Вспышки

"Да, те руки одни на тысячи, но... они просто пара рук." (с) honey_violence

/// Он приходит. Он приходит почти каждый день, большой и весёлый, и она восторженно щебечет при виде него, потому что он очень, очень нравится ей с сёстрами. Он - это интересные игры, он - это голос, низко и приятно вибрирующий в воздухе, он - это маленькие вкусные комочки, пищащие и дрыгающие лапами, комочки, которых он бросает им четверым, если они делают всё правильно. Он пахнет кожей, немного железом, немного - чем-то густым, тяжёлым, очень человеческим, он пахнет миром снаружи - миром, который ещё не принадлежит им, но однажды будет. Он говорит, он говорит много, она ещё не понимает смысла всего, но наслаждается одними звуками его голоса, особенно - тем, как он зовёт её. Он говорит ей "хорошая девочка, славная девочка", и от радости она скачет по земле - земля здесь странная, сетчатая, дребезжит от каждого постукивания когтем - пищит, следит за всеми его командами, шикает на расшалившихся сестёр, если они мешают их выполнять. Она любит подражать ему и любит, когда он после легонько гладит её - это приятно. Однажды он, ласкающий её и гудящий своим голосом слова, внезапно замолкает и начинает меняться. Он пригибается к земле, прячет лицо в ладонях, поскуливает, словно ему больно или страшно - принимает позу покорности. Но почему? Она теряется, неуверенно покачивается на тонких ножках, склоняет голову набок. Что с тобой? Я сделала что-то не так? Она тычется в него мордочкой, пытливо заглядывает в лицо, ныряет под руки - что с ним, как помочь, как его исправить? Он, всегда такой большой и громкий, кажется каким-то сломанным в этой позе, это неправильно, ведь он не может ничего бояться и быть слабым, он... но он вдруг сам поднимает голову. - Хэй, - он с показным удивлением разводит руками, и в глазах его нет никакой боли. - Я не плачу! Это игра! Он играет с ней! Это игра, и это хорошо, и они смеются вместе, каждый по-своему: он низко и бархатисто, она с весёлым щебетом и поскрипыванием. Это очень славный день: солнце, дребезжащая земля, пятнистая от пробивающихся сквозь листву лучей, чирикающие где-то невдалеке сёстры, игры, множество вещей, которые ждут, что она вот-вот их откроет и найдёт им применение. И он, конечно же. Он говорит, что мир снаружи называется Исла Нублар. Он говорит, что однажды они вырастут, станут совсем большими и сильными, чтобы исследовать его вдоль и поперёк и показать всем, кто тут круче. Он чешет мягкое местечко под подбородком, перебирая мелкую вязь чешуек, и она урчит от удовольствия, мечтая, чтобы этот день длился всегда-всегда. Он говорит, что она удивительная. Ей очень хочется ему верить. /// Блю страшно. Блю отчаянно не хочется умирать, смерть - удел покорной добычи, смерть - это мерзко: ты становишься не тобой, просто грудой мяса, что полнится паразитами и гниёт, если падальщики-компи не растащат на куски раньше. Её сёстры - давно истлевшее мясо, "гибрид" - утонувшее мясо, и все, кого она знала на Исла Нублар, сейчас наверняка такое же мясо. Блю хочет жить, охотиться, глотать солёную кровь и вдыхать влажную свежесть джунглей, для неё всё только начинается, ей нельзя становиться слабой и переставать дышать. Не здесь. Не так. Рану жжёт огнём, мучительно больно, Блю хрипит и извивается в сдерживающих её ремнях, но даже будь она свободна, не смогла бы сделать ни шагу. На Исла Нублар после такой раны она была бы уже не охотник. Но на Исла Нублар никто не нанёс бы ей такую рану - горячую изнутри, с болью, жидко и остро растекающейся по всей ноге, ниже, выше, невыносимо - всё потому, что вернулись люди, снова меняя её мир. (Как кто-то столь хрупкий может ранить столь больно, не имея когтей и зубов?) Здесь много людей с