пожалуйста

      Сиэль слышит, как половицы тихо скрипят под его маленькими ботиночками. Они с небольшим каблуком — до прихода в комнату отстукивали грозный ритм по коридорам поместья, разлетаясь звонкими вибрациями по всему этажу и даже чуточку дальше — рисовали фасад маленькими трещинами невидимых прикосновений статности. Его особняк всегда отзывался на малейшее движение графа, как бы не нарочно подставляя ту или иную комнату на пути, прогибая лестницы и шелестя узорами развешенных повсюду картин. В этот раз Сиэль по чистой случайности посетил столовую, где застал своего безупречного дворецкого, старательно выполняющего свою работу.       «Это всё дом виноват, — проносится внутри незнакомой природы мысль. За ней другая, более непозволительная и глупая: — И Себастьян. Это он его построил».       Иначе как объяснить то, что только что произнёс Сиэль?       Детские губы чмокают, пробуя фразу на вкус. Откуда она вообще у него взялась? Словно чужеродное нечто, которое ему внушило само поместье, не иначе — ведь граф и не думал размышлять о таких вещах. А просить о чём-то дворецкого? Дьявол. Ни за что и никогда.       И уж точно не такое просить.       Сиэль как-то слышал о всяких там психологических внушениях и гипнозе, если эта мысль не его — а она точно не его — значит, она навеяна кем-то. Но кем? Граф мысленно качает головой, думать такие глупости о собственном поместье он себе более не позволит — и так опозорился. Они с Себастьяном здесь одни, но…       «Чтобы демон и просил о таком? Смех», — каблучки легко стоят на месте, не двигаются; возможно, Сиэль снова постучит ими по половицам, но позже. Он же их носит, чтобы взрослым казаться — здесь, конечно, кроме Себастьяна никого нет, но с графа хватит неловкостей на сегодня.       Да. Он постучит ими потом.       Он просто ещё не привык.       Дворецкий лишь снисходительно усмехается. Проклятый бес.       — Конечно, — говорит он, аккуратно ставя фарфоровую чашку на стол. Она вся переплетается в синих завитушках, они — словно тернии звёздного неба, имеющего тысячи и тысячи планет, таких холодных и одиноких, что плакать хочется — Сиэлю этот сервиз не нравится.       «Он согласился?»       «Он, что, совсем ничего не понимает?»       «Мне попался до отвратительности безнадёжный демон», — Сиэлю ясно, как белый день, что эту фразу он произнёс совершенно случайно. Но нет же, этот чёрт вздумал прикопаться, а не сделать вид, что ничего не было (сейчас уже приказывать об этом было бы ещё более глупым и безрассудным поступком чем всё то, что произошло ранее). Сиэль, не стесняясь, произносит его характеристику про себя ещё раз.       До отвратительности безнадёжный.       Граф прикрывает глаза, сводит брови в переносице и принимается гадать, за что на него свалился именно этот демон.       «А может быть, он всего лишь делает вид, что ничего не понимает?» — Сиэль наблюдает, как непривычно острые (такими они стали после появления Себастьяна в поместье) вилки и ножи опускаются на скатерть и салфетки, издавая при этом исключительный звон и лёгкую вибрацию. Даже здесь дом постарался. Чудесно — ему же есть ещё этими вилками; было бы очень некстати обжечься о холодное серебро.       «Пусть теперь выкручивается, — решает судьбу Себастьяна Сиэль, думая одновременно и про свою сказанную фразу, и про возможную царапину от использования ножа. — Как хочет, но пусть выкручивается».       — Но, позвольте поинтересоваться, зачем он вам? — Сиэль чувствует себя странно перед демоном; пальцы судорожно сжимают складки пиджака.       — Почему бы и нет? — строго произносит граф, наблюдая за работой Себастьяна. Руки в белоснежных перчатках аккуратно выставляют на скатерти приборы, достают откуда-то несколько белоснежных роз, чтобы украсить обеденный стол. Изыски.       «Почему именно барашек?» — откуда ему вообще такая мысль пришла в голову? Сиэль сводит брови в переносице, вспоминая, как мама в детстве рассказывала, что идеи летают в воздухе — только ловить успевай (и делись с другими, конечно же — надо быть добрым). Так можно и чужую поймать, которая не тебе предназначалась, но на себя примерить можно; что из этого выйдет — секрет. И, сейчас, видимо, Сиэль, раздумывая над более выгодным алгоритмом успешного привлечения к продукции «Фантом» новых клиентов, не только набрёл на столовую и стал смотреть, как его дворецкий выполняет свою монотонную работу (Сиэль успел заметить, что за все это время их контракта впервые наблюдал, как Себастьян сервирует стол), но ещё и ляпнул какую-то странную канитель.       Канитель.       Именно её ляпнул.       Может быть, ему просто нужен новый эскиз для зверей из плюша? Всего напросто. А Сиэль тут переживает, мучается, в раздумья уходит. А ведь действительно.       Пальчики сжимают пиджак сильнее, стараясь подавить в себе судорожную радость от осознания такого простого ответа.       — И всё же, — Себастьян чувствует резкую перемену в настроении господина, потому как воздух внезапно зарябил сладкими искрами, а потом опустился на пол октавы ниже, когда граф стал сдерживать свои радостные порывы. Зато голос господина стал звучать увереннее, а каблучок на левом ботинке — снова отбивать лёгкий ритм и совершенно не считать, что стоять не ровно и создавать лишние шумы — по детски.       — Ты сам подумай, зачем человеку может понадобиться барашек? — Сиэль растягивает губы в лёгкой улыбке, решая немного растолкать Себастьяна на рассуждения и чувствуя, как снова обретает своё былое превосходство. Оконная рама как-то странно треснула, почти неслышно одобряя, или, наоборот — расстраиваясь. Граф только хмыкнул, спеша отвести глаз от стекла.       — Ради шерсти, — Себастьян, видимо, решил ответить честно, без глобальных прений и очень близко к версии Сиэля о плюше; внутри мальчика что-то возмутилось, зашелестело и разлилось прямо в желудке. Ответ демона Сиэлю почему-то не понравился.       — Ты смеёшься надо мной.       — Прошу прощения.       «Если просишь, так проси искренне», — нахмурился ещё сильнее Сиэль. Что-то здесь не сходилось. Демон точно смеётся — и даже не скрывает этого! Его бы проучить, да только — как?       Почему Сиэль попросил Себастьяна нарисовать ему барашка?       Это точно не его просьба, граф уже это понял. Если верить наставлениям матери, то, выходит, что он просто случайно зацепил кусочек чьего-то чужого и сейчас расхлёбывает всю эту кашу. Но вот вопрос: кому принадлежит эта сумбурная и непозволительная во взрослом мире идея — желать рисунка животного?       «Непонятно», — Сиэль мысленно качает головой, обращая взгляд к окну. Слабые лучи солнца пробиваются сквозь шторы, через четверть часа пойдёт дождь (так сказал демон).       «Может быть, какому-нибудь сумасшедшему?» — Сиэль фыркает, только этого ему не хватало.       Почему он вообще об этом думает? Он же хотел проучить Себастьяна.       — Так для чего? — вновь спрашивает граф, поворачиваясь к своему дворецкому. Себастьян поправляет розы в хрустальной вазе, он почти закончил свои дела в столовой.       — Боюсь, что мне не понять всех тонкостей человеческих чувств, — пальцы в белоснежных перчатках с какой-то непривычной для Сиэля трепетностью касаются лепестков цветка. — Может быть, вы объясните мне?       Вопрос на вопрос? Не хорошо — граф совершенно не этого добивался, ему интересно, сможет ли демон рассуждать о человеческих чувствах (возможно даже так, как будто он сам их испытывает), а он лишь как всегда переводит тему, решая ускользнуть от вопроса и в этот раз.       