***
Солнечный свет рвано ложился на деревянную поверхность, создавая необычайную картину уюта различными бликами и тенями. Все в этом месте говорило о тепле, начиная от обилия мягких, жёлтых и коричневых оттенков, заканчивая тихим щебетом канареек в прихожей. Наличие их продукции уже радовало гостя. — Добрый вечер, Карл, — мужчина вежливо поприветствовал сидящего в кресле старика, заинтересованно осматривающего своих посетителей. — Надо же, ко мне пожаловал сам Элайджа Камски! — старик в нетерпении заёрзал в кресле, выдавая тремор. Горящими глазами вдохновения он осматривал высокого человека и миниатюрную блондинку рядом с ним. Она мило улыбалась, но взгляд был стеклянным, пустым, искусственным. Лишь прототип. То, что должно вот-вот стать величайшей работой величайшего человека их столетия. И крупный стальной ящик с логотипом Киберлайф, что стоял между ними, скрывающий от всех своё содержимое массивной дверцей. — Уверен, Вы наслышаны о наших последних разработках. И я лично хотел бы вручить этот презент в качестве… нашего соболезнования. Он уникален, сделан специально для такого необычайного человека, как Вы. Погодите секунду, мы только… восхитительно, — Камски засуетился, лёгким движением открывая контейнер. Внутри стоял человек. Нет. Пародия на человека. Загорелая кожа идеально вписывалась в нежные древесные тона окружения, а глаза имели необычный зеленый оттенок. Сияющий. Он идеально вписывался в интерьер, вливаясь в него, будто был здесь изначально. Кукла сделала шаг вперед, выходя из своего недавнего укрытия, позволяя рассмотреть себя своему будущему хозяину. Манфред охнул. — Признаться, я… удивлён. Я не могу принять его, Элайджа, — интерес сменился удивлением, а позже и вовсе подозрением. Художник нахмурился, осматривая свой «подарок». Он не был закрыт для неустанного течения времени, подстраивался под прогресс, но это… — Я настаиваю, — Камски лишь хмыкнул на сомнения старика, вставая напротив андроида, чтобы проверить того на видимые повреждения. — Диагностика не займёт много времени. Мы должны удостовериться, что он в полном порядке, — лёгкий смешок и полная серьезность. — И так. Ты меня слышишь? Назови свою модель. И робот заговорил. Его голос не был низким, но и не слишком высоким. Уверенным только… но идеальным. — RK-200, — он не смотрел в пустоту, как обычно это делают андроиды, которых только включили. Он смотрел в лицо. На губы. — Отлично. RK-200, начни диагностику системы, — Камски внимательно посмотрел на диод, который засиял жёлтым, с профессиональным прищуром осматривая творение, что обязано будет оберегать одного из светочей их века. Именно поэтому он пришёл вручить его лично. Никаких отклонений допустить нельзя. — Диагностика запущена. Опорные системы стабильны. Системы торса стабильны. Системы конечностей стабильны. Подача тириума стабильна. Начальные данные в полном объёме. Зрительные системы стабильны. Голосовые системы стабильны. Слуховые системы аварийно отключены. Двигательные системы… — Стой, — мужчина нахмурился, наклоняя голову робота в стороны. Он осматривал ушные пластины, пытаясь понять, в чём неисправность, но внешне всё было как надо. — Запустить углубленную диагностику слуховых систем. Найди причину аварийного отключения. — Углубленная диагностика слуховой системы запущена. Неисправностей не обнаружено, — RK-200 смотрел на обеспокоенные лица и осознавал, что он не оправдал ожиданий своего создателя. Поджатая губа, сдвинутые к переносице брови, прищур. Человеческая психология — одно из начальных данных. — Я… Простите за это, Карл. Мы немедленно разберемся, в чем проблема. Завтра я зайду