резкими, напуганными, взбудораженными запахами, слишком много, чтоб можно было нормально дышать... но один запах, густой, тёплый (надёжный?) - он знаком ей, он вспоминается сейчас снова, через боль и панику. Среди этих людей - тот, кого зовут "Оуэн", тот, кого она всегда встречает первым. Жизнь назад он был её альфой. Целую жизнь назад. Жизнь, которая вот-вот прервётся. Может быть, она теряла сознание от боли и слабости. В бреду ей показалось, что его запах и запах его самки на время исчез, потом вернулся - или не показалось? Нет, должно казаться. Оуэн не может оставить её. Не теперь, когда он вопреки всему её нашёл. Не теперь. Мягкий голос, повторяющееся имя. Руки. Запах - такой же, как в почти забытом прошлом - солнечный день, вольер, сёстры, "хорошая девочка, Блю, умница" и десятки, сотни ярких вспышек в голове, с каждым новым узнанным звуком, запахом, словом. Она съёживается до размеров детёныша, едва-едва проломившего твердь яичной скорлупы, а мир вырастает вверх и вширь, оставляя её беззащитной, напуганной, такой ничтожной - она не знает, где она, что с ней происходит, и держаться больше не за что, кроме как за почти забытый образ альфы, сильного и заботливого. Они что-то делают с ней, но раз рядом Оуэн, они не могут ей навредить, не могут, не... но отчего тогда боль с каждым мигом пронзительнее? - Ш-ш-ш, тихо, тихо, - он склоняется к ней, хрипло скулящей и задыхающейся, и она обмякает под его ладонями. Это другая слабость, не слабость добычи, но слабость той, кто снова может кому-то доверять, особенно теперь, когда ставший родным мир исчез безвозвратно. Я же не умру? Больно, больно, боль сильнее, чем от зубов "гибрида" или карнотавра, она кровяными толчками разносится по жилам с каждым сердечным ударом. Металл вторгается в разорванную плоть, глубже, она воет в голос, грудь вздымается то лихорадочно-часто, то тяжело и редко. У Блю не осталось сил бороться. У Блю не осталось почти сил даже дышать. Скажи что-нибудь. Назови меня по имени. Скажи, что я не умру. Оуэн молчит. Он смотрит на бывшую подопечную и вспоминает, как каких-то несколько дней назад пытался откровенно и демонстративно на всё наплевать. Забыть про оставшийся позади кошмар, показать, что больше он в это гадючье гнездо, именуемое ИнГеном, не полезет, будет строить жизнь заново и не вернётся даже в мыслях на остров, где он похоронил свою послушную стаю. Чарли, самая младшая, в последний миг забывшая про приказ новой альфы и узнавшая его. Эхо и Дельта, защищавшие его от Индоминуса до конца. И... лучше было считать мёртвой и последнюю. Лучше и проще. Но Блю была жива всё это время. На старых видео на флешке, на снимках, на далёком Исла Нублар, истекающем лавой. Выживала всему вопреки, будто дожидаясь, пока её альфа вспомнит о той, кого успел приручить. Такая взрослая. Почти незнакомая. Блю протяжно стонет, и из помутневшего от боли глаза скатывается по чешуе слеза. Скажи что я не умру скажи что я не умру скажи что Оуэн молчит. Но его руки гладят, успокаивают, придерживают, и боль словно тухнет, отступает перед необходимостью понять. Довериться. Цепляться за сознание, чтобы не отводить взгляда, цепляться за вспышки-проблески воспоминаний, чтобы убедить себя, что она знала его и другую жизнь, другой дом, в котором её любили, которого больше нет. Блю пропускает момент, когда запахи меняются. Когда исчезает металл, и люди вокруг облегчённо выдыхают, слышны нервные смешки, и расслабляются держащие её руки. Они что-то сделали? Боли не стало меньше, но она кажется странно далёкой, не жжётся больше в истерзанном бедре, и жизнь как будто бы возвращается по капле; прибывает прохладными волнами, чуть пощипывая внутри, постепенно, спокойно. Может быть, это обманчиво: мир мягко уплывает