Графу следует сейчас же ответить. У него есть пара мыслей на этот счёт, но вот загвоздка — Сиэлю нельзя рассуждать о тонкостях человеческой души и её потребностях (он почему-то считал, что такая просьба может являться только потребностью), ведь тогда он рискует свалиться в этот густой кисель слабых чувств и эмоциональных переживаний, что, несомненно, будет свидетельствовать о том, что демон победил. Сиэль старается держаться свободно, уверенно и так, как будто всю ситуацию контролирует он, а Себастьян даже не догадывается, что здесь происходит. Хотя, ему кажется, будто демон всё это знает и просто глумится над своим господином.       Себастьян по какой-то причине рисовать животное не спешит, а выжидает.       — Сам догадаться не можешь? И ещё зовёшь себя идеальным дворецким, — пытается кольнуть посильнее Сиэль.       — Может быть, вы направите меня? — только отвечает Михаэлис, всё так же продолжая поправлять цветы в вазе. — В нужную сторону. Потому что я, в отличие от вас, совершенно не знаю, с чего начать свои рассуждения, — он прищуривает глаза и косит взгляд в сторону своего господина, совершенно не стесняясь хитрых беснующихся искр внутри.       — Раз без помощи твоего господина у тебя ничего не получится, — пренебрежительно отвечает граф. Сиэль вздыхает так, как будто он делает огромное одолжение, раз соглашается объяснить глупому демону всё чуть ли не на пальцах (словно малому ребёнку), и старательно игнорирует тот факт, что дворецкий просто насквозь пронизан высокопарным лукавством.       Он подходит к столу и аккуратно берёт в руки фарфоровую чашку в поисках каких-нибудь загрязнений или неровности узора. Безрезультатно. Дворецкий действительно наловчился выполнять свою работу безупречно.       «Тем для него лучше».       Сиэль мысленно стукает себя по лбу. Да, в ту ещё передрягу он попал — ему же надо теперь каким-то чудесным образом объяснить, зачем человеку нужен барашек. И почему именно барашек.       «Если я отвечу, что — ради шерсти — позору отхвачу вдвойне», — а ведь тогдашний ответ Себастьяна был очень удачным. Бесстрастным и очень практичным. Сиэлю бы тоже такой найти.       Почему человеку может понадобиться барашек?       Какому человеку может понадобиться барашек?       Тому, у которого нет барашка?       И что это за человек тогда такой? Доктор? Может быть, какой-нибудь пират?       «У пиратов же барашки не водятся? Вот и отлично, — выдыхает Сиэль, понимая, что разобрался хотя бы с этим. Детские пальчики скользят по блюдцу, проверяя на профпригодность и его. — Синее, как звёздное небо», — граф вспоминает это сравнение Элизабет. Может, и мысль тоже её? Лиззи была здесь около недели назад, вот и забыла по своей природной рассеянности глупую фразу, из-за которой граф теперь вынужден отдуваться. Вот она молодец.       Сиэль мысленно дёргает головой, стряхивая с себя детские мысли. Понятное дело, что не она это, а дело совсем не в этом — ему не виновников проблемы искать надо, а решение.       И раз на то пошло, то Мидфорд не так, чтобы уж очень рассеянна.       «Почему человеку может понадобится барашек?» — Себастьян всё так же терпеливо выжидает, когда его господин соизволит дать ответ на свой же вопрос. Он ждёт не так, чтобы уж непростительно долго — шестую секунду, но графу пора бы уже ответить что-нибудь интересное.       «И прекратить всматриваться в фарфор», — внутри проскальзывает фантом раздражения. Он не первый день учится быть дворецким, чтобы совершать такие оплошности.       Сиэль продолжает разглядывать искусственное небо. Элизабет, действительно, права — все эти завитушки до безумия сильно похожи на звёзды. И, может быть, даже маленькие планеты.       «Есть ли такая планета, на которой живут барашки?» — Сиэль внезапно дёргается и прижимает руку ко рту, краснея и понимая, что чуть не произнёс эту глупость вслух.       Что за наивная, детская, никчёмная мысль!       