Я не любил её, мне просто было в кайф, Когда она сопела мирно рядом, Читала фэнтези и слушала свой Чайф И провожала по утрам влюблённым взгядом.
Не знаю когда и как, но постепенно она стала просыпаться в моей постели почти постоянно. И порой просто не уходила домой, оставаясь у меня, так как было далеко и поздно. Иногда я оставался у неё. Обшарпанные стены, пустая комнатушка. И холод, потому что дом не отапливался, поэтому я старался всегда увезти её к себе, чтобы она не мучилась там. И каждое утро банально просыпаясь, я слышал тихое сопение под ухом. Холодные пальцы, пробегающиеся по оголённой груди, доставляли какое-то ощущение бешеного кайфа. Я ненавидел жанр фантастики, только постоянно находил в квартире подобные книги, которые она всегда читала. Мы не сходились почти ни в чём. Её музыкальные вкусы просто меня раздражали. Но её взгляд, когда я уходил… Возможно, именно он перекрывал силой всё остальное.Я не любил её, мне было хорошо — Ни одиночества с ней не было, ни скуки. Мне было по фигу их сколько там ещё, Но мне не нравились на ней чужие руки.
Она всегда садилась рядом, легонько приобняв после учёбы. И я забыл, как раньше этого не было. Слушал размеренный голос, включаясь в беседу и глубже заглядывая в дымчатые глаза. Я не любил её, просто не мог представить с ней рядом кого-то ещё, хотя сам никогда поначалу не планировал хранить верность. Парни, подходящие к ней и желающие познакомиться, вызывали раздражение. И все были посланы мной далеко с ударами по лицу. Однако она об этом не знала. Да и они похоже её не интересовали.Я не любил её, но помнил всё о ней: Любимые цветы и тон помады, Всех тараканов в голове и всех друзей. Зачем-то мне всё это было надо.
Я запоминал каждую мелочь, и это получалось непроизвольно. Если бы меня спросили, я знал… Любимый цвет — синий. Цветы — лилии. Помада — обязательно красная, но без блеска. Я наблюдал за ней постоянно. За тем, как она суетится, собираясь с утра в университет. И как на моей щеке остаётся след её любимой помады.Я не любил её и никогда не врал, Я тормозил её — малыш, всё несерьёзно. Рассказывал, когда и с кем я спал, Но сам боялся на щеках увидеть слёзы.
Я никогда не врал про любовь, сразу сказал, что возможны только свободные отношения. Мы так решили ещё в начале, однако я никогда не видел её ни с кем другим. Она всегда была моей, и мягко хотела перевести наши отношения в другие, не давя или это мне казалось, только я пресекал это сразу не желая быть собачкой на привязи. Сразу показывал своё равнодушие. Приходил поздно с чужим засосом на шее, рассказывая о бурном сексе, замечая как в уголке глаз собираются солёные капли, которые ей хочется сдержать, только не получается. Она не знала, что после каждого проведённого времени вместе, мне и не хотелось спать с другими, их становилось меньше, а позже и вовсе эти красотки перестали быть мне интересны. И я просто рисовал помадой эти следы, не желая проигрывать. Однако признаться тебе в этом я не мог. Просто раз за разом жадно исследовал её рот, целуя солёные от слёз губы.Я не любил её, меня манила страсть, Когда шептала: «Хочешь, рядом буду?» Да, я боялся сдаться и пропасть, Когда скользили ниже её губы.
Так проходили недели, месяцы. И с каждым днём я видел разницу между ей настоящей и созданным образом. Всегда казавшаяся тихой и холодной, она была горячее вулканической лавы в моих руках, доставляя нереальное удовольствие. Возвышалась надо мной в одном бежевом белье, будто порочный ангел, которого я безумно хотел. «Хочешь, рядом буду?» — шептала она, целуя напряжённую шею, скользя губами по груди, линии пупка, заставляя пальцы зарываться в её каштановые волосы. Ночи с ней были самыми контрастными, заставляли сердце стучать где-то в висках.Я не любил её, но слушал её пульс, Пытался отогреть её ладони.