куда-то вбок, медленно угасают запахи, и она на остатке сил переводит на человека взгляд: это конец? Сейчас я умираю? - Всё хорошо, девочка, - шепчет он, и её горло дрожит под его сильными пальцами. - Всё теперь будет хорошо. Отдыхай. И Блю позволяет себе провалиться в забытие, потому что она верит, знает - раз её когда-то-альфа сказал, что она будет в порядке... значит, так тому и быть. /// Исла Нублар вымирает давно. Остров словно взбесился, земля забыла, что ей положено лежать ровно, а не трястись под ногами, небо забыло, что не должно ронять горячие камни куда попало, воздух забыл, что он должен быть прозрачным и пригодным для дыхания. Она об этом помнит. Она помнит много вещей, как, например, своё имя, свой возраст, тот факт, что когда-то здесь была земля людей, но помнит просто как должное, без эмоций, не задумываясь, что значит данное ей имя, были ли люди союзниками или врагами. Скорее, последнее. Но люди ушли, а спятивший остров остался... и приходится приспосабливаться к новым условиям, как бы трудны они ни были. Блю голодна, очень голодна. Она бродит по долине, затянутой дымной пеленой, кружит почти бесцельно, тщетно ищет хоть что-нибудь, что сгодится в пищу. Долину наполняют тяжёлые, смрадные запахи серы, пепла, разложения. Блю уходит дальше от гор, роняющих горячие камни, в низины, но рано или поздно смерть спускается и сюда, забирая добычу, оставляя отравленное газом мясо и охотников, что в исступлении грызутся друг с другом. Больше не имеют значения границы, которые она устанавливала и ревностно охраняла годами, соблюдая законы острова. Жизнь превращается в монотонную до отупения попытку выжить, перехватить лучший кусок, вырывая его из глотки слабого и сторонясь сильного. Блю не хочет думать, что сама становится той слабой. Её мир гибнет, но она намерена протянуть как можно дольше - и не остановится ни перед чем. Она находит кости, на которых не осталось мяса, находит разорённые кладки с осколками скорлупы и давно засохшей яичной слизью. (Блю впервые за месяцы без сожаления думает о том, что на острове нет других рапторов, и не нашлось ей партнёра - как бы она откладывала яйца в новом, умирающем мире? Как бы растила детёнышей и кормилась сама, если пищи вечно не хватает?) Блю сильно ослабела, и ей сгодились бы и остатки трапезы кого-то более удачливого... если бы только охотники оставляли больше, чем голые кости и скорлупу. Одна из кладок кажется нетронутой, и поблизости нет трупов - может быть, мать умерла далеко, может быть, когда сюда спустился газ, инстинкт заставил её бросить яйца? Бета подходит к гнезду очень осторожно, озираясь по сторонам, но не чувствует ничего, кроме запаха дыма, не слышит ничего, кроме своих медленных шагов. Она ещё колеблется... но искушение так велико, прямо перед ней - шанс, награда, пища, которую она так любит. Она опускает морду совсем низко, ворошит яйца носом... и отшатывается, услышав свирепый вой слишком близко, фатально близко. Ну конечно. Чутьё изменило ей, едкая серная вонь и изматывающий голод спутали мысли, и сейчас она поплатится за это. Самка барионикса крупнее и далеко не так измождена, и она приходит в бешенство, завидя хищника возле своей драгоценной кладки. Она скрипуче кричит, и Блю кричит в ответ, потому что знает: не поест сейчас - не доживёт до ночи. Она слишком хочет жить, чтобы отступать. Но битва почти-неравных захлёбывается, не начавшись, так как является третья сторона - та, чьи колоссальные размеры требуют больше, больше, больше пищи, возможно, больше, чем может теперь предоставить остров. У Рэкси оглушительный рёв, блестящие от голода глаза и могучее тело, и время почти её не меняет. Из них всех Рэкси сдастся последней. Когда её готовится атаковать барионикс, она