всей видимости, после предыдущего моего признания она ожидала подвоха. — То, что я собрался сделать для тебя сейчас, Харука, по сути, предательство. — Грустно усмехнулся я. — По этой причине, как только станет известно, а это произойдет очень быстро, меня в любом случае убьют. Так вот я предлагаю сделку: я выдаю тебе все, что мне известно, и как только я произнесу последнее слово, ты убьешь меня. — Стой, погоди. Так нельзя. Я не… — Она не ожидала такого виража и старалась избежать этого договора. А я… Попросту не видел иного выхода. Вернуться домой я не смогу, жить дальше не вижу смысла. А вероятность того, что все совершаемые мной действия не принесут никакого результата, угнетала. — Если тебе будет так проще, я могу имитировать нападение. Банальная самозащита. Никто не посмеет обвинить тебя. Теперь сделку с совестью предстояло совершить уже ей. Было видно, что она колебалась. ЕЙ совсем не хотелось убивать меня, но и отказываться ей было невыгодно. Харука колебалась недолго. — Хорошо. Если изобразишь нападение. Я восхитился ее мужеством. Мне для подобной сделки понадобилась ночь. Несколько долгих часов, чтобы убедить себя. У нее процесс занял меньше чем пару минут. Такой решимости я мог только позавидовать. Сделка была заключена, и я начал свой рассказ. О задумках возродить Великое Зло. Я начал с легенды о Змее, обитающем в глубинах океана. К концу этой части моего повествования она назвала имя упомянутого мной мифологического существа. Харука оказалась догадливее, чем я мог ожидать. Во всяком случае, мне не пришлось называть имя. — По какому принципу выбираются жертвы?! — Она перебила меня лишь единожды. — Жертв пять. — Продолжил я, глядя куда-то мимо нее, погружаясь в свои мысли. — Первая — олицетворение Мечты, Вторая — Таланта, Третья — Светлого Будущего… В Четвертой, в тебе, разглядели Силу и Верность, последняя Пятая, самая важная — Чистая Любовь, принесенная в жертву. Я замолчал. Мне больше нечего было добавить. И оставалось до завершения нашего договора только одно… — Ты же помнишь условие договора? — Уточнил я после паузы. Она явно колебалась. Я понимал: наша договоренность ставила ее теперь перед очень непростым выбором. Мне стало интересно, а решился бы я выполнить такое условие? Некоторое время мы оба молчали, думая, вероятно, каждый о своем. Я видел, как непросто ей выполнить обещанное в сложившейся ситуации. Убить. Как ни называй этот процесс, это, по сути, убийство. Я понимал, о чем прошу ее и несколько раз абсолютно искренне пожалел, что имел неосторожность требовать такое. Но и оставаться жить у меня не было ни смысла, ни желания. Слишком многого я лишился за последнее время. Я понимал, что желание оборвать жизнь, которая пошла не так, как мне того хотелось — довольно малодушное. И тем не менее, менять решение пока не рвался. Выбор оказался для моей собеседницы сложнее, чем казался нам обоим. Я помнил, что обещал имитировать нападение, если ей будет сложно без этого исполнить обещание. И теперь я лихорадочно соображал, как поступить. Никакого оружия при себе я не держал — в нем никогда не было никакого смысла. Лезть, даже если и не на самом деле, с кулаками на девушку? Эту идею я не рассматривал всерьез. Был еще один вариант… Я задумался: а на что я, собственно, рассчитывал? Вероятность, что у нее при себе хотя бы складной нож — почти равна нулю. Лишить меня жизни голыми руками ей вряд ли удастся. Как бы ей ни хотелось выглядеть парнем, сил врукопашную умертвить меня ей недостанет. И что? Последний из возможных вариантов виделся мне отвратительно глупым. Да, я могу призвать Темную Энергию и сформировать стандартную атаку. Это несложно, но абсолютно бессмысленно. Во всяком случае, мне так казалось. Что может обычная девочка против Темной Магии? Ничего. Воображение услужливо нарисовало мне весь идиотизм подобной ситуации. Наверное, мне оставалось только рассмеяться. Правда, ничего смешного я так и не увидел. Зато осознал, насколько нереальной была моя просьба, и насколько опрометчиво согласилась моя собеседница. — Оставь. — Вздохнул я. — Понимаю, что просил невозможного. Я смотрел в глаза своей собеседнице и видел метания. В ней боролись, видимо, как и во мне сейчас, довольно противоречивые чувства. С одной стороны, Харука явно считала убийство неприемлемым для себя действием. Даже в данный момент, при условии всего, что я рассказал и натворил. Уже за одно предательство, а то, что я, пусть и не без колебаний, но выложил все, что знал, иначе