к Вам и… Сидящий до этого без единого звука мужчина замотал головой, ослабленными руками толкая свою коляску ближе. — Нет-нет, не стоит. Он меня полностью устраивает, — художник одарил смотрящего на него андроида заботливой улыбкой, возвращаясь к разговору. — Благодарю вас. — Если это Ваше конечное решение… — Маркус. — Что? — Камски опешил от неожиданных слов Карла. — Так его будут звать. Маркус, — старик со смешинкой в глазах посмотрел на относительно ещё молодого революционера в технологическом мире. Элайджа слишком юн для того, чтобы нести на себе бремя изменений. — Моё имя Маркус…***
Соль, си, соль, ля, фа, ля, фа, ля… Со спины послышались шаги. Осыпавшаяся побелка шуршала под крепкими женскими сапогами подобно песку, а плечо сдавили аккуратные пальчики с прочными ногтями. Идеальные ладони, чтобы сжимать их, удерживать в захвате, пока жертва извивается под грубыми ласками и нежеланными прикосновениями. На молочные клавиши пали синие блики соединившихся душ. Маркус положил одну свою ладонь, поверх чужой, сплетая их пальцы и оборачиваясь. — Что-то случилось, Норт?***
— Думал ли ты когда-нибудь о жизни, Маркус? — с лёгкой дрожью кисточка вела по холсту, выделяя тёмный контур на светло-синем фоне. Тема андроидов стала всё чаще мелькать в его работах, но ведь другие люди их не видят. Не видят того, что скрыто в них. — Простите? — RK-200, что до этого разбирался с завалами набросков в стороне, обратил внимание на возвышающегося над ним подобно богу художника. Он не слышал его голоса, но улавливал дребезжание воздуха вокруг. — Жизнь, Маркус, — Карл отложил кисть на специальную подставку, оборачиваясь на механической руке к своему подопечному, чтобы тому было удобнее понимать. — Череда огромного количества событий, временами очень удручающих, но и не безрадостных. Все они сплетаются в один плотный кокон, формирующий душу каждого. Но что, если пара таких коконов соединены невидимой алой нитью? Нитью, выбившейся из комка, без которой этот самый кокон неполноценен. — Я… Я не уверен, что понимаю Вас, Карл, — Маркус был растерян. Казалось, что он пропустил начало монолога человека, ведь в его речи не было сути. Что он пытался сказать? Механическое устройство опустило старика на один уровень с растерянным роботом. Манфред по отцовски открыто и нежно улыбался. Он всегда так делал в присутствии Маркуса, что вызывало в нём противоречивые команды системы. На андроида смотрели как на неопытного малыша, которому объясняли философскую разницу между тем, что хорошо, и что плохо. — В нашем мире есть те, кто рождён с очень тяжёлым проклятием, которое может при удачных обстоятельствах стать необычайным даром, Маркус. Те, кто чего-то лишены изначально, чтобы позже приобрести это в другом. Предназначенным ему Судьбой. Жизнью. — Вы говорите про Соулмейтов? — андроид располагал данными о подобных феноменах. И не понимал до сих пор, к чему Карл вообще завел этот разговор. — Моя благоверная подарила мне возможность рисовать, — улыбка поблекла, отдавая оттенками грусти, тоски и бескрайнего уважения. — Позволила мне держать руками кисть. Я же в ответ дал ей почувствовать, насколько прекрасно пах её пирог, — трель смеха скрыла блеск в глазах. Художник моргнул, скидывая с себя наваждение и вновь возвращаясь в своё привычное состояние расположенности. — И, похоже, твоя позволит тебе услышать. — Но, Карл, я андроид. Я не живой. У меня нет души, — диод залился солнечным светом. Он не понимал. — Кто знает…***