попросту отшвыривает ту тяжёлым ударом морды; кости ломаются неожиданно громко, и для самки всё кончается. Больше некому защищать яйца. Чудесные вкусные яйца. "Прочь, старуха, я нашла их раньше!" - рычит бета, голодное безумие кружит ей голову, и прежде чем ти-рэкс готовится заявить свои права на находку, она прыгает высоко, так, чтобы вцепиться в морду, укусить, изодрать когтями кожу, силясь добраться до глаза... всё, что угодно, лишь бы заставить её отступить. Но это безнадёжно, взвыв, противница сбрасывает её - мир перед глазами совершает кульбит, камни врезаются в спину, и, ещё не успев вдохнуть, Блю слышит рёв, пронизывающий всё тело, весь воздух, весь их умирающий мир. Королева Исла Нублар в гневе, королева Исла Нублар не щадит наглых и обезумевших. Блю пружинит на лапах и щерится, желая достойно постоять за себя напоследок, но... Сперва приходит шум - рокот и свист, и их заставляет замереть и поднять головы осознание, что это не камень с неба, не далёкая гроза, не заблудившийся в дыму птеранодон - незнакомое, а значит, опасное. Вспоров туман, из него выныривает блестящая тёмная туша с лопастями наверху, с гудением проносится над ними, высоко над островом, и Блю почти узнаёт железо, холодное человеческое железо. За ней пролетает ещё одна, и ещё, оглушительно громкие, ошеломительно нездешние, чужие, почти разогнавшие пелену в воздухе - дальше, прочь, к скалам, к морю. Рэкси досадливо фыркает, мотает головой. Она всё ещё помнит, что люди приносят шум, суету и зачастую - боль, и надеялась, что на своём веку больше их не встретит. Больше не считая яйца достойной добычей, а раптора - достойным соперником, она, хрипло ворча, уходит прочь, к равнине, туда, где бродят ещё поредевшие стаи галлимимов. Но Блю остаётся. Вскидывает голову, старается рассмотреть в тучах пыли железные фигуры. Внезапной чередой вспышек, обрывков образов мелькают воспоминания, страшные, спокойные, приятные, слишком смутные, чтоб можно было понять, как относиться к ним. Люди возвращаются. Люди... Какими были люди? Они исправят это? Исправят остров? Блю очень плохо помнит, что из себя представляли люди и на что были способны. Возможно, с людьми придёт еда. Возможно, люди будут едой. Возможно, с людьми вернётся осколок того первого мира... или они принесут взамен что-то новое. (Весь первый мир заключён в одном существе.) Это - первая вспышка за долгое время. (Блю ещё не знает, что железные фигуры принесли к ней единственного на свете человека, чьё имя и запах она помнит, как не знает и то, что это - последний день Исла Нублар.) /// Стены. Замкнутость. Узость коридоров, хрупкость бьющихся предметов, длинный хвост мечется туда-сюда, боль в бедре отзывается нечёткими толчками; щадя ногу, она замедляет шаг, часто приостанавливается, с глухим фырканием дёргает шеей, разгоняя отголоски взрыва в голове и слепяще-белых сполохов в глазах. Это плохое место. Слишком много огня, металла, колючих синих искр, криков. Стен. Слишком много людского. Бета жаждет выбраться отсюда, вот только она слишком хорошо понимает - снаружи её встретит вовсе не Нублар. Человеческий мир - странный для понимания, не соответствующий законам, неправильный, и она слабо представляет себе, куда ей потом идти. Есть и ещё кое-что. Оуэн. Бывший альфа, бывший друг, их снова разлучили, и в этом огромном человеческом доме, в котором нет знакомых запахов, кроме крови, железа и опасности, он может быть где угодно. Как его отыскать? Нужно ли его искать? Подумай. Рассчитай шансы. Раптор влетает в зал, полный костей, осколков и смешанных ароматов, сильнейший из которых - страх. Безграничный кислый страх, страх загнанной добычи, и над всем этим нависает странная пелена, что-то чужеродное, ненастоящее и между тем