назвать сложно. Я прекрасно осознавал, что только что предал тех, кому, ну не клялся, конечно, но обещал лояльность и содействие. Сам по себе поступок вполне тянул на казнь в качестве справедливого возмездия. Такое не должно было оставаться безнаказанным. С другой — брошенное мной « я просил невозможного» рождало в ее сознании протест. Ей одновременно хотелось доказать мне, что для нее нет почти ничего невозможного, и она способна сдержать любое данное мне слово. Даже в отношении того, кто этого, по большому счету, не заслуживал за свои деяния. Итак, я явственно видел борьбу в ее сознании: ей предстоял выбор, почти такой же, какой до этого выпал мне. Пойти на сделку с собственной совестью и неизвестно как убить того, кто только что помогал. Ценой предательства, но помогал ей. Сознавая, что теряет все, чем жил, делал слабые попытки защитить ее жизнь. Или же признать собственную слабость и невозможность исполнить обещанное. Я не торопил. Этот выбор был сложнее, чем я мог требовать в обмен на информацию. Как поступить дальше, я не очень понимал пока. Но точно знал, что не имею права требовать от Харуки немедленного выполнения договора. Сейчас было лучше оставить ее, дать время взвесить «за» и «против», и именно так я и поступил. Исчез, оставив ее наедине с ее мыслями. Я понимал, что времени как раз совсем не остается. Что оставлять ее сейчас, быть может, самое неразумное, что я мог совершить на данном этапе. Решение пришло неожиданно. Мне было точно известно место и время проведения ритуала, призванного лишить Харуку жизни. Я принял свое последнее, как мне хотелось верить, решение. Вмешаться в ритуал. Я, конечно, отдавал себе отчет в том, что вмешательство мое вряд ли изменит что-либо. Разве что подарит отсрочку жертве. Было неприятно признавать собственное бессилие. Еще неприятнее было осознать бессмысленность задуманного. Пара — тройка минут не спасет ее. Исход в любом случае предрешен. Однако, даже сознавая бесполезность задуманных действий, я твердо решил идти до конца. Смысла жить дальше я не видел: к этому моменту я безвозвратно утратил все, что было мне дорого, все, что составляло, собственно, мою жизнь. Заставлять Харуку совершить то, за что она, вероятнее всего будет винить еще довольно долгое время? Впервые в жизни я не был готов так поступить. Странное дело… Множество раз до того мне не было ровным счетом никакого дела до посторонних чувств и переживаний. Но сегодня все шло не так, как мне было привычно. Я поймал себя на мысли о том, что не могу, действительно, не могу заставлять Харуку исполнить наш договор и оставить ее после наедине с гнетущим чувством вины. Моя смерть должна была остаться только моей. Я отправился к месту проклятого действия, надеясь, что мне не придется столкнуться с той, ради кого я поломал свои убеждения и пошел на то, что всегда считал самым непростительным из возможных поступков — предательство. Но это была не моя жизнь, если бы мироздание позволило мне добраться до места так, как мне хотелось — в одиночестве. Разумеется, я столкнулся с той, видеть кого до ритуала я опасался больше всего. — Я готова выполнить свою часть договора. — Без всяких приветствий произнесла она. — Да-да, я понимаю, что… — Начал я. Осознание услышанного вырвало меня из тяжелых размышлений. Такое ощущение, что меня окатили ледяной водой. — Стоп! ЧТО ты сказала? — Я готова выполнить свою часть договора. — Спокойно повторила она. Я смотрел в ее глаза и не видел колебаний. В самом деле, готова. Не представляю, с каким трудом ей далось это решение. Сейчас Харука не сомневалась в сделанном ею выборе. Я пытался сообразить, какое оружие у нее может оказаться, коль скоро она решилась убить. Не голыми же руками она это делать станет. Но ничего, из того, что мне приходило в голову у нее при себе по-прежнему не имелось. Во всяком случае, не было заметно, что есть хоть что-то. — Прямо здесь и сейчас? — Усмехнулся я. Наверное, мне стоило хотя бы изобразить страх. Все же речь шла не про покупку очередной технической новинки и не про двигатель спортивной машины. Только страха в моем сознании не отыскалось. Я, как это ни странно, испытал ликование при мысли о том, что совсем скоро все закончится. — Прямо здесь. — Без тени колебаний подтвердила Харука. — И прямо сейчас. Я осмотрелся по сторонам. Не потому что искал пути к бегству. Скорее, удостоверяясь, что нам не помешают. Ей ни к чему проблемы. Вокруг, и вот за это я был безмерно благодарен мирозданию, не было ни единой