Её звали Лаувейя

      Её звали Лаувейя.       Кратос встретил её в лесу, в этих чужих и неизведанных краях. Эта женщина была одной из первых местных, что он увидел. И она подстрелила оленя прямо перед его носом. А после предложила разделить трапезу. Кратос хотел молча уйти, но взгляд незнакомки остановил. Таких мудрых и спокойных глаз, принадлежавшим смертным, он давно не видел. Голубые и холодные, словно небо, простирающее над этими землями. Кратос присоединился к ней за ужином, подавив внутреннее сопротивление. Женщина ловко потрошила тушу оленя, поглядывая на чужака своими дивными глазами. Она не задавала лишних вопросов и Кратосу это понравилось.       Её звали Лаувейя.       Она была высокой, выше местных женщин. Ей приходилось совсем немного поднимать голову, чтобы заглянуть в глаза Кратосу. А еще у неё были широкие, крепкие плечи, сильные руки и ноги. Пальцы же были тонкими, гибкими, очень цепкими. С равной легкостью воительница держала и топор, и нить, которой зашивала раны. Свои и Кратоса. И ни разу не дрогнула её ладонь при виде крови и разорванной плоти. Когда она лечила мужчину, Кратос смотрел на неё, на её руки. И видел только уверенность и непоколебимость. Спокойствие, которого так не хватало.       Её звали Лаувейя.       Она предложила путешествовать вместе, не спрашивая, откуда он родом и что забыл в этих землях. Кратосу казалось, что она и так уже все о нем знала. И все же он согласился. Вовсе не из-за того, что где-то в глубине души его пугала неизвестность новых земель, не из-за того, что после всей жизни, проведенной в одиночестве, он нуждался в молчаливом спутнике. Нет. Северянка внушала ему странные чувства. Общаясь с ней, он чувствовал себя… Чище. Не тем убийцей богов, а обычным мужчиной, что имеет на своих плечах груз пережитых лет. И эта женщина незримо помогла ему сделать ношу легче. Кажется, во все места, в какие она забредала, вместе с ней наступал мир.       Её звали Лаувейя.       Она была справедлива. Люди слушали её, уважали. Мало кто видел её вживую, но слухи о ней явно быстро распространялись по Мидгарду. Смертный люд видел в ней заступницу обездоленных и ущемленных, милосердную госпожу, которая не обделит советом. Она никогда не говорила о цели своего нескончаемого путешествия, Кратос и сам все понимал. И следовал за ней, считая это и своим искуплением тоже. А северянка лишь смотрела на него глубокими глазами, едва заметно улыбаясь. И тогда на её щеках появлялись ямочки, полностью преображая внешний облик. Кратос считал их приходом весны на серьезном лице спутницы. И ему очень нравилась, когда она улыбалась.       Её звали Лаувейя.       Ночами она практически не мерзла. Сперва Кратоса это встревожило, вызвало немало подозрений. Но потом он заметил, как краснеют от холода её пальцы, как едва заметно подрагивают плечи от пронзительных порывов ветра. Однако воительница, упорно предлагая свой плащ ему, недоумевала — как же он может ходить по морозу с практически обнаженным торсом. Кратос хмурился, кривил лицо, издавал тяжелое пыхтение. А северянка все протягивала ему свой плащ, вздернув брови и смотря в упор холодными глазами. Нет, вовсе не холодными. Они были озером, покрытым льдом. Но под тонкой коркой текли теплые воды. Когда Кратос это понял, то изумился. Ведь тогда весь образ спутницы перевернулся. Она стала для него… Женщиной.       Её звали Лаувейя.       Она была красивой. Не слишком утонченной, не слишком грациозной или изящной. У неё не было буйных шелковистых волос и нежной мраморной кожи, длинных острых ногтей или угля на веках. Но у неё были ямочки на щеках. Говорила она лучше многих ораторов, с топором обращалась умело, а сердцем обладала поистине большим и добрым, готовым объять весь мир. Сражалась при этом неистово, без страха. Разила врагов легко, но в любой момент могла остановиться. Кровавая пелена дикой ярости никогда не застилала ей взора. Более того — она находила в себе силы остановить Кратоса. А для него это было сродни чуду.       Её звали Лаувейя.       Вместе они прошли немало дорог. Дни складывались в месяцы, а месяцы почти набежали в годовой срок. Кратос привык к своей спутнице, сблизился с ней. Если раньше он прикрывал её спину, потому что знал, что лучшего напарника на первое время он не найдет, то теперь был готов защищать её не на жизнь, а на смерть совсем по другим причинам. Потому что боялся за неё. Потому что сердце пропускало удар, когда вражеский клинок пробивал её броню. Потому что она теперь всегда была рядом с ним, когда он нуждался в этом. Потому что он хотел видеть её улыбку вновь и вновь. Потому что северянка перестала быть спутницей. Она стала женщиной. Его женщиной.       Её звали Лаувейя.       Однажды она остановилась. Просто замерла, подняв голову к прояснившемуся небу. Солнечные лучи запутались в её тугих косах, заблестели в голубых глазах. Кратос запомнил этот момент. Ведь когда она опустила голову, то неожиданно улыбнулась усталой, но невероятно мягкой улыбкой, произнеся фразу, накрепко врезавшуюся в память:

— Нам пора домой.

      И вновь Кратос последовал за ней, зная, что его впереди ждет дом. Их дом.       Её звали Лаувейя.       Она позволила войти ему в свой дом, как прежде — позволила проникнуть в свое сердце. Кратос с благодарностью принял этот дар. Дом не был ничем примечателен, но при этом он полностью соответствовал своей хозяйке. Крепкие надежные стены, нет лишней роскоши, однако при этом кругом царят уют, умиротворение и спокойствие. Кратос отвык от этих понятий. Дом стал для него чем-то бесконечно далеким и скорбным. Неким шрамом от прошлых совершенных ошибок. Но глядя на это неприглядное строение и женщину, что выжидающе застыла в дверях, Кратос подумал, что возможно — это его последний шанс на новую жизнь. И поэтому он переступил порог нового дома, который с готовностью принял его, как хозяина.       Её звали Лаувейя.       Вскоре Кратос понял, что северянка действительно знает о нем все. И совсем не удивился этому. Он тоже знал, что она не человек. Но никогда не спрашивал о истинной сущности. Кратос довольствовался лишь одним, думая о женщине. Жена. Она стала ею, произнеся слова согласия очень легко. Намного легче, нежели Кратос, который с трудом подобрал фразы для предложения. Однако ничего не изменилось после обмена клятвами — все так же они жили, путешествовали вместе, охотились, обустраивали дом. Кратос уже не верил, что пригоден для семейной жизни. И был, в общем-то, прав. Однако даже эта короткая передышка давала ощущение нового витка жизни. Счастливой жизни. Но Кратос знал, что долго это длиться не будет. Знала и его жена.       Её звали Лаувейя.       Она сказала о своей беременности со свойственной ей непосредственностью. Сказала, словно это была обычная вещь, хотя внутри женщины все дрожало от напряжения и волнения. А Кратос лишь закрыл глаза. Он ожидал увидеть призраков своей прошлой семьи, почувствовать скорбь, вину, душевную боль, гнев. И почти с изумлением осознал, что ничего этого нет. Лишь какое-то светлое, легкое чувство в душе. И пусть вскоре оно сменится обеспокоенностью и страхом за будущее близких, предчувствием новой долгой дороги во тьму, лишь бы увести её от жены и ребенка, запахом крови — собственной и поверженных врагов. Но все это позже. Сейчас же Кратос крепко обнял женщину, благодаря её.       Её звали Лаувейя.       Незнакомая северянка, ставшая женой и верной спутницей, матерью его будущего сына. Спасительница его души, хранительница очага. Понимающая собеседница, надежное плечо друга. Любимая женщина, вытянувшая прогнившую душу на свет, давшая искупление.       Её звали Фэй.