вызывающе живое. У возвышения, уставленного костями, валяется скрюченная фигура, человеческий самец, и Блю подходит настороженно, быстро опуская голову, принюхиваясь к нему. Мёртв. Мясо, к тому же отмеченное уже тем самым чужеродным и частично им же обглоданное. Но откуда же взялось... Ноздри Блю раздуваются, она трясёт головой и шипит, не зная, как реагировать на странное открытие. Эта тварь - склеенная! Живое существо не может пахнуть как десяток сразу и ни одно в отдельности, пахнуть в равной степени ти-рэксом и самой Блю... да ещё - особенно пронзительно и мерзко - человеком и человеческим железом. Нельзя даже сразу понять, самец это или самка, каков его возраст, каков его статус. Возможно, если он один, статус он присвоил сам себе. Кажется, годы назад она уже сталкивалась с подобным - с существом, названным "гибридом". Кажется, это как-то было связано с тем, что она осталась одна. Кажется... вспышки проносятся в голове, почти осязаемые, и в настоящее её выдёргивает шум позади, как если бы кто-то очень сильно старался пройти незаметно, но не имел в этом достаточного опыта. Рыжеволосая человеческая самка тоже отмечена им. От неё веет кровью и... решимостью, каким бы слабым существом она ни была по меркам что людей, что хищников. И Блю знает её. Это она. Самка Оуэна. Не друг и не соперница, Оуэн был с ней, Оуэн касался её, но это ничем не может помочь Блю сейчас. На остальное - плевать. - Блю... - тихо-тихо, почти одними губами, побелевшими от боли; конечно, она замечает на морде раптора свежую кровь, замечает, что стоит она нетвёрдо, шатко, и вид у неё со стороны, наверное, очень больной. - Блю, нет, не надо... Бета раздражённо урчит, отворачиваясь от неё. Глупая самка. У Блю есть цель поважнее, чем нападать на неё. Например, понять, как далеко отсюда и друг от друга находятся тварь и Оуэн. Хорошо бы увести отсюда и его, прежде чем... Нет. След Оуэна переплетается со следом чужеродного и ещё с одним, лёгким и мягким (детёныш?). Она не успела, они уже пересеклись, лестница, засыпанная осколками, ведёт к старому альфе и к смертельной опасности, и Блю замирает перед ней, покачивая хвостом, постукивая когтями. Она слышит за спиной шорох, быстрые шаги - недостаточно быстрые, с шарканием на втором, самка тоже ранена в ногу - но не поворачивается на звук, не отрывая взгляда от темноты, клубящейся наверху. Инстинкты кричат бежать прочь, прочь от неправильного запаха, от людей с их металлом и синими искрами, от всего того, что пытается удержать её, ограничить, запереть. Блю слишком привыкла выживать в одиночестве, ей уже четыре года не о ком заботиться, кроме как о себе, на её шкуре достаточно рубцов, чтобы сделать выводы, и она давно не ищет альфу, которая говорила бы, как охотиться и на кого нападать. Выбор очевиден, не правда ли? Блю раздражённо передёргивается всем телом, потому что ярких мыслей-вспышек в ней слишком много - пронзительные лучи в темноте, чужой зов, боль, сёстры-мясо, жалобные кличи без ответа, годы повторения украдкой за сильнейшими, ошибки, шрамы, голод и редкие радости побед. Спасая, она получает взамен трудности, и люди не зовут её следом, а если зовут, то ставят вокруг границы-стены, так было всегда, она же помнит, всегда помнила... Но... среди мыслей-вспышек, возвращающих из подчинённой инстинктам реальности в прошлое, есть очень важные. Есть очень светлые, очень славные, очень правильные... и они много стоят. Блю щёлкает зубами и, не припадая уже на ногу, мчится наверх. Вскинув голову, раздувая ноздри, ища в какофонии запахов единственно важный. ...