Сегодня однозначно точно не его день, Сиэля всё время куда-то заносит. Во всём виновата сбывшаяся мечта иметь собственный магазин игрушек.       Мысли заполняют мягкие, как воздушное облачко, миниатюрные барашки, которые стоят друг на друге, покрывая маленькую планету. Топчут траву своими копытцами. Спят друг с дружкой. И голос Себастьяна: «Милое зрелище».       — Вы в порядке, господин? — насмешливо спрашивает дворецкий. Он делает шаг вправо, намереваясь обойти стол, чтобы подойти к графу, и Сиэлю это не очень нравится, но демон, хотя бы, наконец-то отполз от своих роз в стакане.        — Зачем люди заводят животных? — только задаёт вопрос граф, намереваясь вернуть себе всё своё былое хладнокровие. У него это уже сегодня получалось, должно выйти и сейчас. Пока Сиэль ждёт ответа от дворецкого, он принимается думать на отвлечённые темы, и, желательно, такие, какие присущи всем взрослым.       «Нужно узнать, какой класс является моим постоянным и первостепенным клиентом и проверить статистику его среднего за месяц дохода, чтобы при выпуске новой линии игрушек не ошибиться с ценниками», — он, кстати, будет врать демону о том, что Сиэлю нужен рисунок, как новый эскиз для игрушки? Очень хорошая отговорка, такую надо оставить на конец. С ней-то он точно выкрутится.       Граф усмехается, довольствуясь тем, что все эти мысли о делах работают исправно, и благодаря им он снова начинает контролировать ситуацию. А глупый барашек кажется теперь уже лишь маркетинговым ходом.       «Планета барашков, святая простота!» — откуда-то появляется невероятное количество сил, и энергии, и ещё всего самого выгодного и нужного. Сиэль чувствует, как снова уверенно стоит на ногах.       — От одиночества, — любезно подсказывает Себастьян.       «Что?»       — А разве нет? Мне всегда казалось, что именно из-за этого.       Сиэль понимает, что попался. Внутри закипает грызущая маленьким червяком стенки органов злость; такая неприятная и сама по себе раздражительная.       Как он всё развернул! Как ловко обставил! Себастьян трижды неправ — животных заводят не только от одиночества. Многим людям нужно, чтобы их кто-то обожал; другим — срывать агрессию хоть на ком-то, а третьи, может быть, вообще — решили такой странный бизнес открыть и начать шить одежду для маленьких собак. А почему бы и нет? Сиэль усмехается, такое не каждый день встретишь — очень необычная идея. Да даже если не для собак, кто-то же создаёт для лошадей их попоны*. Вот вам, пожалуйста — причина.       Сиэль тонет в своих чувствах настолько сильно, что не замечает странный парадокс желания демона завести себе кошку.       Злость у Сиэля сродни шару из каучука — это он помнил всегда — не разорвать, не расщепить, не просто запрятать куда подальше; она словно не сдвигается с места и обжигает отсутствием какой-либо температуры. Её можно как-то подавить, например — ножницами разрезать, и на это обычно уходит немного времени. Но только взгляд Сиэля случайно падает на розы в стеклянной вазе.       Мать всегда говорила, что тот сад у них имеется исключительно для презентабельно вида. Ему ещё в пять лет стало ясно, как день, что это лишь отговорка.       Кто вообще может нуждаться в барашке?       Одинокие люди?       Но ведь его мама не была одинокой.       — Господин, — тянет демон, — только не говорите мне, что я сумел оскорбить вас.       — Просто нарисуй мне уже этот глупый эскиз для игрушки, — чеканит Сиэль, очередной раз отмахиваясь от этих мыслей, как от назойливой мухи.       — Так вот, зачем вам нужен был рисунок барашка, — губы Себастьяна растягиваются в удовлетворённой улыбке. Молодой господин нашёл удивительного качества отмазку. Похвально.       — Сию минуту, — легко кланяется демон, на этот раз действительно собираясь выполнить данный приказ.