живой души. — Скажи, когда будешь готов. — Она нарушила повисшую паузу первой. Ей было не легче, чем мне, если не сказать, что тяжелее. Ведь, по сути, ей предстояло лишить жизни меня не в честном бою. О каком бою вообще могла идти речь в нашем случае?! И даже не за серьезное преступление. Просто потому, что она опрометчиво дала слово выполнить мою просьбу. — Я был готов еще тогда, когда закончил свое предательство. — Усмехнулся я. Мне, в самом деле, не требовалось время теперь, чтобы решиться попрощаться с опостылевшей жизнью. Потеряв все, что составляло мою жизнь и утратив последний шанс хоть чем-то помочь Немезису, я был готов умереть. Странно, но страха не было абсолютно. Вместо него совершенно неожиданно для меня в душе родилась тревога. Я переживал не за себя. Для меня все кончится сегодня. Возможно, даже быстро и относительно безболезненно. В чем я лично сильно сомневался. Переживал я за Харуку, которой предстояло потом жить с осознанием того, что ей пришлось убить. Мне хотелось как-то облегчить тот чудовищный груз вины, который в любом случае придавит ее, когда все будет кончено. Все, что мне пришло в голову по этому поводу свелось к тому, что я мог бы имитировать нападение. Все же, убить для самозащиты чуть проще, чем лишить жизни безоружного. Вот только из оружия у меня при себе была только темная энергия. Что ж.… Пусть будет так. Мне совсем не хотелось использовать свои силы вот так. Нет, нападать я не собирался. Но никаких других идей, как облегчить Харуке задачу у меня не появилось. Я призвал все свои имевшиеся у меня силы. Такого бесполезного применения им еще не случалось.  — Сапфировое сияние! — В моих вытянутых вперед руках материализуется темно-синий энергетический шар, постепенно принимающий форму красиво обработанного одноименного камня. Обычно, я не держу его долго. «Сияние» — это атака. И, как правило, я стремительно избавляюсь от темной энергии, запуская ее в противника. Но сейчас нападать не смысла. Все, что происходит — лишь имитация нападения. — Это не поможет, Сапфир. — Немного грустно усмехается Харука, а я ощутимо вздрагиваю от обращения. Затем накатывает безысходность. Даже это мое действие не имеет смысла. Пока я размышляю о собственной никчемности, передо вместо Харуки появляется та, видеть которую я никак не ожидал — одна из воинов в матросках. В таком виде происходящее обретает хоть какую-то логику. Это немного успокаивает. Теперь в моем сознании растет уверенность в том, что все закончится сейчас и довольно быстро. НЕ понимаю, откуда она взялась, эта уверенность, но я цепляюсь за эти мысли. Она больше не смотрит на меня. Прикрывает глаза, видимо, собирая силы для удара. Я не тороплю ее. Сила — штука капризная, а мне хочется верить, что смерть не станет болезненной. Хотя, где-то глубоко в душе я уверен как раз в том, что достоин медленного и мучительного перехода в иной мир. После всего, что я сотворил о легкой и безболезненной смерти речи идти не должно. Но даже это меня не пугает. Я все решил, и будь, что будет. — Твердь Разверзнись! Краем глаза я вижу, как с ее рук срывается энергетический шар таких размеров, что на долю секунды мне кажется, меня разнесет на атомы. Вместо испуга сознание утопает в умиротворении и радости. Словно меня не смерть должна настигнуть, а исполнение заветного желания. Впрочем, это так и есть. Заветное. Исполняется. Потом была резкая боль…. Прикрываю глаза, вызывая в памяти образ своей планеты-покровителя. Тело, словно, пронзает электрическим разрядом, пальцы привычно закололо от накапливаемой в руках энергии. «Еще, еще!» — почти умоляю я свою планету. Мне хотелось вложить в удар всю возможную силу, чтобы смерть Сапфира была мгновенной и безболезненной. Несколько секунд спустя я открыла глаза. Я старалась не встречаться взглядом с Сапфиром, опасаясь, что сомнения возьмут надо мной верх, и я не выполню свое обещание. — Твердь разверзнись! Огромный огненный шар сорвался с моей руки и, вспарывая землю под собой, устремился к юноше. Такого удара хватило бы сразу на несколько противников, но пришелся он по одному Сапфиру. Яркая вспышка… И все было кончено. Я подошла к телу Сапфира. Его лицо было спокойным светлым, будто не умер он вовсе, а всего лишь уснул и видит прекрасный сон. Мое лицо не выражало сейчас ничего, наверное. Не было ни горечи, ни сожалений — только пустота. В противовес той буре, что сейчас клокотала в моей груди и рвалась наружу. Я медленно развернулась и покинула место гибели Сапфира.