Она в шоке отстраняется, смотрит ему в глаза, смотрит на их руки. Смотрит на их жизни. И он принимает их. — Завтра важный день, — Норт усмехается, с хитринкой смотря сверху вниз на своего предводителя. — У нас всё получится. Они услышат нас, — Маркус кивает сам себе. Он обязан оставаться уверенным. Все эти машины полагаются на него, их надежды строятся на его уверенности. — Надеюсь, ты знаешь, что делаешь. Они не пожалели нас раньше, навряд ли послушают сейчас…***
Он не хотел! Он знал, как важен для Карла потерянный в тёмной стороне жизни сын, что находил в наркотиках иллюзию обыкновенной жизни. Красный лёд заменил ему обоняние. Подобно матери он жил в серости, не способный почувствовать вкуса из-за отсутствия запаха. И той, кто была бы ему родной душой. Он не хотел вредить ему! Лишь в порыве чувств не рассчитал замаха. Бам! Тут страшно. Темно. Воняет. Туда-сюда слоняются безутешные, брошенные всеми машины. Они одиноки. Они неполноценны. Они медленно умирают, теряя тириум. Маркуса терзает совесть с каждой замененной конечностью, но он тешит себя мыслью, что у него ещё есть шанс. Они сдались, уже выбрали остаться тут, он же может всё исправить. Чтобы никто больше не видел этой ужасающей картины полного отчаяния и смерти. Машины умирают не как люди. Они годами слоняются по свалке, пока не откажет их механическое сердце, пока не закончится то, что оно может перекачивать по искусственным клеткам. Это отвратительно. Один, второй, третий, чётвертый. Знаки. Везде ищи знаки. Иерихон. Не таким он представлял себе свободу. Они не свободны! Они подобны тем, кого он видел на свалке — слоняются в ожидании смерти, горюющие о своей жизни, брошенные, покинутые. Заключенные в кандалы своей боли. Маркус шёл по кораблю подобно хозяину. Он не прятался в тени свалившейся балки, не жался в углы, дёргаясь от фантомных воспоминаний о прошлом. Он смотрел на каждого прямо ему в глаза, ни снисходительно, ни презрительно. Уверенно. Он показывал, что они достойны большего. И стоило ему остановиться возле того, кто был будто бы центром этого помещения, что растерянно смотрел себе под ноги, как он услышал. Ох, создатель, он услышал! — Привет, я Норт.***
В голове шумно. Он будто бы погрузился под воду — выстрелы, крики, стук падающего тела, хруст ломаемых костей — все смешалось. Они пытались сделать все, как надо. Они давали людям шанс! Но те его отвергли, втоптали надежды в грязь, так, как умеют только они. Мирная демонстрация обернулась сокрушительным провалом, тяжёлой ношей свалившимся на выживших. В их душах теплилась месть. Она мечтательно скреблась своими огненными лапками, подпитывая ненависть. Око за око и мир ослепнет. А что, если он уже ослеп? Маркус пытался. Он старался сделать всё, как надо. Он отдал всего себя в их общее дело. Человечество сделало свой выбор. Пианино сегодня было особенно дребезжащим. Возможно от того, как стучали по нему пластиковые пальцы. Злые ноты, фальшивые ноты, ноты озлобившейся души. Соль, си, соль, си, ля, фа, ля, фа… От полуразрушенных стен отразился рык, а по клавишам ударили сразу всеми пальцами, выдавливая из него отвратительный звук дисгармонии. Бури, что творилась сейчас с самим Маркусом. — Я не вовремя? — мягкий голос тёплой патокой растекся по поледеневшему от ярости одного из присутствующих помещению. Домашний андроид. Лучший друг. Близкий и понимающий. Такой тёплый, благодаря регулятору температуры, в его объятиях. Саймон зашёл совсем незаметно. Он не был Норт, чей чёткий шаг раздавался издалека, как бы предупреждая её врагов, что пора прятаться. — Я… я не понимаю. Они перебили бы нас всех! Мы просто хотели свободы! Мы не хотели вредить им. Даже будучи лидером, он тоже мог потерять свою уверенность. Он мог как сейчас схватиться за голову в