***

      — Так трудно было сделать это с самого начала? — Сиэль рассматривает рисунок животного на стандартного вида листе*. — Какой-то он хилый, — взгляд цепляется за тонкие пушистые ноги, огибает контур рисунка. Барашек очень сильно напоминает искусственного, не совсем настоящего, а, скорее, как будто из чьей-то фантазии (чьей-то, но уж точно не демона — он на такое не способен), но при этом всём рисунок, который Себастьян предложил своему господину совсем не походит на эскиз.       Чёртов демон.       — Не каждый день мне удаётся наблюдать вас таким, — отвечает на вопрос Себастьян.       А ведь это даже не Сиэля идея — просить кого-то о такой вещи.       — Каким — таким?       Кто вообще мог хотеть от кого-то рисунок барашка? По мнению Себастьяна, кто-то одинокий. Но насколько же надо быть несчастным, чтобы видеть спасение в каких-то жалких каракулях?       — Признающим, что вы создали себе свою собственную Фато-Моргану*, господин, — Сиэль поднимает взгляд на демона, моргая и пытаясь понять, правильно ли он услышал ответ.       Он в своём уме?       — Фато-Моргану? — скептически произносит граф. Ответом ему служит снисходительный кивок.       — Именно.       Сиэль молчит секунду.       — Глупости.       — А чем же тогда является ваша потребность в барашке? — улыбаясь, произносит Себастьян. — Вы же сами сказали, что нуждаетесь в эскизе для игрушки из плюша, партию которых будете поставлять в вашу компанию «Фантом». Компанию, существование которой совершенно не обязательно ради достижения вашей первостепенной цели. Компанию, которая служит для вас отдушиной и одновременно с этим — призрачным оправданием тому, почему вы всё ещё существуете в этом обществе. Это — единственная причина, позволяющая вам не погружаться во тьму сразу же, стремительно (по моему щелчку пальцев); но медленно и твёрдо шагать всё дальше и дальше от света, — в тёмных глазах дворецкого мелькают призраки адского пламени, зрачок у него не вертикальный, да и цвет радужки — карий, но это не мешает Сиэлю не разглядеть в них существо нечеловеческое; демон изучает реакцию графа на его слова с завидной дотошностью. Сиэль задерживает дыхание и чувствует размеренную иллюзию всепоглощающего обвинения, насмешки и покровительства. — Это поправимо, ведь всё дело во времени, но сейчас вы всё ещё боитесь вашего бесконечного одиночества…       — Боюсь одиночества? — Сиэль громко усмехается, чувствуя внезапную лёгкость. Как удобно, что все прения демона лишь об этом — здесь-то он точно ему не уступит. И даже врать не придётся; Сиэль чувствует, как с плеч стремительно сваливается груз какого-то небосвода. Граф откидывается на спинку стула, закидывая ногу на ногу. — Нет, Себастьян. Я не боюсь одиночества. Даже более — меня оно совершенно устраивает.       — Разве? — парирует дворецкий.       — А разве ты не видишь?       Себастьян со стуком ставит чашку на рабочий стол прямо перед господином, звоном фарфора привлекая к чаю внимание. Сиэль опускает взгляд, замечая, что дворецкий позволил себе шалость подать чай в том же сервизе, из которого Сиэль пил во время обеда.       Синие, как тёмное небо, завитушки.       Это, кажется, была метафора Лиззи.       — Ты же сам прекрасно знаешь, — Сиэль подцепляет пальцами фарфоровую ручку и подносит чашку к лицу, — что наши поиски когда-нибудь подойдут к концу. И моя месть — тоже. Тогда зачем мне привязываться к кому-либо?       — Это людская прерогатива, господин.       — Да ну? — Сиэль фыркает, кидая внимательный взгляд на демона. — Ты вот, например, к кошкам привязался.       — Чудесные они создания, — самозабвенно вздыхает Себастьян. — Пожалуй, настолько же, как для вас — ваша планета барашков.       Сиэль, до этого отпивший немного чая, давится горячей жидкостью, принимаясь судорожно кашлять.       «Он всё-таки слышал?!»        — Ну и ну, — демон услужливо хлопает Сиэля по спине, — пожалуйста, пейте чай более осторожно.       — Не лезь в мои мысли без спросу, — чеканит граф, опуская чашку на блюдце.       — Но они кажутся мне такими трогательными, — сладко отвечает Себастьян. Сиэль слышит только ужасающую насмешку. Он фыркает.       — Это не оправдание, — Сиэль переводит взгляд на стол, цепляясь вниманием за фарфоровый сервиз. — Когда это я велел тебе принести мне второсортную выпечку вместо пирогов? — граф сверлит взглядом поданный на полдник десерт.       — Это «Эклсская слойка»*, господин, — уклончиво отвечает Себастьян, — Названа в честь ланкаширского города, где её впервые начали выпекать.       Сиэль щёлкает языком.       — Ты думаешь, что эта информация что-нибудь меняет? Переделай, — он откидывается на спинку стула, параллельно откладывая рисунок с барашком в сторону.       — Прошу прощения, я снова причинил вам неудобства, — склоняет голову дворецкий, — пожалуйста, не расстраивайтесь. Я и не подозревал, что вы не знаете о том, что одиноки (и нуждаетесь в цели), — Себастьян не произносит последнего — слишком близко тогда будет к разгадке его господин. Так совсем не интересно.       Сиэль только усмехается.       — Я не расстроен, — пальцы принимаются вертеть перо в руках. Сиэль облокачивается рукой о стол, так, чтобы локоть упирался в столешницу, и кладёт на ладонь голову, принимаясь задумчиво рассматривать ручку. На фоне маячит рисунок барашка.       — Меня всё устраивает, — спокойно произносит Сиэль. — В моём одиночестве.       Потому что, раз уж на то пошло — так действительно легче. Понятно, почему — у Сиэля в наличии социальная жизнь, которая не приносит ему ничего, кроме усталости. Он ещё в тот самый день понял, что Элизабет, вечно напоминающая ему о правде; Анджелина Даллес со своим показным беспокойством и до сих пор находящийся в больнице Танака никаким выходом для него не послужат.       В голове рябящими искрами вспыхивают слова Себастьяна.       «А чем же тогда является ваша потребность в барашке?»       — Я не мог ожидать меньшего от моего господина, — голос сквозит издёвкой. Сиэль прищуривает глаза, чувствуя лёгкое раздражение от того, что Себастьян вечно делает вид, что знает больше, чем его господин.       — Демон.       — Конечно.       Себастьян бесшумно покидает кабинет, отправляясь выполнять приказ господина. Сиэль ещё какое-то время наблюдает за скользящим между пальцев пером, после чего обращает внимание на рисунок.       Кому он был нужен?       «Кому-то же был», — граф вздыхает, бросая ручку на стол и притягивая листок с барашком к себе.       Мама в детстве рассказывала, что идеи летают в воздухе — только ловить успевай (и делись с другими, конечно же — надо быть добрым). Так можно и чужую поймать, которая не тебе предназначалась, но на себя примерить можно; что из этого выйдет — секрет.       Почему именно барашек. И кому он был нужен. Кому-то было одиноко, вот и решил спасение для себя найти.       Сиэлю тоже одиноко. Но ему не нужны никакие рисунки барашков.       — Фата-Моргана? — детские пальцы скользят по поверхности листа. — Бред. Неужели его так сильно не устраивает тот факт, что я открыл собственную компанию? — Сиэль усмехается.       Граф убирает листок в стол, подальше, в первый ящик снизу, где почти ничего не лежит — Сиэль туда совсем не заглядывает. И хорошо. Он принимается перечитывать документы, пытаясь понять, какой из общественных классов является его постоянным клиентом, чтобы с выбором цен на новую продукцию потом не ошибиться.       Сиэль совсем упускает из виду тот факт, что Себастьян говорил вовсе не о барашке, или компании «Фантом». Он говорил о глупой по своей природе идее, которая создаст собой ещё более нелепую иллюзию того, что Сиэль, несмотря на обязательства контракта, всё ещё живой.       Он говорил о цели.       О той самой, которая спасёт от одиночества.       О той самой, которая не запятнает честь семьи.       О той самой, которую ему самолично нарисует Себастьян.       Длинные пальцы в белых перчатках отрезают идеальный по своей геометрии и размеру кусок пирога. Губы дворецкого расплываются в усмешке.       — Господин, — дурак; что с него взять?       Себастьян приносит шоколадный пирог.