Она никогда не надевала шапку и перчатки зимой, приходя ко мне слишком раскрасневшейся и замёрзшей. А внутри меня что-то лопалось от этого, от безответственности. Я всегда сдёргивал с неё ни хрена негреющую тонкую куртку, заворачивал в тёплый плед, сажая к себе на колени и принося чашку чая. А её взгляд всегда был слишком благодарным. Мой взгляд тогда покосился на её куртку, из-за которой она постоянно мёрзла, но денег на другую ей не хватало, при том, что она потратила свои деньги на подарок к моему Дню Рождения. Нисколько не упрекая, а мягко отмахиваясь. И я не выдержал, купив другую, которую с силой натянул на неё, гордо отнекивающуюся. Я не хотел, чтобы она заболела.Когда она теряла верный курс, Я возвращал её настойчивым: «Родная…»
Ей надоело, и она порывалась уйти. Быстро стремясь к выходу после моего брошенного «несерьёзно». Натягивала коричневые сапоги, но я перехватывал её в коридоре. И с силой прижимался к ней, зарывая свой нос в волосы. Я не мог её отпустить. И как бы банально это не звучало… Но не только из-за фееричного секса, которого лишусь, а и из-за вечеров, проведённых вместе, когда она сидела на моих коленях, рисуя узоры на стекле. — Родная, хватит… И почему-то она всегда разворачивалась, обнимала, плаксиво утыкаясь в грудь. Она всегда была гордой, но не со мной. Её неумолимо тянуло ко мне, как и при первой встрече, и я слишком долго не мог признать, что меня тоже.Я не любил её, мне нравился в ней шарм, Улыбка и тату на пояснице.
Меня магнитило, и я всегда к ней жадно прикасался. Скользил губами по обнажённым плечам и мягкими касаниями спускался к пояснице и выцеловывал такое глупое не нравящееся мне тату. А она лишь в шутку говорила, что я слишком консервативен. А потом утопала в собственных стонах. И я полюбил это маленькое тату на пояснице.В попытках отыскать, где мой журавль, Я называл её «моя синица».
Я называл её «синичка», лёжа рядом в смятой после ночи постели. Каштановые волосы глупо сползали на лицо, и я лёгким движением их поправлял, почему-то целуя висок. У меня не было той, о которой я мечтал. Говорят, кто-то ищет журавлей, держа при себе маленьких синиц. Для меня, похоже, эта самая синичка была дороже всех парящих журавлей. — Синичка… — тихо бросил я, укладывая свою голову ей на плечо, обнимая со спины. Она поёжилась. — Макс, — она назвала моё имя, наверное, видела меня во сне, комкала простынь. И на выдохе, почти шепотом. — Не уходи… Люблю…Я не любил её?
Я смог понять ответ только сейчас, когда она сама сказала это. Ведь раньше этого не говорила. Я больше так не мог. Измучил обоих. Этими отношениями. Я вспоминал её слёзы, пролитые из-за меня. Её порывы уйти. А смог бы я без неё? Не вспоминал бы ночами эти губы, её улыбку? На тумбочке лежал белый листок, и рядом нашлась ручка. Я нацарапал несколько слишком важных для нас обоих слов и положил рядом с ней, чтобы увидела когда проснётся. Ведь я так и не мог уснуть, вспоминая всё с самого начала. Этот бесконечный водоворот. Она открыла глаза, наткнувшись на записку, затем моргнула, обернулась ко мне. Я написал это по-французски, и она не понимала, всегда просила помочь ей выучить язык, я отмахивался, и теперь её взгляд требовал объяснении. А её губки отчего-то задрожали как и при первой встрече. — Что это… Ты…? — не знаю, что она подумала, только я просто коснулся её губ своими. А она дрожащими пальцами вцепилась в мою шею, будто боялась, что уйду. Откинутая записка, написанная корявым почерком, уже лежала на полу. Всего одна фраза, в которой было бесконечно много смысла.«Je t'aime, ma femme.»
Она отстранилась, взглянув в глаза, сглотнула, отворачиваясь, обдумывая. Но я лишь просто притянул к себе, легонько прикусывая мочку уха, вызывая томительный вздох из её груди, заставляя прижаться ко мне спиной. - Я люблю тебя, моя синичка… В ответ лишь повернулась, заглядывая в глаза. Я не знал, что она скажет. Прогонит за всю причинённую её боль. Имела право. Моя маленькая Вика, хотя я редко называл её по имени.Однако она просто мелко задрожала, приоткрыла губы, и вновь обхватила руками мою шею, всем телом прижимаясь ко мне. — Я тоже, — прошептала она, сильнее прижимаясь. Так на неё непохоже. — Я так долго этого ждала… Ждала, что ты меня полюбишь. Я ведь влюбилась в тебя ещё с той первой встречи, Макс… Я думала, что тебе не нужна, хотела уйти… Она зарылась лицом в мою грудь, лбом касаясь плеча. А по моему телу разливалось тепло. Я просто потерял столько времени и мог потерять её саму, если бы, наконец, не понял, что свобода без неё… Просто не имеет смысла. Я обнял её сильнее, уже не видя как по её щекам скатываются беззвучные, тихие слёзы.Слёзы моей синички.