Тварь - самец, крупный, крупнее неё и многих охотников, с которыми ей доводилось драться за жизнь на Нубларе. Тварь не похожа на ту, первую, тварь похожа на саму Блю, и она не выбивается в альфы - кажется, она вообще не знает, что это такое. И ей весело. Блю понимает убийства от голода, ярости и досады, но это существо, от которого несёт человеком, просто развлекается, не умея иначе, вдыхая чужую кровь, потому что может и хочет, не думая ни о чём. Вряд ли его учили соблюдать меры. Тварь смердит безумием. И это очень скверно. По виску Оуэна стекает капля, Оуэн боится (за себя? за двух человеческих самок?), и это простительно - люди, даже бывшие альфы, могут бояться. Блю не детёныш больше - Блю прекрасно подмечает детали. Люди сильные - они могут пленить её и многих, могут убить её, не касаясь, и исцелить от страшных ран. Люди не всесильны - они не могут остановить огонь с неба, лишь наблюдая за спятившей стихией. Люди слабы снаружи, когда нет при них "оружия", полного огня и смерти, он силён внутри, и для хрупкого человека это прекрасно... ...но с тварью она сражается одна. За свой выбор Блю, бывший вожак четырёх, платит треском костей, кривыми кровоточащими штрихами на морде, сорванной глоткой и бурлящей в голове смесью ярости, неистовства и отчаяния. Почти наверняка она умрёт. Мозг прекрасно осознаёт это. Но тело бросается, рвёт, кусает, лишь бы не дать этой твари с её злым весельем добраться до хрупких людей. Тело помнит всё, чему год за годом училось в диком мире сильнейших, тело выплёскивает всю мощь, что не утекла тогда с кровью и страхом, и пускай въедливый голосок инстинкта продолжает шипеть, что ещё не поздно сбежать. (Была бы Блю человеком - послала бы его ко всем чертям.) Её выбор - взбираться на вершины и падать, уходить и возвращаться, всё ради кратких вспышек из прошлого и их последствий в настоящем, ради того, что всегда ставило её на ступень выше других. Тело кидается на тварь последним безнадёжным рывком, и всё, что остаётся в мире - дождь, воздух и стекло, тысячи осколков стекла, срывающиеся в никуда солёные капли воды и крови. Удар выбивает дыхание, и лишь когда судорожно сжавшиеся когти скользят в чужой крови, и тихо и тонко скулит издыхающее существо, пронзённое снизу в нескольких местах, Блю понимает, что всё кончено. Тело побеждает. Тело издаёт победный вопль. Мозг напоминает разгорячённому телу, что оно работает на пределе уже много минут, что не все люди - Оуэн, что от них жди беды, если они застанут её здесь - такую. Вниз бета не спрыгивает - практически падает. У неё ноют все кости, боль в бедре пульсирует так же жгуче, как в самом начале, усталость давит на позвонки и почти сваливает с ног, и всё её существо борется между двумя желаниями - поскорее убраться отсюда или залезть в какой-нибудь укромный уголок, чтобы восстановить силы, а вероятнее - впасть в новое забытие. Но побеждает первое. Толпа ревущих собратьев, несущихся прочь не разбирая дороги, здорово этому способствует. /// Оуэн жив и на первый взгляд цел, и это радует - сильнее, чем она думала. Он - единственный из людей, выскочивших из дома, кто не шарахается назад и не начинает пахнуть испугом. Он подходит ближе - она подпускает - он говорит спокойно, смотрит участливо, и наконец-то можно ткнуться ему в ладонь и шумно выдохнуть. Я тоже скучала. По нам. По всему. Не объяснишь даже себе, что такое это "всё" - это и солнечный день, и сёстры, и листва, и игры, и "хорошая девочка", и пищащие комочки - всё, что пришлось выбросить из памяти, чтобы выжить. Это - детство. Это... - Блю, идём со мной. - В глазах человека - сожаление... и что-то вроде надежды. - Мы отвезём тебя в безопасное место. Внезапно, внезапно, заставив её дёрнуть головой и отстраниться. Безопасное место? О, да, вкупе с пищей, покоем и Оуэном это звучало бы прекрасно, соблазнительно прекрасно... если бы не подозрение, что у людей и у неё разные