детском жесте самозащиты. Человеческая психология — одно из начальных данных. — Я… я запутался, Саймон… — даже такому, как он, нужна была поддержка, чтобы дарить остальным уверенность в завтрашнем дне. — Тише, — с мягкой улыбкой, блондин не спеша подошёл ближе, рассматривая лицо Маркуса слишком долго, слишком детально. — Мы знаем, как многое ты делаешь для нас. Мы понимаем. И мы последуем за тобой, что бы ты не выбрал, — и некая недосказанность повисла в воздухе. Саймон не решил все проблемы. Он не сказал ему, что делать. Не дал наводку, как поступить. Не сказал, что думает о людях. Но он показал, что его народ не сомневается в своём лидере даже после стольких жертв. И это было намного важнее сейчас, чем понимание, каким путем им двигаться. И между ними как-бы застыло: Я последую за тобой. — Спасибо.***
Слишком много жертв. Слишком много крови. Всё не должно было закончиться так! Его руки трясутся, они крепко обхватывают оружие, от чего искусственная кожа бледнеет, местами оголяя естественный пластик. Он боится. Он так боится за себя. И ещё больше боится за свою семью. Тут и там подстреленные андроиды, которые просто хотели жить. Где-то там Джош и Саймон, что стали ему самыми близкими друзьями. Норт, что подарила ему новый, необычайный мир, в котором он сейчас тонет, задыхаясь от разрывающих выстрелов, хоть роботы и не могут дышать. Он бежит дальше, ближе! Перед глазами пелена, они слезятся от стресса, но Маркус не выпускает из своих ладоней винтовку. Рывок. Перебежка. Поворот… Ох! Минута до отключения. Что… что произошло? Поврежден насос. Ох, боже. Маркус. Маркус! Маркус распахивает напуганные глаза, видя перед собой расширенные в ужасе Саймона. Небесные. Невероятные. Он бормочет что-то и Маркус отвечает что-то в ответ. Его губы подрагивают, но руки не трясутся. Расстёгивает куртку. Что он?.. Нет, нет! — Саймон, что ты делаешь? — и шум резко застывает, стоит ему услышать ответ. — Наши сердца совместимы. Ты должен взять моё, — ни секунды замешательства, ни мгновения раздумий. Почему? Почему он делает это? — Нет… Саймон, нет… — он пытается схватить друга за руку, не дать тому сделать этот необдуманный шаг. Чувствует тириум на чужой ладони и понимает — он обдуманный. — Только ты сможешь повести нас. Ты должен жить, — как он не видел раньше, как много уверенности в Саймоне? — Я не могу тебе позволить поступить так!.. — но перед глазами отчетливо стояли секунды обратного отсчета и лицо. Невероятно родное. Такое близкое. Слишком далёкое. Почему он не чувствует тепло? Почему он.? — Если ты не сделаешь это, ты умрёшь! И вместе с тобой умрёт наша цель, Маркус! — писк отсоединяемого сердца накатывает такой приступ тошноты, что хочется рыдать. Его физически не сможет вырвать, но ощущение, что вывернет наизнанку, присутствовало. Саймон в ярости откинул ненужный теперь насос, тут же вырывая свой. Счёт шёл на мгновения. Ещё немного, и не успеет. — Я ни за что не прощу себе, если тот, кто подарил мне шанс увидеть наконец этот мир, умрёт у меня на руках… — и с большим остервенением вставляет это сердце ему, приближаясь так близко, как мог себе позволить, касаясь лбами и позволяя себе эту слабость перед смертью. — Я… я так давно люблю тебя, Маркус. Мне так жаль, — и непонятно уже, чьи это слёзы. Маркус резко хватает ртом воздух, склоняясь над завалившимся в сторону лучшим другом. Нет. Соулмейтом. И кто из них на самом деле был слеп?.. — Саймон… — голос дрожит. Руки дрожат. Слёзы стекают по пластиковым щёкам, опадая на синеющую от растекшегося тириума ткань. — С-саймон… Но было уже слишком поздно. Око за око и мир ослепнет. И он ослеп.