представления о "безопасном месте". Если бы не границы, которые они всегда возводят вокруг неё и других. Что ты можешь дать мне? Любовь... и клетку? Блю уже не хочет дом, как был раньше - со стаей, со стенами, с альфой - она хочет дом, как был недавно, когда она была альфой сама себе, знала тайные тропы и охотилась вволю. До того, как остров начал задыхаться дымом. До того, как вернулись люди и принесли с собой огонь в металле. Так не будет. Но будет то, что будет - с неизведанным, с опасным, с тем, что она может добыть себе сама, построить сама, найти место. Без альфы... Оуэн останется в мыслях-вспышках, приходящих со знакомыми звуками и запахами, в том, что сделало её такой, сегодняшней. Может быть, они ещё встретятся. Это было бы неплохо... но пути у них всё равно разные, ему ли не знать? И... ей нравится, что ей не приказывают. Ей нравится, что она может выбирать. Сейчас она словно заново понимает, насколько ей это нравится. Оуэн будет в порядке, если люди оставят динозавров, а динозавры - людей. Оуэн не пытается её удержать, и она мчится в темноту, быстрее, дальше, лес больше похож на дом, как был недавно, и она надеется найти там место, способное послужить укрытием, но в воцарившемся хаосе это едва ли возможно. Здесь смешались все, добыча и охотники. Лес слишком тесен для них, ломающих деревья, слепо мечущихся в темноте, ревущих в незнакомое небо. Инерция выносит её на узкий отрезок земли, заставив почти врезаться в - ствол? - нет, в чью-то огромную ногу, отскочить и вскинуться, зашипеть в ответ на свирепое "Проваливай, раптор, не ходи за мной!" Рэкси, королева мёртвого острова, сейчас особо взвинчена и опасна, её ещё мутит от действия газа, а оскаленная челюсть измазана свежей кровью. Душной и тёплой - человеческой. "Не собиралась!" - Блю смотрит почти с вызовом, хотя обе и знают, что сегодня не бывать схватке, да и никогда больше не бывать. Всё правильно. Каждый ищет своё место, каждый ищет свою дорогу. Даже здесь. Вот только юркий раптор протянет дольше, чем опытный, но стареющий и грузный ти-рэкс, что полагается лишь на грубую силу. Исла Нублар, на котором это ценилось, сгинул в пепле и лаве. "Уходи. Следуй своей тропой." Их взгляды перекрещиваются в последний раз, и в каждом нет ничего, кроме усталости и неизбежного осознания: здесь всё нужно начинать с начала. "Что ж... прощай." И никаких больше альф. Планы меняются - Блю решает убраться от обезумевших собратьев и держит курс на восток, где слегка золотится уже листва, и несколько мгновений Рэкси глядит ей вслед. Она не знает, что в жилах раптора течёт теперь её кровь. Она отмечает почти удовлетворённо, как девчонка выросла, как уверенно движется она, покрытая новыми шрамами, прежде чем навсегда выбросить когда-то-бету из мыслей. ...Блю врывается в рыжее утро, она врывается в мир, который ещё ничего о ней не знает. Он дик и опасен, но опасен иначе, не стихийно и буйно, как Нублар, и его закономерности ещё предстоит изучить. Воздух наполняют запахи, резкие, дурманящие, тяжёлые, тревожные, совсем незнакомые и смутно о чём-то напоминающие. Каких из запахов следует остерегаться? Какие приведут её к хорошей охоте? Блю живёт, живёт, живёт, неистово колотится в груди сердце, и кровь кажется горячее алой магмы. Блю оставляет позади леса и воспоминания, её новый путь - песок и скалы, из-под когтей разлетаются мелкие камни. Мир внизу - тонны раскалённого железа, дерева, стекла и, конечно, плоти, манящей, свежей, которую не терпится испробовать. Нет границ, нет клеток, нет альфы. Этот мир странен. Этот мир прекрасен. Этот мир будет безраздельно принадлежать ей. Блю запрокидывает голову и издаёт серию пронзительных, торжествующих кличей. Она снова одна. Но так уж ли это на самом деле плохо?